Воспоминания

II глава. Моя мама - лучшая мама на свете. Крики, шум, звук бьющейся посуды. Всё как в тумане, подношу руку к своему лицу, медленно отвожу в сторону, дымка слегка рассеивается, чтобы тут же сомкнуться вновь. Меня отвлек шум где-то дальше и слева. Где я? Это моя квартира. А голос? Это моя мама? -МАМА!!! – я кричу, но не слышу своего голоса. Мне страшно, там голос моей мамы – МАМА! – лишь дымка развеивается от моего дыхания. Со всех ног бегу на крики – это наша кухня? Резко останавливаюсь на пороге не в силах пошевелиться. Разбитая посуда, капли крови на полу и мама в порванном платье, с разбитой губой, лежит животом на обеденном столе, по ее лицу текут слезы, она шепчет что-то одними губами. Сверху навалился отец, его штаны приспущены, он вжимается в маму, толкается в нее со всей силой, такой яростью, только сейчас замечаю, всё ее тело, не скрытое под одеждой, в ссадинах и синяках. -Шлюха! Грязная шлюха… Как ты посмела?! Он трахал тебя также? … Ну же не слышу! Нагулялась и приползла ко мне, … еще и приплод притащила… дрянь! Думала я…не замечу разницы… хотела списать на свою чертову родословную… да мы с ним не одной каплей…Этот сученыш - сын Такихиро – не вопрос, утверждение – Сука, ты узнаешь как лгать мне, Йоширо Тсукури – он говорил и говорил, монолог прерывался лишь резкими толчками. Его голос был угрожающе тихим, с ядовитой смесью ярости и злобы - Крашенная потаскуха… что молчишь? Ну же… Отец схватил маму за волосы и с размаха ударил лицом об стол, послышался сдавленный стон. -Похоже, шлюхе нравится, когда делают больно! – его лицо исказила кривая улыбка. Отец продолжал вбиваться в маму, а она лишь открывала рот в безмолвном крике, её глаза были закрыты, по щекам продолжали течь слезы. Её пальцы сжимали скатерть с такой силой, что кисти её рук побелели. Я всё так же стоял, не в силах пошевелиться, одной рукой держась за косяк проема. Я смотрел на лицо своей мамы, пытаясь осмыслить происходящее. Такихиро-сан, наш сосед, я знаю его с самого детства, очень добрый мужчина, играл со мной и угощал сладостями, но у него же нет детей... Я зажал рот рукой, боясь закричать. «Нет, нет… мои родители, мама…». Хоть мне и было десять, даже ребенок может сложить два и два: «Ведь мы с ним ни одной каплей». Я всегда удивлялся, нашей с отцом разницей во внешности, очень расстраивался, понимая, что не во всем смогу быть на него похожим, внешностью уж точно! Мои светло-голубые глаза и тонкие светлые волосы не шли ни в какое сравнение, с внешностью отца. Я смотрел на лицо своей мамы, ждал, что она начнет опровергать все те жестокие слова, что как заведенный повторял отец, но она молчала, её глаза оставались закрыты, её прерывистое дыхание вырывалось сквозь приоткрытый рот, тонкая струйка крови, скапливаясь в уголке губ, не торопясь прокладывала себе путь по подбородку, чтобы каплей упасть к своим маленьким сестричкам на столе. Почему то сквозь пелену тумана отчетливо виден лишь этот алый цвет, цвет крови. Мои глаза начало щипать, я что, реву? На грани слуха слышу детский плач. Где? Кажется спальня родителей. Мать резко открыла глаза, посмотрела пристально туда, где стоял я, мне показалось, что наши глаза встретились, затем она, не отрывая от меня свой взгляд, издала протяжный стон, стон удовольствия. Противные шлепки влажной кожи друг об друга, хлюпающие звуки, уже крики удовольствия, грязная ругань. Не в силах больше этого видеть, не желая слышать, я направился в спальню своих родителей. Темно, пробую включить свет: щелчок, еще один - света нет, но туман как будто рассеивается, не уходит до конца, оставляет какую-то загадочную дымку, кажется, что все цвета вымерли, остались лишь оттенки серого. В детской кроватке, около огромного ложе родителей, лежит совсем крохотный малыш, он продолжает плакать, прячет личико, поэтому разглядеть его не представляется возможным, лишь волосики, белые-белые, такие тонкие как пух. Я взглянул на стену над кроваткой, она была увешана фотографиями с пояснениями: «Дей-чан завтракает с мамой, 10 дней после рождения», «Папа, мама и Дейдара едут смотреть новый дом», «Дей-чан делает ёжика!», «Мои первые шаги» и одна из последних «Мне один годик, я расту красивым и смышлёным ребенком». Значит, мне тогда был год. Я дотрагиваюсь до головки ребенка, нежно провожу по ней рукой. -Не бойся, спи, у тебя будет счастливая жизнь, я обещаю – словно услышав мои слова, малыш затихает и поворачивается ко мне. Я гляжу в эти светло-голубые, почти белые глаза, кажется, они прожигают меня своим холодным пламенем, я вижу лишь их, весь мир вокруг серая тень, лишь эти глаза, мои глаза… Вспышка. Залп. Свист летящего снаряда. БАХ. Небо озаряется ярким светом. БАХ, еще один фейерверк взрывается в небе сотней разноцветных цветов. Отец с матерью всё также прижимают меня к себе. Я смотрю в небо, но вижу лишь светло-голубые искры, медленно гаснущие во тьме. Толпа свистит, одобряя представление, но я слышу лишь плач ребенка и сквозь него стоны матери и рычание отца. Вспышка. Последний залп.