прогрессирующая

У Алисы в душе жаркое черноморское лето; оно целует ей плечи полуденным палящим солнцем, и кожа в бронзу превращается постепенно; пружинки соломенных волос золотом чистейшим становятся, впитывая нещадно витамин д. Доценко на деле — чистейший каштановый мед, что в инстаграмм ее льется засвеченными фильтрами, предельной яркостью и нотками краснодарского тепла. Эта девушка же — бескрайнее голубое море и желтеющие початки молодой соленой кукурузы; бесконечное счастье очередного идиота жить у самой кромки воды, лицо подставляя под алисин смех, как под утренний легкий бриз. Раньше Антон был единственным, кто знал девочку-в-подсолнухах настоящей — горящей, горячей, предельно влюбленной; когда-то давно она доверяла лишь ему свое искрящееся песчанное сердечко. До криков по правде, до истерик, сорванных голосовых связок, до литров осушенных слез — до Танцев в идеале, и статуса неприступной белоголовой Снежной королевы. Доценко любила Пануфника — вместилище сотен бед — задолго-много идиотских «до и пре» так сильно, что готова была с ним хоть на циновке в далеком Витебске остаться и истлеть с ним же там. Этот мальчишка больше, чем нечистая сила из лучших романов Кинга, был эпической любовью той, которая только доверять начала; цвести захотела; отпускать его никогда не хотела. Антон Пануфник — внезапное желание пощекотать нервишки, грея кости на раскаленной гальке; прилив священного адреналина подкожно с очередным цветастым шотом и почему-то такие нужные, любимые всей душой глаза Фисы, глядящие снизу вверх жалобно «мамочка, а к нам Тоша приедет?». Алиса листает брезгливо ленту, дочка-то вкладывает в ее ладони телефон там — русская — пануфничья — рулетка. Если девушка заглянет, начнет стрелять наобум. — Он ведь совсем рядом. Почему мы не можем встретиться? Доценко сказать, что не «вы, а «мы» встретиться не можем, иначе бомбанет, милая, взорвется к чертям собачьим мое выстраданное сердце, не способна. Она гладит непослушные темные волосы, перебирает, губы согнуть в подобие улыбки пытается, только в руках — Антон; пусть электронная, ненастоящая версия, но это действительно его лисиный прищур и неизменный острый контур скул. Спустя столько лет, мелькает у Алисы в голове, а дух по-прежнему захватывает, прошибает прохладца в почти сорокаградусной духоте. Но прошли годы, и танцы, и столько всего, что в груди щемить не должно, невозможно просто, потому что между ними двумя было совершенно все — чувствами закончить ведь нельзя этот спектакль. Остается только торопливо жить; Анфиса внезапно нажимает на видеозвонок, девушка не успевает сказать и слова. Пануфник отвечает сразу после пяти секунд загорелый такой в очках-пилотах с отчетливым шумом волны за спиной; он улыбается так, как слишком давно не улыбался самой Алисе — Фиса шутит про синего зайца. — Привет, Лис, — говорит парень, оголяя белые зубы; на фоне кожи его они выглядят еще светлее, — Как дела? Буквы только как-то сумбурно складываются в слова, ведь Антон на другом конце провода — редкость, пещерное самоцветье. — Здорово. Ты как? И все это — детский сад с ребятишками, играющими непрестанно в прятки. Доценко взгляд смущенно прячет, когда Пануфник начинает смеяться над очередной байкой, которую они разделяют на двоих еще со времен «Танцуют все»; он ухмыляется, словно помнит каждую часть алисиной солнечной души. Девушка же впервые за долгое время чувствует, будто начинает заново дышать. — Я приеду, Лис, — практически шепотом произносит парень, уверенно даже, спустив на нос зеркальные стекла, — Ничего ведь, правда? — Конечно, нет. Мы, — я, — будем ждать. Экран гаснет под счастливые возгласы маленькой девочки рядом. И маленькой — все еще влюбленной — девочки внутри.