Возвращение домой

POV Иккинг: Молчание затягивалось. Астрид молчала, а я спиной ощущал ее прожигающий взгляд, направленный на меня. Вопросов, откуда она это узнала, не возникало, так же как и вариантов дальнейших действий. Было лишь обжигающее чувство необратимости. Знаете, такое, когда в твоей жизни происходит что-то, на что ты уже не можешь повлиять, а внутри тебя бьется понимание того, что ты сам виноват в этом. Поэтому все что мне остается, так это просто стоять и ждать, что же дальше скажет или… сделает Хофферсон. Но проходят секунды, а тяжелое молчание, давящее на нервы, кажется, никто из нас не собирался нарушать первым. И среди нас двоих первыми нервы не выдерживают у меня. Ставлю чашку на стойку, отдавшуюся на это действо глухим стуком, и оборачиваюсь. Астрид сидит за столом, сжимая в руке смявшийся лист бумаги и совершенно растерянно глядя на меня, от чего у меня сжимается сердце. Моя потерянная девочка… — Астрид? — осторожно подхожу к девушке, останавливаясь на другой стороне стола и опираясь на него ладонями, обеспокоенно вглядываясь в ее лицо. И черт бы меня побрал я понимаю, что такая новость спустя почти неделю знакомства для Астрид не стала не только шокирующей, но и… болезненной. — Ас?.. — Это правда? — вижу, как взгляд голубых глаз девушки холодеет, приобретая стальной оттенок, и в нем проскакивают все ее эмоции, начиная от боли и неверия, и заканчивая презрением и молчаливой ненавистью. Поджав губы и опустившись на ближайший стул, отвожу взгляд и коротко, сдержанно киваю, не сумев заставить себя посмотреть ей в глаза. — Я хотел сначала узнать ее, познакомиться чуть ближе, что бы когда я рассказал бы ей все мы бы уже были не чужие друг другу… — будто бы пытаясь, хотя нет, попросту пытаясь оправдаться, замолкаю, понимая, что мои слова звучат уж слишком неуверенно. И… и когда это я стал так зависим от ее отношения ко мне? Неужели всего лишь за… одну ночь?.. — Хэддок, черт бы тебя побрал! — медленно и очень тихо прошептала Астрид, от чего мое сердце болезненно сжалось. Сколько же было отчаянья, боли, неверия, страха и ненависти в ее голосе. — Почему ты так долго молчал? Почему… почему вы все молчали? — Я… — замолкаю, не сумев подобрать слов. Ведь… ведь Астрид права. Почему?.. Почему я решил, что могу сам решать за нее, за Кэтрин, когда она узнает о том, что на самом деле связывает нас. К чему я пытался ее подготовить, на что надеялся? На то, что ей будет легче? Возможно. Но легче ей не будет, даже спустя год нашего общения, потому что с каждым упущенным днем, с каждым часом будет возрастать ее праведная обида. — Иккинг, ты хоть представляешь, что пришлось ей пережить? Каково ей было в пятнадцать лет узнать, что ее семья — приемная, и вылететь из нее? Каково потом было прятаться от опеки, пока ей не исполнилось шестнадцать? Как… как нам с ней приходилось выживать вдвоем? — мне хотелось убежать, умереть от ненависти к самому себе, всколыхнувшейся внутри от ее голоса. Мертвого. Холодного. Надломленного. Ведь снова, снова и вновь пытаясь поступить как лучше я сделал больнее всем. И себе тоже… — Можешь… Можешь не верить мне, но я знаю, — не глядя на Астрид, пытаюсь совладать с собой и теперь уже своим голосом, звучащим до онемения хрипло. — После исчезновения мамы отец забыл обо мне. Совсем. За последние года мы с ним перекинулись лишь несколькими фразами. Поэтому я знаю, каково это расти одному, без семьи. И если она это ощутила в пятнадцать, то я это понял в пять. В пять гребанных лет… — уперев руки локтями в стол, я до боли сжал кулаки, запущенные в волосы. — Поэтому можешь не рассказывать, я ее понимаю. И еще, я… я сам узнал об этом всего два дня назад. Поэтому простите, — я развел руки в стороны. — Я с радостью сделаю все, что могу! — То есть ты хочешь сказать, что ты… — услышав нотки неуверенности в ее голосе я наконец-то смог оторвать взгляд от столешницы и поднять его выше, но заставить себя посмотреть ей в глаза я не смог. Просто не было сил. Ни моральных, ни физических, и наверное впервые мне захотелось бросить все и просто ждать, плывя по течению и ожидая кульминации всей истории и, возможно, потом даже жизни. — Астрид! — взмолился я, поднимаясь со стула и падая на диван, раскинув руки. — Я не знаю что тебе сказать. Я понимаю, что виноват и что я придурок, но… это все свалилось так неожиданно. Я ехал домой, надеясь, что здесь вся моя жизнь вернется на круги своя и… я не был к этому готов, понимаешь? Для меня это было так же шокирующе, как и для тебя сейчас! — закрыв лицо подушкой, я продолжил уже в нее. — Я просто не знаю, что мне делать сейчас. Ведь в отличии от вас у меня то и семьи никогда и не было… И вновь тишина. Липкая. Мерзкая. Но на сей раз мне было легче, легче ждать звука захлопывающейся двери с пониманием того, что от меня больше ничто не зависит. С чувством высказанности. И с каким-то отдаленным осознанием того, что Лос-Анджелес изменит не только мою жизнь, но и самого меня… — Хэддок, я… Я промолчу о том, что думаю сейчас о тебе, — Астрид замолчала, а я в ответ на эти слова слабо усмехнулся куда-то в недра подушки. Как будто бы я и так не знаю, кем я действительно являюсь в этой жизни… — Но! Именно ты можешь дать Кэтрин то, о чем она так мечтает. И мне плевать, чего это будет стоить для меня или тем более для тебя — ты сделаешь ее счастливой, — сквозь полуприкрытые веки смотрю на нависшую надо мной Хофферсон с подушкой в руках. И не смотря на ее наисерьезнейшее выражение лица, не могу не улыбнуться в ответ. — Какой экспрессионизм! — театрально вздохнув, я чуть приподнимаюсь и, схватив Астрид за руку, падаю обратно, утягивая ее за собой. Явно не ожидавшая от меня именно таких действий Астрид падает вслед за мной не сопротивляясь, и пока она не успела сообразить, или что еще важнее для меня, начать сопротивляться, переворачиваюсь, придавливая ее своим телом. И медленно отгибаю уголок подушки, скрывающей ее лицо. Взору мне представляется истинная и, черт бы меня побрал, самая милая картина, которую я видел в своей жизни. Ну ладно… когда она просыпалась у меня на руках, она тоже была просто прелесть. Но сейчас, эти черные чертята в ее взгляде, всклокоченные и запутавшие полосы, рассыпанные позади ее головы… Возможно, потом мне будет больно. Даже более чем возможно… — Иккинг, ты больной или только притворяешься? — еще чуть шире улыбаюсь, чувствуя, как Астрид завозилась подомной, пытаясь освободить прижатые к телу руки. И пока что это было безуспешно. Где-то внутри понимаю, что в прочем на сей раз Хофферсон повезло — я не в том состоянии, что бы особо долго играться с ней. И поэтому скоро отступлюсь. — Притворяюсь… — согласно киваю головой, прикрывая глаза и позволяя голове упасть вниз. И по теплому воздуху, вдруг коснувшемуся лица, чуть запоздало понимаю, насколько близко я оказался к ней. Да и пусть… Захочет — потом отомстит, а сейчас… просто наслаждайся моментом, Иккинг, просто наслаждайся. — Слишком уж правдоподобно выходит, — едко подмечает Астрид в ответ. Фыркаю, но поднимаюсь на локтях вверх, позволяя ей освободить руки, чем она впрочем тут же и пользуется. Правда вот все последующие за этим попытки столкнуть меня с себя оборачиваются для нее провалом, в то время как я улавливаю во всем этом какое-то неуверенное и хрупкое умиротворение. Наверное потому что все они у Хофферсон больше похожи на неуверенные попытки совладать с собой, чем на какие-либо серьезные намерения на мой счет. — Сочту за комплимент, — поправив подушку, я стараюсь поудобнее расположиться на ней с учетом того, что бы у Астрид было минимум возможности выбраться из-под меня. Потому что блин, это так приятно. Чувствовать чье-то тепло рядом… Для меня это чуждо. Было. Я надеюсь… — И что ты предлагаешь мне сделать, а? — Ну, для начала, к примеру, можешь слезть с меня, — приоткрываю один глаз, через прищур поглядывая на Астрид, говорившую это с непробиваемым спокойствием. Условно непробиваемым… для меня. — А потом помогу разыскать ее, что бы на пару с ней надрать тебе зад, — а, ну все понятно с тобой, Хофферсон, все понятно. — Давая я тебя так выслушаю, а? Просто здесь удобно так… ты не представляешь, — закапываюсь носом поглубже в белую ткань, от чего мой голос начинает звучать приглушенно. А замолчав, я вдруг понимаю, что слышу как бьется сердце Астрид, и как неровно она дышит подомной. Миленько, ничего не скажешь. — Лучше просто убей… — хмурюсь, и поднимаюсь с подушки, тут же встречаясь с расширившимися от эмоций зрачками Хофферсон. И могу поклясться, такой палитры эмоций я еще не видел никогда — начиная со смущения и неловкости от случайно брошенной фразы, и заканчивая заканчивая чем-то гораздо более глубоким и… зовущим. В последний момент успеваю прижать подушку, не давая ей закрыть стремительно краснеющие щеки, и хищно улыбаюсь, заставив Астрид замереть на месте. — Ну… — тяну, наклоняя голову набок и задумчиво скользя по девичьему личику взглядом. С позволения момента, даю себе возможность разглядеть каждую родинку, каждую мельчайшую деталь, понимая, что второго такого шанса мне может больше и не выпасть. И я не собираюсь его терять. — Я могу это устроить… — последние слова я шепчу уже в самые ее губы, все так же не отрывая взгляда от ставших огромными черных зрачков. Ощущаю горячее дыхание, едва ли не касаясь ее носа своим, но не позволяю себе большего. Зато она позволяет… Чуть дрогнув, Астрид переводит свой взгляд ниже. Тут же ощущаю, как пересыхают мои губы, едва руки Хофферсон вдруг резко расслабились на моих плечах, уже не отталкивая. Поднимаю руку, позволяя себе прочертить невидимую линию от подбородка девушки вверх, до виска, кончиками пальцев заправляя выбившиеся локоны за ухо, нарочно задевая мочку. И это становится последней каплей для Астрид, прикрывшей глаза и в тот же миг рвано выдохнувшей и подавшейся вперед. В пустоту… — Убита, — обезоруживающе улыбаясь, позволяю себе подольше рассмотреть отчего-то растрепанную девушку, прежде чем подняться на ноги. Хофферсон же с протяжным стоном заваливается обратно, с силой бросая в меня все той же злосчастной подушкой и озлобленно глядя на меня. От чего лишь смеюсь, громко, но искренне и по-доброму. — Придурок, — обиженно бурчит Астрид, на что я лишь беззвучно усмехаюсь, отрицательно мотая головой и в тоже время неоднозначно пожимая плечами. Да, я такой какой я есть, что тут поделаешь? Но… лучше так, чем потом избегать разговоров о случившимся, не зная, как вести себя друг с другом. Однозначно, пока так лучше. — В другой раз повезет, — в последний раз бросив короткий вызывающий взгляд на девушку, кидаю подушку обратно, после чего отворачиваюсь, тут же цепляясь за чашку с уже наверняка остывшим кофе. Впрочем, не столь это и страшно. И это не только о холодном кофе… — Ага, но только не с тобой, — теперь уже усмехаюсь намеренно громко, обернувшись через плечо и демонстративно приподняв бровь. Хофферсон к этому моменту уже сидит на диване, свесив ноги вниз и со злым, вызывающим и хищным прищуром глядя на меня. Закатываю глаза и, цокнув языком, шумно выдыхаю через нос. — На спор? — чуть наклонив голову на бок, улыбаюсь уголком губ. Потому что Хофферсон только что сама загнала себя в угол своими же словами. Потому что единственный приемлемый для выход для ее гордости это лишь принять вызов. Потому что проигрывать я не собираюсь, а победа в нем сама расставит все точки над «и». И… — На спор, — и потому что ее крепкое рукопожатие закрепляет спор, моей победы в котором, похоже, хочется не только лишь мне…