Иные жизни

      Кроме Макса в кофейне было слишком много народа, и он бы непременно ушел, если бы не успел уже сделать заказ. Но бариста — рыжий парень, кажущийся самым ярким пятном во всем этом заведении со спокойными пастельными кофейными тонами, как раз поставил перед ним чашку с кофе.       — Хм... интересно, твоя фамилия случайно не Уизли?       Рыжий окинул его задумчивым взглядом, потом улыбнулся и спросил в ответ:       — А где твои серьги-редиски?       Макс нахмурился и, подманив перегнувшегося через стойку баристу, признался страшным шепотом:       — Нарглы украли.       Рыжий рассмеялся, а Макс попросту завис, глядя, как словно бы светятся его зеленые глаза, когда он улыбается.       — Вообще-то меня зовут Патрик, — сказал тот. — И у меня смены по нечетным.       А потом он вынужден был заняться другими заказами, но пару раз еще встречался с Максом взглядом, пока тот пил свой кофе.       — Эй, Луна!       На самом деле, не было ни единой причины для Макса останавливаться и оборачиваться. Кроме той, что прошедшие три дня рыжий бариста не выходил у него из головы, и рядом с кофейней Макс оказался сегодня вовсе не случайно.       — Я думал, сегодня не твоя смена, — небрежно заметил он.       Патрик казался немного растерянным.       — Ну, я взял пару дополнительных. Знаешь, чтобы потом получить отгул.       Он замолчал, глядя почему-то смущенно, а потом неожиданно признался:       — На самом деле я просто думал, что ты можешь еще зайти.       Теперь настала очередь Макса теряться. Но отвести взгляд от этих невозможных, сияющих надеждой глаз, чтобы собраться с мыслями, он оказался не в состоянии.       — Вообще-то я Макс, — наконец сказал он и фыркнул: — Не думаю, что кого-то действительно могут звать Луной.       Патрик просиял.       — Кроме тебя оглянулась еще одна девушка, — заметил он. — Так что я не был бы так уверен. Моего кузена, например, зовут Рафаэль.       — В честь мастера Возрождения? — вскинул брови Макс. — Или в честь черепашки?       — В честь ангела, — покачал головой Патрик. — А его брата – Габриэль. По той же причине.       — А ты, значит, Патрик? — хмыкнул Макс. — А день рождения у тебя не семнадцатого марта, случайно?       — О нет, — застонал тот. — Пожалуйста, не начинай.       — Святой Патрик, — дразнясь, протянул Макс.       Тот решительно развернулся и быстрым шагом направился к кофейне.       Макс нагнал его у дверей.       — Нет, — Патрик непреклонно сложил руки на груди. — Единственный Уизли, имя которого на «П» — Перси. Я не буду Перси.       Макс посмотрел на изумрудно-зеленый свитер крупной вязки с упомянутой «П» на груди. Он подошел бы Патрику просто идеально.       — Ты не будешь Перси, — продолжил убеждать Макс. — Ты — Патрик.       — Да, но ассоциации у всех будут с Перси, — продолжил спорить тот.       Макс не очень-то умел упрашивать.       — Этот свитер специально для тебя связала моя сестра, — не моргнув глазом соврал он.       — Единственное, что Кэти может сделать спицами — это заколоть, — не купился на его уловку Патрик.       Макс тяжело вздохнул, отворачиваясь и снова оглядывая свитер.       — Ладно, — сдался Патрик. — Но в следующий раз ты тоже наденешь что-нибудь по моему выбору.       — Да что захочешь! — поспешил согласиться Макс, почти силой натягивая свитер ему на голову.       Как выяснилось, он слишком поспешил, потому что на следующий день Патрик притащил ему серьги-редиски.       — Так, ты не говорил, — лежа рядом с Патриком на развороченной постели и стараясь прийти в себя, сказал Макс, — сколько тебе лет?       Патрик посмотрел на него со смешинками во взгляде.       — Боишься, что посадят?       Макс фыркнул — уж меньше семнадцати тому точно нет. Но, все-таки, ему было немного не по себе после признания Патрика, что это его первый раз. Ну и уточнять его возраст было бы несколько несвоевременно, когда тот, навалившись сверху и двигаясь в нем, шептал Максу на ухо, как это невероятно хорошо…       — И все-таки? — снова переспросил Макс.       — Девятнадцать, — Патрик фыркнул и полез снова целоваться.       Макс, занятый подсчетами, совершенно не возражал. Но в перерывах между поцелуями успел сказать:       — Точно. Не Перси.       Патрик закатил глаза, но посмотрел с любопытством.       — Чарли, — пояснил Макс.       — С драконами было бы проще, чем с тобой! — однажды в сердцах бросил Патрик.       — Зоофил, — припечатал Макс, как всегда, не успев вовремя прикусить язык.       Патрик подавился возмущением, посмотрел уязвленно и, махнув рукой, скрылся на кухне.       Макс пошел за ним минут пять спустя, когда по квартире разнесся пряный аромат кофе.       Патрик с грохотом поставил перед ним кружку — любимую, из которой Макс только и пил кофе. Угрызения совести стали совсем невыносимыми. Но он так ничего и не сказал, а Патрик ушел на работу.       И Макс весь день боялся, что больше тот не придет. Так что под вечер взял себя в руки и дошел до кофейни.       Патрик крутился за стойкой, и единственное, что он сказал подошедшему Максу, было:       — Я занят.       А тот смотрел, как он разливает кофе, раскладывает десерты и мельком чуть вымученно улыбается посетителям, и вспоминал, как увидел его в первый раз.       — Эй, Уизли, — тихонько позвал он. Патрик вздрогнул и обернулся.       — Потом поговорим.       — Прости…       — Не нужно.       И — снова напряженная спина и профессионально-вежливые фразы для остальных.       — Патрик, — снова попробовал Макс.       Тот поставил перед ним чашку с кофе, видимо, чтобы отвлечь и занять, но Макс воспользовался удобным случаем и поймал его за запястье.       — Патрик, мне жаль, что я тебя обидел… — снова начал он, но тот его перебил.       — Я не обижаюсь. Просто… — он чуть наклонился. — Я люблю тебя.       А Макс снова замешкался, не ответив, и Патрик, вздохнув, шагнул прочь.       — Ну, ладно, — Макс поднялся, на секунду опуская голову и упираясь ладонями в стойку. Что ж, он сам был виноват. Стоило сказать это намного раньше, а не доводить до крайней точки. Патрик, в общем-то, прав.       Макс смотрел на него, привычно крутящегося с чашками кофе и тарелками с пирожными в руках, немного растрепанного, — мягкие рыжие кудри никогда не лежали ровно — очевидно расстроенного сейчас, но все равно приветливого и теплого.       Макс теперь знал, что он всегда такой — светлый, солнечный, добрый. И надо было быть последней скотиной, чтобы обидеть его из обычной трусости.       Макс вздохнул, потом набрал воздуха и, не понижая голоса, произнес:       — Патрик, — он дождался, когда тот повернется, глядя немного вопросительно. — Я тоже тебя люблю.