Соскучился

      Томо не любит, когда опаздывают, а особенно не любит, когда опаздывает Шеннон. Он не любит, когда тот приходит к нему пьяным и терпко пахнет табаком, когда колет трехдневной щетиной и бессвязно извиняется, слюнявя гладковыбритую щеку, оправдываясь, что пропал "на каких- то несколько дней", пока Томо не находил себе места, кидал в стену телефон и злился на самого себя, что стал настолько привязан к этому мужчине.       Томо не должен любить, как Шеннон становится трепетно- нежным и одновременно огненно - страстным, когда они остаются одни. Ему не должно нравиться, как слегка грубые пальцы оглаживают его ребра, а острые зубы прикусывают тонкую кожу на шее, и еще десятки НЕ, но Томо, отвернув взгляд от захмелевших глаз, прикусывает губу, и совсем не хочет произносить вслух, что "он соскучился".       Он все еще помнит ту дрожь и жар, когда их губы впервые так нелепо соприкоснулись, буквально ударившись, помнит страх в глазах Шеннона и неловкий румянец, когда тот сказал, что « в общем-то - не против продолжить». Томо так отчетливо это помнит, что, кажется, сейчас готов покрыться точно таким же румянцем, когда пах заметно тяжелеет.       И Томо совсем не хочется думать, что в Детройте его ждет прекрасная и любящая жена, а в Лос-Анджелесе - любовник. Томо не хочет вспоминать о Викки, ведь ему вмиг становится мерзко и противно от своей слабости, ему хочется убить себя, ведь его женщина этого не достойна, но вместо этого он вспоминает их первый раз с Шенноном и ему становится хорошо, а когда теплая рука несильно сжимает пах – ему становится еще лучше.        Томо не должен топить свою гордость в этих чайных глазах, и не должен так сильно выгибаться под его прикосновениями. А когда Шеннон ласково раскрывает его губы своим языком, Томо совершенно не должен запускать ладонь в короткие волосы, а второй обхватывать шею и что-то невнятно мычать в его рот. Томо не должен позволять себя любить так, но вместо этого он пошло раскрывает колени, вжимаясь спиной в обивку дивана и тихо шепчет "и я соскучился".