Солнце - это звезда, образовавшаяся после нескольких взрывов сверхновых, около которой сформировалась планетная система. За счет расположения, близкого к идеальным условиям, на третьей планете Земля возникла жизнь.
Надрывным шепотом в небеса я взываю к тебе, молю тебя, кричу ввысь одно лишь «будь моим».
Вечерами вою в подушку, а утром мило улыбаюсь и смеюсь над твоими шутками. О милый, милый Скотти. Ты так беспечен, так наивен. И в то же время так прекрасен. От твоей улыбки, будто солнце восходит раньше положенного ему срока, и цветы распускаются у меня на ребрах. Колесо сансары продолжает вращаться, я люблю тебя, ты меня тоже да. Но, как боевую подругу, лучшую, что есть у тебя в «запасниках». Твои Эллисон/Киры целуют губы твои, а у меня внутри вселенные взрываются мириадами огненных брызг. Они рассказывают, как вы вчера провели ночь, а мои ногти впиваются в кожу ладоней так сильно, что мне страшно, что они почувствуют этот резкий, железный запах крови. А вечерами я режу свои бёдра до неглубоких царапин. Самоистязания еще в моей жизни не было и поэтому нередко бывает, что я слишком сильно нажимаю на бледную, чуть сероватую, покрытую мурашками, ледяную кожу. И кровь, моя алая кровь слишком быстро бежит в сливное отверстие, она не справляется, не может свернуться. Поэтому я все чаще делаю перевязки. Поэтому «выливаю» на себя литрами разные духи. Потому что вы же почуете. Ваш нюх «услышит» этот запах. И мне от этого дико страшно, так страшно, что кажется, вот-вот и наступит очередная паническая, на этот раз последняя, атака. Отец ничего не знает, стая ничего не знает, ты ничего не знаешь. И это так замечательно, так захватывающе, что у меня есть этот секрет. Я буквально упиваюсь знанием того, что на этот раз лишь я, я, а не какая-нибудь неведомая сверхъестественная хрень, может решать, жить мне или умереть. Я сама себе и палач, и судья и оружие. Ведь ты так глубоко во мне своими ужимками/улыбками/каждым вдохом и выдохом. Панацея от всех страданий и болезней, моя. Личная сверхновая, личное кладбище. Корни твои во мне так глубоко, что кажется даже Неметон не смог бы проникнуть глубже, а уж плешивый Ногицуне и подавно. Лис шептал мне, нашептывал. Горькой сладостью полынного меда капал мне в душу все свои «он не твой - смирись, он не твой - завоюй, он не твой - убей его девушку/мать/друзей, он не твой, не твой, не твой! Но, если решишься - будет». Внутри самой себя я выла, царапалась и ревела. Ты же не простишь мне всего этого. Никогда и ни за что. Но, лис заманивал в свои ловушки и сети. Он убил Эллисон. Но, ты быстро нашел себе Киру. И вот тогда я подумала: «Стайлз, а ведь ты никогда не будешь «той самой». Сколько бы девушек Скотта МакКолла не умерло/не ушло от него/не уехало из этого проклятого города – это неважно. Всегда будет новая «самая». И ты будешь сидеть, и слушать, как самая лучшая девочка и подруга, о том, как пахнут волосы «этой», какие мягкие у «нее» губы, да и вообще какая «она» вся замечательная и прекрасная. Для тебя Стайлз этот эдем закрыт наглухо всеми замками». И не выблевать мне тебя, не вывернуть свою кожу, чтобы стереть тебя изнутри себя, не сделать лоботомию, дабы устранить основную причину, не вскрыть грудную клетку свою, чтобы вытащить болезненно ноющее сердце. Ты, ты, ты. Глубоко внутри естества и души. Я – немая. Не говорящая, молчащая, лживая, скрытная, по тебе плачущая. Стайлз Стилински, что навеки твоя.