WTF?

— Хочу, чтоб мы смогли, — у уха шепчет, — уйти куда-нибудь, подальше. Надеясь, что голос, говорящий «Добро пожаловать в конец». исчезнет.*

      Два месяца спустя       Поначалу было очень сложно заново научиться дышать. Быстро наступившая зима врывалась в лёгкие морозным воздухом и колола внутренности острыми иглами. Каждый короткий выдох грозил обернуться душераздирающим криком, застревал в горле, с трудом приглушённый.       Тэхён кутался в тёплые вещи, пытаясь побороть насквозь пронизывающий холод, но так как он был внутри, а не снаружи, ничего не помогало. Леденящий ужас пробрался под кожу вместе с тающим прощанием и крепко въелся, изнутри обволакивая сердце, мысли и душу. Тэхён продолжал бояться и мёрзнуть. Особенно ночами, когда не помня себя шёл к общежитию, где жил Чонгук, наматывать круги вокруг пятиэтажного здания. На утро протоптанные в снегу рисунки-дорожки заставляли жильцов недоумевать о природе их возникновения. Только вот сам Чон Чонгук о них ничего не знал, потому что больше не жил там. Он исчез из кампуса, из университета, из жизни Тэхёна, призрачно мелькая в пустых коридорах, фантомно крича в больных снах. Снах, полных пугающих образов, смазанных воспоминаний, состоящих из жестоких пыток и сладких истомных моментов. Всё смешивалось, искажалось, превращалось в уродливое сочетание. Тэхён изнывал в своих кошмарах, рыдая от боли и унижения, а затем дрожал от удовольствия, ощущая на себе созданные фантазией руки. Экстаз переливался оттенками боли, глубоко раня сознание анормальными желаниями. И не было рядом никого, кто бы понял, кто бы утешил.       Ким Тэхён, яркий и вечно сверкающий Ким Тэхён потерял свой блеск, разом утратив и сохранив смысл жизни. Цепляясь за своё Я, то единственное, что осталось у него, он пытался удержаться за мечту пробраться на большой экран, но с уходом Чонгука его былые приоритеты начали терять свою ценность. Он сам начал терять былые краски и формы, переставая быть собой. Этот новый Тэ пугал друзей, не шёл на контакт, грубо отталкивая желающих помочь. Новая версия его самого пугала, и он прятался, отгораживался, погружался в себя, стараясь внешне сберечь привычную всем оболочку, не выпустить наружу родившихся демонов. Только и это ему не удавалось как надо.       Тэхён перестал красить волосы, и они отрастали тёмной волной, падая на глаза давно смывшимися блёкло-розовыми на концах прядями. Под ногтями правой руки постоянно собиралась грязь. Где бы он ни был, всюду неосознанно оставлял нацарапанную фразу. Он обещал ждать, неустанно убеждал себя в том, что сможет, что должен. Когда мозг кричал: «Оставь это», а сердце разрывалось, умоляя не ждать, а бежать за ним прямо сейчас, пальцы продолжали корябать деревянную столешницу парты, загоняя острые занозы под ноготь.       «Я буду ждать...».       Два года спустя       «Ещё немного, я должен подождать ещё немного. Прошло слишком мало времени», — крутилось в голове, пока Тэхён забрасывал в ящик стола очередное предложение и хороший сценарий. Он не отказывался от себя, не собирался забыть о карьере, просто Чонгук мог вернуться в любой день, в любую минуту.       «Я откажусь от этой роли, и если он не придёт, тогда начну жить для себя по-настоящему. Обязательно начну. Только не сейчас, в следующий раз», — так малодушно, так отчаянно, так безнадёжно Ким Тэхён тратил впустую возможности, всё ещё колеблясь, всё ещё цепляясь и отпуская одновременно.       Заканчивая университет, он словно покидал оберегающую скорлупу, вынужденно выбираясь наружу. Здесь его грели воспоминания, иногда слишком сильно обжигая. Они жили в аудиториях, на сцене актового зала, в парке у любимого дуба, в комнате студсовета, в старом спортзале. Ожившими диафильмами кадры мелькали перед глазами, заставляя заледеневшее сердце болезненно дрожать, напоминали, что всё это было на самом деле, что он был на самом деле. Потому что имя Чонгука перестали произносить при Тэхёне, и ему стало казаться, что он — лишь плод его больного воображения. Поэтому было так некомфортно покидать привычное место, было страшно сталкиваться с большим миром, где уже не будет никаких оправданий, ни якорей, ни знаков. И в бушующем океане суетливости он останется наедине с самым страшным своим кошмаром. Он боялся за себя и себя самого.       Отросшие ногти сразу срезались и аккуратно спиливались, дурная привычка оставлена позади. Въевшаяся в кору головного мозга фраза стала медленно выцветать, потеряла часть смысла и навечно осталась на теле витиеватой надписью на рёбрах. I will be....       Волосы давно сияют светло-каштановым цветом, падая модной чёлкой на лоб. В чемодане полно брендовой одежды, а в сумке стопка предложений от модных журналов и несколько сценариев попсовых дорам. Всё вроде бы не плохо, но по-прежнему не то. За видимостью успешной жизни скрывались монстры, засевшие глубоко в подсознании. Они изредка выныривали, сверкая металлическими звеньями цепи, хвостом длинной плети и строгим кожаным ошейником. Всё это, купленное когда-то импульсивно, переезжало вместе с Тэхёном, бережно храня символ их с Чонгуком падения.       Лёгкая улыбка вернулась, украшая идеальный контур губ, но в глазах плескалась незаполненная пустота, а за спиной зияли дыры от оборванных крыльев. Он будет в порядке, где-то на фоне всё ещё ожидая, он будет...       Четыре года спустя       Имя Ким Тэхёна стремительно ворвалось во все заголовки, запестрело в соцсетях, рейтингах и передачах. Молодой актёр вышел в свет, дебютируя от агенства под руководством Ким Намджуна, и сразу же стал известным. Роль печального красавца, которого отвергла главная героиня, разбила сердце всем зрительницам, в результате чего его персонаж стал более любимым, чем главный герой. Дабы не повторить сей феномен, впредь Тэхёна приглашали только на ведущие позиции. Его игра была настолько впечатляюще живой, убедительной, что лихорадка по имени Ким Тэ взорвала страну. Она попросту не могла не дойти до того самого человека.       Улыбаясь под вспышками камер, Тэхён почти неизлечимо выискивал в толпе знакомые глаза, а в мыслях навязчиво крутились горькие вопросы:       «Ты меня видишь? Ты смотришь на меня? Ты всё ещё помнишь обо мне?».       Крики фанатов заглушали его внутренний вопль, раздирающий ловко натянутую маску. Полуживой, получеловек. Днём идол, а ночью — выцветшая икона забытого почитателем бога.       Попытки выплыть из бездны проваливались, с каждым разом затягивая всё глубже. Неподъёмным грузом стало изуродованное, покрытое шрамами «Я». Оно тяжёлым якорем тянуло ко дну, смыкаясь над головой беспросветной толщей льда. Когда отголоски надежды стали таять, а торги с собой загнали в глухой угол, изломанная душа начала растворяться в апатии. На месте выжженного обещания образовался вакуум. Пустые слова о бессмысленном действии ради того, кого нет, длиной в бесконечность.       Шесть лет спустя       Удушливая теснота, тело прижато к холодной стене. Вокруг смыкается непроглядная тьма, и все звуки гаснут в плотности воздуха. Невозможно двинуться, полная потеря контроля над собой, так пугает и волнует одновременно, заставляет замереть в ожидании. По спине стекают капли пота, дыхание срывается, кровь несётся по венам, гонимая частым пульсом. Руки, жёстко обездвиженные, связанные и поднятые над головой, начинают затекать.       Обнажённого тела касается холод и мурашки бегут вдоль хребта, невесомо щекоча. Прохладный ветерок у влажного виска, будто дыхание нежного любовника. Губы пересыхают, и их хочется облизать. Внизу живота нарастает давление, истома и длительное неудовлетворение растекаются по жилам. Чувство безвольного подчинения щёлкает в искривлённом сознании и порождает потребность принадлежать, быть нужным, желанным. Возбуждение перечит логике, возгорается алым пламенем, пожирая Тэхёна целиком. Он извивается и стонет, но сам себя не слышит.       В текстурной тишине исчезли звуки шёпота и шагов. Мгновение длится чуть дольше вечности, а затем темноту разрезает щелчок и спину обжигает резким ударом. Тэхён прогибается и шипит от боли, он чувствует кого-то позади. Безликая тень ведёт по его ноге кончиком хлыста, а затем снова взмахивает рукой, и новая вспышка боли врезается в ягодицы. С ним играют: то бьют, то ласкают. Кто-то сильный и безжалостный требует его криков, но Тэхён не может издавать звуков, он может лишь давиться своим упоением. Ему кажется, что он чувствует знакомое давление, подчиняющую власть, исходящую от тени, переставшей быть безликой. Она приобретает черты Чонгука.       Тэхён должен его увидеть, убедиться. Но шея затекла, голова не поворачивается, тело всё ещё не слушается. А новые удары обрушиваются всё с большей силой, достигая предела. Похоть начинает перегорать, превращаться в чистый страх. Преодолевая тягучую заторможенность, Тэ удаётся сдвинуться на несколько сантиметров, но чужое тяжёлое дыхание в затылок и так становится слишком знакомым. Его невозможно ни с кем спутать. Леденящий ужас проникает с острой болью и всецело захватывают его, заставляя биться в панике. В груди рождается вопль. Царапая горло, он рвётся наружу. Но не удаётся издать и тихого писка, все звуки тонут в вязком небытие. Мольба о помощи исчезает, так и не призвав единственного защитника. Тэхён сходит с ума от агонии, страха и желания исчезнуть. Это не Чон Чонгук.       — Кричи для меня, Ангел мой, ну же, кричи, — шёпот вползает змеёй в ухо, врезается в натянутые нервы, вызывает истерику, и Тэхён кричит, громко и неистово.       И просыпается.       Его в очередной раз дробило на части, голова трещала невыносимо, суставы выкручивало, а каждую мышцу будто сводило судорогой. Липкое чувство собственной ничтожности не отпускало даже спустя несколько минут. Дрожащие ноги едва донесли измученное тело в душ, слабые пальцы прокрутили кран, наугад открывая горячую воду, и кожу обожгло кипятком.       Тэхён сидел в полупустой ванной, не зная куда себя деть. Закрыть глаза страшно — там его поджидает неизменный мучитель, повторяющий свои обещания, что Тэхён вернётся и будет просить большего. Смотреть на себя тоже не было сил, потому что стоящий член его пугал ещё сильнее, чем преследующий образ садиста. Тэхён сам уродлив, испорчен, отвратителен.       Сил сдерживать своих монстров больше не оставалось. Слаб, он так слаб и жалок. Неспособность жить нормальной жизнью убивает его каждую ночь. Психика поддаётся, рушится. После тяжёлой и затягивающей работы наступает отходняк, опустошение. Снова возвращается это. Депрессия.       Неразбавленная горячая вода дошла до уровня груди, и он отключил её. Выпрямившись, Тэхён лежал в ванной и чувствовал, как перегревается, как варится в собственном грехе. Он видел Чон Чонгука по телевизору сегодня. Он был так красив, его лицо такое мужественное, волевое. Он стал решительным и уверенным в себе лидером, контролирующим себя, свою жизнь и ещё сотни, тысячи жизней. А Тэхён не может даже справиться со своими желаниями. Дешёвый, поддельный. Он лишь изображает милого и энергичного парня, с каждой фальшивой улыбкой умирая внутри всё больше.       Погружаясь под воду с головой, он думал о том, что хотел бы коснуться дна, возможно, тогда он смог бы оттолкнуться и всплыть. Или опуститься окончательно и больше не переживать по этому поводу. Сколько ещё он будет бегать от всего этого? От своего голода.

***

      — Секретарь Сон! — в ответ тишина. — Секретарь Сон, твою мать, где тебя носит? — Самый молодой политик в истории современной Кореи Чон Чонгук неистово жал на кнопку внутренней коммуникационной связи, вызывая своего помощника. Но никто в кабинет не забегал, не рассыпаясь в извинениях, и на звонок отвечать вроде как тоже не собирался.       Злющий молодой человек пнул стол и принялся звонить бестолковому помощнику на мобильный. Вместо ожидаемых гудков оператор сообщил, что данный номер не обслуживается. Чонгук швырнул телефон на стол и широким шагом вылетел в коридор. На столе секретаря лежал одинокий лист бумаги. Трусливо-мелкий почерк сообщал, что господин Сон «больше не в силах терпеть тиранию и деспотизм начальства и поэтому увольняется».       Чонгук сверкнул гневным взглядом и скомкал бумажку. Как же его достали эти ненадёжные слабаки, приходят с горящими глазами, умоляют принять на должность, но уже спустя месяц-другой сбегают. Отдел кадров должен ему обеспечить в этот раз кого-то действительно подходящего, иначе сами останутся без работы. Сейчас, когда в прессе назревала новая волна критики из-за неудачной реформы, толковые кадры были нужны как никогда. Раздосадованный начальник вернулся в свой кабинет и включил телевизор, со страхом ожидая свежий выпуск новостей.       Короткая заставка вынудила его нервно подпрыгнуть со своего места и в беспокойстве прислушаться. С нежеланием видеть собственное лицо под злостными заголовками, парень отвернулся к окну.       На улице как раз собирался пролиться очередной ливень, сезон дождей полоскал город, а в душе таким же пасмурным небом нависла затяжная тоска. Жизнь пестрила множеством рабочих моментов, порой не хватало даже времени на самокопание. Чонгук сознательно избегал погружения в отвлечённые болезненные воспоминания, но этот ржавый гвоздь, разъедающий надломанную душу, никуда не делся. Он оставался в том же обгоревшем когда-то сердце вместе с серебристым кольцом на коже напоминая, что недостаток силы и власти недопустимы, а слабость и излишняя нерешительность — губительны. Возможно, именно поэтому начинающий политик уже известен как зверский педант и чрезмерно требовательный руководитель. Вспыльчивый, бескомпромиссный, прямолинейный командир со вспышками гнева. Его тяжёлый характер прощался благодаря грамотным распоряжениям и весьма эффектной внешности. Пресса, как и сами жители столицы, относились к нему неоднозначно, порой порицая за слишком дерзкое поведение, несвойственное лицемерной вышколенной политике, а иногда и вовсе фанатея от яркого и своеобразного молодого человека, который не боялся рушить привычный ход событий и действительно старался улучшить условия жизни народа. Сегодня был тот паршивый день, когда Чон Чонгук ожидал неодобрения.       На удивление первые два сюжета были посвящены серии краж в ювелирных магазинах и предстоящему фестивалю, и даже третий вовсе не обличал его провальную строительную реформу. Это было сообщение о том, что молодой и очень популярный сейчас актёр Ким Тэхён собирается взять перерыв в своей карьере. Причина в данный момент оставалась неизвестной, но среди инсайдеров ходили определённые слухи, связанные с психологическим здоровьем актёра. Поговаривают, что после роли в нашумевшей драме молодой человек не смог избавиться от нахлынувшей депрессии. Папарацци засняли его, выходящего из клиники, но прямых доказательств, что он обращался за помощью именно к психотерапевту нет.       Чонгук и не заметил, как подошёл к самому экрану, разглядывая те самые снимки у больницы. Кадры были немного смазаны, но не узнать на них Тэ было невозможно. Он прятал лицо под козырьком кепки, был одет в тёмную широкую одежду, на фоне которой лицо казалось сверхъестественно бледным. Слишком худой, вымученный, но всё такой же патологически прекрасный, преступно идеальный. Черты лица с годами изменились, стали резче, но утончённость и некая женственность никуда не исчезли. Рука сама собой тянулась к экрану в жгучем желании прикоснуться.       А уже спустя секунду в жилах вскипала лава, ударяя в голову ядом. Чону зверски захотелось разбить чёртов телевизор. Злость возгоралась в нём с невероятной лёгкостью, а когда что-то касалось Тэхёна, то он просто за секунду впадал в бешенство. Как они смеют выворачивать такую информацию на всеобщее обозрение? Кто им позволил порочить его имя? Злобный рык прокатился по стенам кабинета и мягкое кресло покатилось по полу от сильного удара ногой.       Чонгук метался по кабинету, как раненый зверь. Его больше ни капли не интересовали остальные новости и чьё-то неодобрение. Он забыл о себе и полностью погрузился в тревогу.       «Ким Тэхён, что с тобой происходит?».       Прошло уже так много времени, но это имя до сих выбивало воздух из лёгких точным ударом. Каждый раз при его звучании окаменевшее сердце обрушивалось, разбиваясь у ног на тысячи осколков. Стоит ли говорить, что происходило с бедным парнем при виде любимого лица на экране. Там, по другую сторону, Тэхён картинно смеялся, с кем-то разговаривал, иногда плакал, а иногда смотрел тем самым почти забытым восхищённым взглядом и целовал главную героиню очередной дорамы, которую Чонгук засматривал до дыр, прячась ночами под одеялом, плача и представляя себя рядом с этим невероятным парнем. Вот так, днём строгий и непоколебимый политик, стремительно захватывающий расположение граждан, превращается в фанатскую лужицу, хороня в себе возможность дарить необъятный океан чувств тому единственному человеку.       Он думал, что сможет всё решить, когда закончит университет и будет в состоянии контролировать свою жизнь, но чем дальше заходила его карьера и чем больше на слуху было имя Ким Тэхёна, тем больше его надежды погрязали в болоте жестокой реальности. Его давние обещания оставались фантомными и размытыми словами, не способными воплотить мечту в жизнь. Недостижимую, далёкую мечту.       В руках сам собой оказался телефон, и уже набирался нужный номер, сопровождая нависшее ожидание мерзкими гудками. Как только низкий голос начал произносить приветствие, Чонгук сразу приступил к бурным изъяснениям.       — Ким Намджун, ты совсем рехнулся? Какого хрена об актёрах твоего агенства говорят такие гадости в новостях. Тем более, если это всего лишь грязные слухи, а не подтверждённая правда! — праведный гнев и крик, полный возмущения, были ещё и попыткой выяснить истинность известия о плохом психическом состоянии.       — Да вы заебали уже! Я только что выслушал подобную чушь от Юнги, вы можете перестать мне звонить и дать работать! Я как раз собираюсь снести несколько голов за этот сюжет, — Намджун действительно был очень зол, поэтому о слетевших головах или по крайней мере о занимаемых постах точно не шутил. Судебные разбирательства его агентства всегда заканчивались победой. Это хорошо, что он может защитить своих подопечных, но плохо то, что некоторых из них он продолжает продавать на аукционе секс-рабов. Чонгук вынужден был закрывать на это глаза, хоть мысли разнести эту лавочку частенько всплывали вместе с ужасными воспоминаниями. — Да и упрекать меня может любой, но не ты, Чон Чонгук. Думаешь, из-за кого Тэхён кидается на каждый проект, почти не живя своей жизнью. Он будто ныряет из одного персонажа в другой, едва успевая вернуться в себя. И те жалкие дни, когда он выходит из образа. Боже, на него страшно смотреть. Иногда я так сильно ненавижу тебя, и то, что ты когда-то появился в его жизни, что у меня сводит руки от желания разбить твою тупую политическую рожу.       — То есть это правда, про депрессию? — Чонгук просто проигнорировал угрозы и оскорбления в свою сторону, они не имели значения. — Всё действительно так плохо? — Намджун вздохнул, тяжело и медленно выпуская из лёгких воздух. Затем клацнула зажигалка, и он шумно затянулся табачным дымом.       — Сложно сказать, депрессия это или что-то другое. Пока работает, ещё держится, но в перерывах похож на тень, а не на человека, — слышно было, что ему сложно об этом говорить, Ким, как никто другой, кроме Чонгука, принимал близко к сердцу страдания Тэ. — Но меня больше насторожило другое. Пару дней назад он записался на аукцион. Хотел, чтобы я выставил его на продажу.       Повисла такая плотная тишина, что её можно было нарезать ломтиками острым кинжалом. С тонким и изогнутым лезвием, которое сейчас, медленно вкручиваясь, входило под рёбра затихшему Чонгуку.       «Тэхён хочет продать себя?» — эта мысль ввинчивалась под кожу, разъедала серной кислотой ржавый гвоздь, вбитый в сердце. Он приносил боль, являясь в кошмарах давним пережитым ужасом, но объединял их. Пусть для них нет общего будущего, но зато было прошлое. Незабываемое, ужасное, пронизывающие насквозь прошлое, прошившее их одной нитью. И теперь Тэхён был готов перечеркнуть все их страдания, разорвать до конца их связь, данные обещания и добровольно отдать себя на растерзание кому-то другому, кому-то, не Чонгуку.       Пусть в его жизни были отношения, секс, всё это не важно, именно мысль о том, что Тэ станет чьей-то игрушкой — рабом — не давала покоя. Она сносила тормоза, взрываясь под кожей ядерной бомбой, сметающей на своём пути все надёжно расставленные ограничители. Чонгук был готов сорваться и бездумно бежать прямо сейчас. Где бы ни был Тэхён, он найдёт его. Найдёт и завладеет тем, что может принадлежать только ему.       — И ты согласился? — он рычал в трубку, ощущая, как ярость требует выпустить вспышку негативной энергии. Управление гневом, точнее его отсутствие, — настоящая проблема Чонгука.       — Не говори чепухи, конечно нет. Я не позволил бы ему этого даже под угрозой смерти. Не могу допустить повторения того кошмара.       — Где он сейчас? — В карман летели на автомате схваченные ключи, бумажник, давно стянутый галстук, оставаться на месте больше не было сил.       — Не знаю, он не отчитывается передо мной. Чонгук, не делай глупостей. Тэхён прожил без тебя шесть лет, и одно твоё появление лучше не сделает, возможно, станет только хуже. Не лезь, ты ему не нужен. Забудь о нём, и позволь ему забыть тебя.       — Не могу, — Чонгук вырубил звонок, а в голове прокручивались несказанные слова, что Тэхён обещал его ждать. И, кажется, время пришло.

***

      — Не могу поверить, что этот кретин допустил выход такого сюжета, — Юнги плевался ядом, швыряя грязные вещи в стиральную машину. У него был первый за две недели выходной, а настроение испорчено ужасными новостями из Кореи.       Хосок валялся на диване и наслаждался жизнью, листая мангу. Ему новости показались не такими уж и плохими. Этим Чонам как всегда всё по боку, а бедный Тэ страдает.       — А ты не думал, сахарный мой, — услышав ненавистное прозвище, Юнги тут же швырнул в него грязной футболкой, безошибочно попадая в довольное лицо, — что Тэхён специально подкинул кому-то из журналистов эту новость. Мне кажется, он устал от своей карьеры. И причём уже очень давно.       Юнги не ответил, но задумался, допуская такую возможность. Когда твои мечты исполняются, иногда может оказаться, что это не было тем, что тебе на самом деле нужно. Возможно, добившись успеха, Тэхён осознал, что карьера актёра не сможет наполнить его жизнь смыслом. Юнги повезло больше: он выбрал любовь, свою вредную и ленивую любовь, поехал с ним к чёрту на рога и ни капли ни о чём не жалеет.       Ребята переехали в Японию три года назад, после того как Хосок случайно встретил отца. Родитель не только не простил его, но увидев вместе с Юнги, чуть не избил до смерти тростью. Парень пытался вымолить прощение, получая жестокие удары, но всё закончилось, лишь когда кто-то увёл хватающегося за сердце старика. Печально было покидать родную страну, ведь всё это время удавалось поддерживать связь с матерью, которая, в отличие от отца, смирилась. Но на новом месте жизнь тоже продолжалась, делала новые витки.       Пока Хосок подрабатывал в ветеринарной клинике, но планировал насобирать денег и закончить обучение на педиатра. А Юнги работал в магазине манги. К нему целыми табунами ходили японские школьницы, утверждая, что он очень похож на одного айдола. От клиенток отбою не было, поэтому Юнги работал на износ, редко получая выходной. Денег было не то чтобы куча, но на жизнь хватало. Зато дома всегда ждал тот единственный человек, возле которого дышать легче и жить охота.       Томик манги отлетел в сторону, когда Хосок тихо поднялся и двинулся к открытой двери ванной комнаты. Юнги всё ещё возился у машинки, выбирая режим стирки и отжима. Он стоял склонившись и близоруко щурился на панель, когда тёплые ладони скользнули по бокам, забираясь под домашнюю футболку.       — Я тут подумал, что мы давно не играли, — Хосок скользил пальцами по плоскому животу, пытаясь передать свой игривый настрой. Его парень устал и заслужил порцию отменной горячей любви.       — Чего же ты хочешь, душа моя извращенская? — Юнги кокетливо прикусил губу, подхватывая заданный ритм.       — Крыша, — одно слово, но сколько в нём невысказанных обещанных волнений. Мурашки побежали по позвоночнику, будоража нервные окончания. Отринуть стеснение и стыд и с головой погрузиться в откровенное безумие на двоих, это никогда не приестся и не надоест.       Снаружи лёгкие наполнил свежий воздух. Богатое насыщенными красками летнее небо на закате поражало, на горизонте опускалось ярко-красное солнце в ореоле густых розово-фиолетовых туч. Назревала гроза, но тёплый ветер всё ещё оставался спокойным, лаская кожу нежными шёлковыми касаниями, нежнее которых могут быть только родные тёплые губы, невесомо оставляющие поцелуи на шее. Затишье перед бурей.       Стоя на этой площадке, можно было увидеть город, как на ладони, и казалось, будто мир у их ног. В тот миг мир остановился, а затем завертелся в обратную сторону, отматывая пройдённый путь. В мыслях всплывали десятки, сотни решений и поворотов, что привели их именно к этому. Оставшись вместе, они смогли устоять перед невзгодами. Подставляя лица под тёплые капли летнего дождя, они смогли найти свой путь к счастью и свободе. Лишившись чего-то важного, они приобрели нескончаемый источник душевного тепла, их огонь страсти горел ровно, не сжигая дотла, а оберегая от холода.       Белая футболка быстро намокла под большими каплями и прилипла к телу, очерчивая контуры. Пьянящие поцелуи на вершине мира под проливным дождём особенно сладки. Такие дурманящие ощущения всегда остаются острыми и свежими. Когда от лёгких сжатий и покусываний сносит крышу, от грязного и пошлого шёпота, подкашиваются ноги, а бёдра сами прижимаются теснее. С первого поцелуя каждая клеточка тела уже знает, что дальше последует море удовольствия.       Лукавые огоньки горели в глазах Хосока, и следовало бы испугаться, но именно это в нём сводило Юнги с ума. Он всегда тащился от всего, что делал с ним Хосок, и сейчас будет выть от дикого экстаза, даже прижатый к тонкому поручню на краю высотки. Когда в грудь упирается ржавая труба, а сзади обнажённых ягодиц касаются тёплые потоки дождя, голос разума уносит и остаётся лишь безумное вожделение.       Крепко держа Юнги за стройные бёдра, Хосок заставил его расставить ноги пошире. Он присел за ним на колени и стал слизывать стекающую воду с мягкой кожи, надёжно удерживая в своих руках. Юнги опасно кренился к обрыву, отчаянно цепляясь за поручень, пока под веками рождались сверхновые звёзды.       Он чувствовал на себе требовательные губы, ощущал, как острые зубы аккуратно вонзались в кожу, как умелый язык выводил невероятные символы и проникал внутрь, а перед глазами простиралась бесконечность. Сотни метров свободного падения в шаге от него, от высоты кружилась голова, ноги грозили подкоситься, хотелось инстинктивно отойти в безопасность, но именно в тот момент, когда испуг достиг кульминации, Хосок вошёл в него сзади, требовательно и ненасытно заполняя. Его сильные руки крепко прижимали к себе, надёжнее любых страховочных тросов. Под рёбрами порхали стрекозы, адреналиновые змеи струились по венам, а в паху рождался оргазм. Эта высшая мера доверия — отдавать себя полностью, вручая абсолютный контроль над телом, над жизнью.       Плавные толчки поднимали внутри нарастающую волну, темп увеличивалcя, подгоняя пик всё ближе. Ощущая большие ладони поперёк своей груди, Юнги растворялся в этом моменте, в их с Хосоком единении. Их стоны сплетались так же тесно, как тела, и создавали невероятную мелодию, балладу о любви и сложностях на пути к её достижению, о губительной страсти и её невероятной силе исцелять души.       Хосок любил, владел, наслаждался каждым изгибом, каждым встречным толчком и чувствовал, как за спиной расправляются крылья. Он прижимал к себе Юнги ещё крепче, притягивая его к груди, и продолжал вбиваться сильно и быстро. Плоть горела и плавилась от жара, и вместе с паром они взлетали, парили в безграничной вышине. Их сладостные крики озарили небеса, срываясь с губ, и стали опадать на город вместе с небесной влагой.       — Я люблю тебя, — шептал Хосок, всё так же крепко прижимая к себе дрожащее тело. Он часто дышал, целовал мокрую макушку и смеялся. Радостно, легко и свободно.       — Угу, — Юнги усмирял своё бешеное сердце и упивался чувством невесомости. Высота больше не пугала его, она дарила свободу.       — Какое ещё «угу»? Я не понял! — Хосок продолжал заразительно улыбаться. Приобняв за плечи, он повернул хитрого парня к себе лицом. Заглядывая в его глаза, он и так видел честный ответ, но ему хотелось это услышать. Юнги слишком редко позволяет себе проявлять истинные эмоции.       Мин тяжело вздохнул, убирая мокрую прядь со лба, затем поднял голову наверх, встречая прямой взгляд, и озарился такой же лёгкой и радостной улыбкой.       — Хорошо, я тоже люблю тебя, Чон Хосок, — он выдержал нужную паузу и затем быстро отвернулся, скрывая, как алеют щёки. Говорить это вслух слишком смущает. И стоять с голым задом на крыше тоже смущает, но меньше, чем признаваться в любви.       В квартиру они возвращались под весёлый бубнёж Хосока, расслабленные и промокшие. Ему, видите ли, не понравилось, что Юнги признался так официально, зачем было добавлять в конце это «Чон Хосок» таким серьёзным тоном?       Их жизнь изменилась после тех давних событий, роковые страсти отошли на второй план, являя более земные, бытовые проблемы. Вопросы на что жить, снимать жилье и покупать продукты, стали занимать голову всё больше. Но это не мешало им любить друг друга так же крепко, как в безумной юности, когда они трахались в самых непредсказуемых местах и готовы были рисковать всем, чтобы провести время вместе.       Они, как и прежде, оставались смыслом жизни друг для друга, просто иногда в мир порицаемой обществом, но такой сильной любви проникали ссоры и дрязги. Потому что: «Нечего разбрасывать по дому грязные носки, Чон Хосок!» и «Хватит пялиться на всяких девок в магазине, Мин Юнги!».

***

      Чонгук мчался на максимальной в пределах дозволенного скорости. Если бы точно знал правильное направление, ехал бы быстрее. Его подгонял внутренний зверь, учуявший опасность, и парень искренне поражался, как вообще смог держаться так долго. Решение встретиться далось в этот раз так легко и естественно, будто именно этот миг был уготован судьбой, чтобы стать решающим в их битве за будущее. В тяжёлой и затянувшейся битве с окружающим миром и самим собой.       Вот только попытка найти Тэхёна в городе с десятью миллионами жителей — задача не из лёгких. В графике актёра в этот день ничего не значилось, его телефон был отключён, а домашний адрес Намджун не сказал. Даже если бы захотел, не смог бы. Одним из первых пунктов в контракте с агентством было то, что место проживания Ким Тэхёна останется конфиденциальной информацией. Это странное условие у любого другого директора вызвало бы негодование, потому что менеджер артиста должен всегда следовать за ним, иногда даже будить и помогать собираться. Но Намджун не смел спорить с Тэхёном и согласился на все, казалось бы, странные пункты. Тэ не просто удалось убедить руководство, он даже сохранял адрес в тайне от фанатов и папарацци, что казалось почти невероятным. Он прятался, удачно и мастерски прятался. И сейчас это всё усложняло.       Так неудачно выбранное время попало на час пик, люди возвращались с работы. На город опускались сумерки, всё тонуло в пелене дождя, а Чонгук застрял в бесконечной пробке. В нём билась взрывная энергия, она просачивалась сквозь сжатые зубы и норовила подорвать всё в радиусе километра. Кулаки сжимались вокруг руля, а нога подрагивала на педали газа. Парень даже не заметил момента, когда решение выбраться и продолжить поиски пешком толкнуло его на улицу, без зонта нестись по тротуару и хватать любого едва похожего юношу за плечо, чтобы взглянуть в его лицо. Тэхён виделся кругом, мелькал в размытых чертах и силуэтах и тут же исчезал, будто мираж оазиса в пустыне. Чонгук словно обезумел, впервые решившись найти Тэ, он не мог отступить и остановиться. Закрывая глаза на всю тщетность таких необдуманных действий, он продолжал бежать по улице, иногда срываясь на зов.       — Тэхён!       Застрявшие в заторе машины сигналили, встречный поток людей тормозил, дождь заливал глаза, а ноги упрямо несли по лужам к университету, месту, которое ассоциировалось с Тэхёном на автомате. Высокий серый забор вокруг знакомой территории показался за поворотом, в лёгких воцарился пожар, и Чон вспомнил, как бежал отсюда. Как старался спешить, не задерживаясь. Трусливо, не веря себе, хотел уйти так далеко, чтобы, если сорвётся, успеть по дороге остановиться и вернуться. И вот он здесь, но уже слишком поздно.       Прижавшись к холодным железным прутьям пульсирующими висками, он устало дышал и боролся с отчаянием. Так он Тэхёна не найдёт, но и сидеть сложа руки — самоистязание похлеще. Где-то внутри предупреждающе выла сирена, что либо сегодня, либо уже никогда. Но как же его отыскать?       — Тэ, ну где же ты? Хоть знак подай, прошу, — прохожие с опаской косились на промокшего молодого человека, который говорил сам с собой и лупил сгоряча по высоким воротам. А ему было плевать, даже если его узнают, он лишь молился об одном — успеть спасти Тэхёна от него самого.       Словно отвечая на раскаянные мольбы, в ту же секунду телефон издал характерный звук сообщения в Kakao Talk.       «Я подумал, что тебе стоит знать», — от Джексона Вана. — «Если захочешь зайти на огонёк, дресс-код — бал-маскарад. Удачи!».       К короткому тексту прилагалась фотография документа, похожего на план. Сверху были указаны организационные детали: дата, время, название клуба, а дальше следовали два списка имён. В первом Чонгук нашёл себя, что заставило его в удивлении поднять бровь, но затем от последнего пункта во втором списке в груди больно кольнуло. Короткое и ничего не говорящее «V», но рядом ручкой дописано: «Ким Тэхён». Он всё-таки умудрился найти лазейку в этот ад.       Запомнив, что позже нужно будет поблагодарить Джексона за приглашение на «вечеринку», Чонгук мчался обратно к оставленной прямо на проезжей части машине. Дьявольский бал должен был начаться уже сегодня, буквально через несколько часов. Всё выходило из-под контроля, неслось к чертям, как всегда, когда дело касалось личного. Чонгук терял уверенность и начинал злиться. Снова.       «А что если Тэхён не будет рад меня видеть? Что если он хочет забыть или уже забыл? Может, уже слишком поздно?» — Штраф за неправильную парковку полетел на асфальт, давно превратившись в мокрый ошмёток бумаги. Можно бесконечно подавать хороший пример, но бывают в жизни моменты, когда ничего не имеет значения, кроме одной единственной цели. Мотор взревел, и Чонгук рванул домой, с места разворачиваясь и входя в поворот. Сегодня ожидается та ночь, когда вершатся судьбы, ломаются жизни, а годы терпения и дисциплины летят коту под хвост.       «Пусть только попробует вляпаться в неприятности до моего приезда, урою». — Медленный лифт был оставлен позади, пока ступеньки мелькали под промокшими туфлями. Наспех открытая дверь врезалась в стену, и мокрая одежда полетела на пол.       Стоя в душе, Чонгук прокручивал в голове сотни возможных вариантов развития событий, но в любом сценарии он натыкался на холодный и обиженный взгляд и не мог подобрать нужных слов. Поэтому решение пришло само собой, требовало ловкости, некоторой подготовки, но казалось единственной верной альтернативой. Тревога, предвкушение, ностальгия, много ещё чего сдавливало в груди испепелённое сердце, так давно желающее остыть, успокоиться, унять вечную агонию. Коктейль из ядрёных чувств разливался по телу, достигая каждой отдалённой клеточки. Так давно сдерживаемая энергия, желания и потребности, лишённые удовлетворения, — отменное топливо в экстренных случаях.       Из недр собственного гардероба дрожащими в нетерпении руками были выужены самые подходящие вещи, пригодилась даже маска с прошлогоднего осеннего бала в мэрии. Чонгук скептически окинул взглядом своё отражение в зеркале и ринулся на выход. Почти захлопнув дверь квартиры, он вспомнил о подарке, что давно купил в порыве душераздирающей тоски. Маленькая коробочка утонула в глубоком кармане бархатного тёмно-синего пиджака, и дверь с тихим писком сигнализации закрылась. Оставалось ещё одно дело, поэтому, стоя на перекрёстке под мигание красного цвета светофора, парень набирал Джексона с одной просьбой. Если катиться в недры ада, так с почестями и музыкой.

***

      В этот раз всё выглядело совсем иначе, откровенная первобытная тьма преобладала, поглотив даже искусственный свет. Место собрания стало волшебной аркой в мир андеграунда и девиации. Каждая деталь интерьера навевала на мысль, что здесь вы можете воплотить свои самые грязные желания, и никто вас не осудит, тут вам разрешат быть собой. Не было даже жалкой попытки скрыть что-то за приличной и культурной декорацией. Всё честно, открыто и без утайки. Только лица оставались за разнообразными вуалями, чёрными тонкими полосками на глазах и даже искусными и объёмными масками в викторианском стиле. Эта изюминка добавляла откровенным образам таинственности, оставляла последний шаг к доверию, доступный лишь внутри установленной связи хозяина-раба.       На входе, у врат этого праздного ада, царили сногсшибательные дьяволицы, обманчиво облачившиеся в белые платья невинных невест. За белоснежной фатой скрывались хищные улыбки и развязные взгляды отменных шлюх. Они сверяли имена со списком и пропускали прибывших гостей в зал. Тем, кто пришёл сегодня отдать своё бренное тело на алтарь продажной любви и страсти, надевали специальные ленточки-браслеты на кисть левой руки. Цвет их указывал какого пола хозяина ищет одинокий, тоскующий по твёрдой руке питомец, а красиво выведенные циферки на браслете помогали отыскать его в приложении, чтобы указать предложенную сумму.       За исключением маркеров-ленточек, собравшаяся публика была на удивление одноликой. Внешний вид всех присутствующих кричал об их нестандартных вкусах и специфических предпочтениях. Роскошные костюмы, в разной степени скрывающие тело, представляли собой всевозможные варианты сочетания бархата, парчи, кружева и атласа. Бальные костюмы девятнадцатого века в самых немыслимых в своей нескромности вариантах. Люди, заполнявшие собой каждый укромный уголок, их одежда, аксессуары, манеры — всё это отображало перевёрнутое с ног на голову понятие этики и этикета. Декаданс, упадок возвышенного, низменное восстание, отрицание излишних правил приличия. Здесь поклонялись только плоти.       Вся эта сверкающая своей порочностью аудитория восседала вдоль стен на огромных диванах, держа в руках бокалы игристого вина и картинно помахивая у сокрытых лиц веерами. Они созерцали со своих потерянных высот предложенные прелести, облизывали ненасытные уста и хохотали. Громкий смех и тихий шёпот, почти невинные касания и древний несдержанный танец сплетающихся тел. Дорогие ткани при движении шуршали, нашёптывая секреты о скрытых в своих складках сюрпризах.       Со всех сторон на Чонгука смотрели плотоядные взгляды сквозь прорези в золочённых масках. И его пробирала дрожь, приправленная двойственный вкусом. Половина его души кричала: «Хватай Тэ и беги», а вторая тёмная, расцветающая в лукавом оскале, толкала испробовать больше. Насладиться безнаказанным отступничеством. Оказавшись в эпицентре былого кошмара, захотелось пережить всё заново, повернув время вспять, перезаписать неудачный дубль, переиграть провальную сцену, предоставить иной финал.       Кончики пальцев покалывало от нетерпения коснуться гладкой кожи, и их приходилось остудить на запотевшем изгибе бокала с высокой ножкой. Ищущий взгляд блуждал в противоположном углу, погружённого в полутьму зала, когда кроваво-алые кудри взлетели от взмаха головы и сразу скрылись, утопая в море возбуждённых тел. Воспоминания нахлынули с новой силой, и неудержимо хотелось поскорее поймать его.       Посреди главной комнаты возвышался небольшой постамент, на него периодически поднимались те, кто желал быть приобретённым. Сексуальные и обворожительные они танцевали, привлекая к себе внимание, рекламировали себя. Кто-то устраивал целое стриптиз-шоу, оставляя тяжёлые юбки у ног, после охотно спускаясь прямо к кому-то на колени. Корсеты, глубокие декольте, чулки и атласные бантики. Девушки нежились, утопая в ласке тканей и рук, оставляя на ком-то яркие полоски алой помады. В голове рождались болезненные фантазии о знакомом мужском теле в чулках и подвязках, воспоминания о плавных линиях украшались иллюзорными кружевами и сводили с ума своим сладостным безумием. Погрузившись в атмосферу, Чонгук впитывал её, заражаясь, позволяя ей проникнуть под рёбра, освободить заточённого монстра. Этот зверь пытался учуять добычу, чтобы наконец-то присвоить себе.       Он решительно двинулся вглубь, продолжая оглядываться по сторонам. Приглушённый свет лился с потолка, завешенного плотной тканью, поэтому, словно в будуаре, слабое освещение имело красноватый оттенок. Всё тонуло в интимной атмосфере, волновало летящим нежным шёлком на каменных стенах. Из большого зала проходы вели в одну из множества смежных комнат. Другие измерения открывались, стоило лишь отвести рукой портьеры, пройдя сквозь арку. Тут уже стены не были украшены тканями, сверкая золотистыми нитями в чёрном полотне, они опасно цепляли внутренних демонов тяжёлыми кандалами на голых кирпичных сводах. Антураж диковинный и контрастный, с каждым новым шагом открывал всё больше укромных мест на любой вкус и цвет. Любой найдёт здесь свой кнут и пряник.       Напудренные локоны париков и изысканные веера переносили в эпоху старой вычурной Европы, но современные мобильные телефоны в руках тут же коробили образность. Сегодняшняя схема была в новинку, она предполагала, что податливого раба можно рассмотреть поближе, вкусить, испробовать и только потом принять решение о покупке. Предложения о цене принимались весь вечер до полуночи. В момент, когда на часах установятся четыре нуля, все «питомцы» отправятся к хозяевам, предложившим наибольшую сумму за них. До этого момента ничего, кроме стартовой цены неизвестно, каждый предложит сумму, опираясь на своё чутьё и желание овладеть определённым лотом. Кроме денег сегодня в ходу и удача. Кто-то завысит цену, а кто-то из жадности упустит выбранный приз. C'est la vie. Секс и деньги — часто идущие рука об руку пороки.       Наконец достигнув третьей комнаты Чонгук уловил приятный запах, и тело свело судорогой. Он помнил этот аромат, необычное сочетание сладкого геля для душа и свежего парфюма. Тэхён всегда пах невероятно контрастно и притягательно. Ведомый незримой тягой, парень следовал дальше, минуя столики и пуфы, диваны и толпу танцующих людей, пока не оказался перед небольшой комнатой-тупиком с абсолютно зеркальными стенами.       На потолке крутился серебристый шар, отбрасывая блики, и все отражающие поверхности создавали океан мигающего света. Словно в ореоле сияния на единственном предмете мебели, чёрном кожаном кресле, сидел парень в белом атласном костюме. Его яркие красные волосы алели завитыми локонами длиной по плечо, а лицо скрывала элегантная маска из белого золота. Чонгук замер в паре метров, не выходя из тени. Его приковало к месту, пронзило миллионом пик, пробив насквозь сердце и лёгкие. Не вдохнуть, не двинуться. Он так привык видеть это лицо на экране, что трёхмерным оно казалось восьмым чудом света, даже наполовину скрытое за маской. Ни одна камера не была способна передать его реальной красоты и ауры. Тэ, как и прежде, притягивал, очаровывал, соблазнял одним своим видом.       Парень сидел, гордо подняв голову, сверкая вызывающим взглядом. Только его взор был направлен ни на кого-то конкретного, а в несуществующую даль. Холодный принц, одиноко скучающий на своём троне. Его губ коснулся бокал и пьянящий алкоголь пролился слезинками на резной подбородок, стекая по шее. Пагубная красота манила, скрывая нерешительное дрожание руки. Тонкие пальцы пробегали по пуговицам и кружевным манжетам, не находя покоя, цепляя голубую полоску. На его руке болталась полуразвязанная ленточка, будто бы он пытался её снять, но не передумал.       Чонгук потянулся за телефоном. Он продолжал добавлять нули к сумме, не отрывая взгляда от величественных жестов. Ему хотелось унять эту едва заметную дрожь, согреть вечно холодные руки на своей груди, сцеловать с этих губ самые горячие мольбы. Хотелось так сильно, до вспышек молний под веками. Это его давняя мечта, которую сегодня он намеревался исполнить.       Сильнее этого было только желание отогнать того, кто осмелился подойти ближе и осквернить его божество своим жалким ничтожным желанием.       Молодой мужчина прошёл мимо, едва задев плечом притихшего в углу Чонгука. Он шагнул в облако света и решительно присел у ног Тэ, подтягивая голубую ленточку к глазам. Он читал номер, ухмылялся, а затем властно сгрёб копну волос в кулак и потащил Тэ на себя. Юноша лишь загнанно дрожал, крепко зажмурив глаза. На его тонких кистях сошлись цепкие пальцы и прижали его тело к холодному зеркалу. Мужчина несдержанно тыкался носом в изгиб длинной шеи, наслаждаясь дивным ароматом. Он хотел испытать прежде, чем предлагать цену.       «Тэ...».       В руке треснул бокал, и осколки полетели на плитку, остро хрустя под каблуками. Чонгук ворвался в облако света и схватил мужчину за руку. Ловким захватом он выкрутил сустав и заставил соперника кружиться вокруг своей оси, словно в грациозном па. Тренировки длиною в жизнь способны довести любой приём до автоматизма, в теле всегда струилась сила и уверенность. Озадаченный мужчина оглядел конкурента и молча отступил, даже слегка поклонившись, признал доминанта выше себя рангом. Всё получилось даже слишком просто. Проще, чем удержаться сейчас и просто уйти, дожидаясь нужного времени.       Чонгук подарил себе лишь драгоценное мгновение, налету выхватывая испуг в бездонных глазах, а затем прижал испуганного парня к себе, ласково скользнув рукой по длинной шее. Он избегал прямого зрительного контакта, боялся, что его узнают вот так сразу, но не смог удержаться. Инстинкт собственника сработал быстрее любой логики. Они стояли, замерев в хаосе музыки и света, растворяясь в сотнях бликов, и этот миг казался вечностью.       Видя своё отражение, Чонгук скользил руками по худой спине, опускаясь на талию, согревая Тэхёна в своих объятиях. Он всё ещё слабо дрожал от страха, но уже заметно спокойнее реагировал на чужие касания. И да, от него исходил божественный запах.       — Ты всё равно достанешься мне, так что это ни к чему, — шепча на ухо слегка охрипшим голосом, Чон потянулся к ленточке и развязал её до конца, пряча полоску материи в свой карман. — Не смей уходить никуда, просто жди здесь, и скоро мы снова встретимся.       На прощанье Чонгук не удержался и опустил руки ниже поясницы, игриво сжал в ладонях округлые ягодицы, ощущая сквозь атлас лёгких брюк, что на Тэ нет нижнего белья. Волна возбуждения прокатилась тихим рычанием и отдалась партнёру, резонансом увеличивая амплитуду. Теперь они оба дождутся полуночи, борясь с отголосками уже знакомых просьб и обещаний. Чонгук счастливо улыбался, быстро скрываясь в темноте соседних комнат, чтобы уже через минуту украдкой подглядывать за своей мечтой из-за каскада тяжёлых штор. Кончики пальцев всё ещё горели от соприкосновения с самым желанным. Они были так близки сейчас, ближе, чем все эти годы. Пара жалких метров — ничто, если на теле всё ещё теплится отпечаток крепко прижатого тела.       Даже такой измученный, потерянный Тэхён не терял силу своего обаяния. Наоборот, его надломанная идеальность манила порезаться о его острые края, чтобы потом на пару истекать алой кровью в припадках бурного экстаза. Поэтому к нему тянулись, но не заметив ленты на руке тут же отступали. Лишь крохотные куколки-соблазнительницы попытались взобраться к нему на колени, принимая за потенциального хозяина, но так же остались ни с чем.       Время шло, температура воздуха поднималась, уплотняя частоту томных стонов на всех поверхностях и плоскостях. Чонгук, всё так же не отрывая голодного взгляда, следил издалека за своей добычей. А Тэхён продолжал сидеть на том же месте, борясь с трусливым желанием сбежать и в то же время нетерпеливо поглядывая на часы, на что-то надеясь, чего-то ожидая.       Он пришёл сюда достигнуть своего дна. Сомнения пожирали его, заставляя помышлять о выходе, но отчаяние гнало его сюда слишком долго и настойчиво. Всем своим изнурённым естеством Тэхён чувствовал себя никому не нужным, выброшенным, оставленным в глупых ошибках прошлого, как того и боялся когда-то. Эта мысль не давала ему покоя, терзала его, толкала на крайности. Она привела парня к началу его конца, на этот чёртов аукцион.       Ночные кошмары продолжали выворачивать душу наизнанку, снова и снова вытаскивая наружу его уродство, испорченность. Не удивительно, что Чонгук отказался от него, ведь Тэхён — это самое жалкое создание на свете, так ему казалось долгими невыносимыми ночами, когда брезгливость к самому себе всецело поглощала. Не способный бороться, Тэ позволил проникнуть внутрь самому отвратительному садисту, он стонал и кончал от шершавых рук тогда, и до сих пор, вопя истошно от ужаса, он просыпается со стояком, снова переживая тень той ночи. Он позволил этому яду просочиться и остаться, циркулируя с кровью по тонким венам. В нём всё смешалось: страх и возбуждение, любовь и подчинение, боль и удовольствие, невозможно разделить их в тонком сплаве. И каждый раз он люто ненавидит себя за то, что такой; Чонгука — за то, что он его бросил таким сломанным; весь мир — за то, что никто не знает, что творится в израненном, замёрзшем сердце. Оно каждый день болит, требует тепла и жизни, хочет быть наполненным смыслом, а не бездушной игрой в кого угодно, кроме себя. Тэхён хочет принадлежать, ему это нужно. И боль ему нужна, чтобы помнить, что он всё ещё жив. Но никто не может ему дать то, в чём он нуждается, никто не может понять его, ведь он сам себя не понимает.       Слишком большим грузом стало неожиданное открытие. Тени пережитого сплелись намертво, руша внутренний порядок. Чонгук ушёл, оставив ему выбор, и Тэхён выбрал своё драгоценное Я, но всё с самого начала пошло не так. Ценность исчерпала себя, когда остаточное явление от его первоначальной личности перестало и близко напоминать человека. Если прийти сюда, снова нырнуть с головой в тот давний унизительный кошмар — это единственный способ принять себя, подтвердить, что он и правда стал таким отвратительным, то пусть так и будет. Если ему так нужно снова ощутить всю ту боль и бессилие, чтобы жить, если иллюзия единения с кем-то путём банального подчинения сможет восполнить его бескрайнюю пустоту внутри, то он поведёт себя на казнь добровольно. Он смирится, прислушается к голосу в своих кошмарных снах. Он был ужасен, он достоин наказания, он в нём нуждается.       Явиться сюда — было попыткой найти своё искупление, не хозяина, а лишь иллюзию. Ведь никто, кроме одного единственного человека, оставившего его, не сможет подчинить его, принося не только боль, но и радость. Осознав это, Тэхён снова захотел уйти, снять ленточку и отказаться от глупой затеи. Но его отвлекли, загоняя в ступор, а затем повергли в ещё больший шок, дерзко-вежливым обращением. Что-то заставило его застыть в ожидании. Не те грубые руки, что вызвали лишь животный страх и новый приступ гадливости. А отдалённо знакомые ноты властного голоса, что одними надменными словами вызывал глубинный трепет. Это не мог быть Чонгук, но в это так хотелось верить, даже отчаянно обманывая себя.       Тот парень, что забрал его ленточку. Пусть он заберёт не только её, а и всю боль, всю вину, всю ответственность, пусть оставит Тэхёна пустым. Ему так будет легче. Кем бы он ни был, пусть сделает это: спасёт Тэхёна, потерявшего контроль, от самого себя. Чтобы тот смог качаться на волнах боли, думая о Чон Чонгуке.

Вся моя кровь, пот и слёзы, Моё тело, разум и душа. Я знаю, что они принадлежат только тебе...

***

      Старинные часы пробили полночь и чары исчезли. Музыка притихла и приторно-сладкий голос из динамиков огласил закрытие торгов. Поздравления с удачной покупкой утонули в удушающем приступе паники. Трусливый голосок в мыслях в очередной раз звенел о побеге, но сообщение о поступлении денег на счёт говорило, что он уже продан. Чертовски дорого продан.       — Прошу вас пройти за мной, ваш хозяин ожидает вас, — бесшумно лакей подкрался к замершему в своём ужасе Тэхёну и с уважительным жестом пригласил следовать за ним. Не было принуждения, никто не хватал его за руку и не тащил силой сквозь расступившуюся толпу, но всё равно на языке ощущалась горечь подступившей истерии. Шагая за работником-прислугой, проданный питомец готовился к казни, умоляя дьявола о милосердном палаче.       Его вели сквозь комнаты и коридоры, то поднимаясь на этаж, то спускаясь ниже уровня подвала. И в какой-то момент попросили остановиться, чтобы завязать на затылке чёрный шарф, прикрывающий глаза. Мотив разума затих, а восприятие обострилось до предела. Сознание, поглощённое нахлынувшими воспоминаниями, заставляло ещё сильнее прислушиваться к себе и окружению. Во всём чудилось уже знакомое и пережитое, но с оттенками чего-то иного, нового. Небывалая комбинация бывалых впечатлений, мираж, сон наяву.       — Мы пришли. — Лакей замер около тяжёлой двери, обвитой кованными ветками, гроздями и лепестками винограда. Если бы Тэхён мог её видеть, то подумал бы, что именно так и представлял себе врата в чистилище. — Прошу, проходите, только не снимайте повязку с глаз. Хорошего вечера.       Оставшись лицом к лицу со своими страхами, Тэхён замер перед дверью, едва касаясь пальцами холодной ручки. Нервозность пульсировала в висках, разгоняя по венам адреналин. Осталось лишь преодолеть последний шаг с обрыва, стоя с занесённой над пропастью ногой.       Завесы скрипнули, и в лицо подул слабый ветерок. Дверь распахнулась, его владелец стоял прямо перед ним, пути назад больше не оставалось. Сейчас его свяжут или посадят в клетку, и все круги ада повторятся. Ноги слабо подкосились, и всё рухнуло, но сильные руки подхватили, не давая упасть. Предоставленная поддержка, чужое тепло, всё это обволакивало Тэхёна в мягкое одеяло из надежды на спасение. И он шагнул, полетел стремительно вниз, готовый разбиться об острые скалы.       Счастливый покупатель стоял в дверном проёме с горящими глазами и дрожал ничем не меньше. Только от нетерпения. Он видел перед собой лучший приз, какой только мог получить за все свои старания. Красиво упакованный бесценный дар, которого он всё ещё не достоин. Тэхён сам пал в его руки, и это был момент истины, когда понимаешь, что готов осуществить все свои клятвы, взять ответственность, защитить от всех врагов и внутренних демонов.       Чонгук видел контракт, он подписал его, прежде чем Тэхёна привели в комнату, арендованную на ночь прямо в том же здании. Об этом он просил Джексона по дороге — об информации о пожеланиях Тэ и о комнате, где бы они могли провести свою долгожданную встречу. Он готовился, поражаясь, как сильно они оба изменились с того рокового вечера. На них неизгладимо оставила отпечаток встреча с Тьмой, с её худшей стороной. Они переступили черту, открывая в себе мрак, и как бы не сопротивлялись, вернуться к себе прежними уже не смогли. Только, в отличие от Тэ, Чонгук смирился и принял себя, без угрызений совести.       — Я в порядке. — Тэхён справлялся со своей слабостью, пытался казаться уверенным, спрятать свой страх, чтобы не разочаровывать хозяина. Для него всегда было важным то, каким его видят со стороны. Эта потребность быть исключительным, привлекательным, идеальным загнала его в угол, когда он почувствовал свою неправильность. Поэтому сейчас он снова примерял на себя роль, пряча истинные мотивы и импульсы. Он мягко улыбался, скрывая за повязкой грустные глаза. Только его предательски выдавал зашкаливающий пульс, и капли холодного пота на висках.       Ужас пока был главной эмоцией происходящего, и это напрягало, но и провоцировало Чонгука. У него свои фетиши, и то, как ощущается страх Тэхёна — один из них. Поэтому, вместо ответа, он молча нащупал в красных волосах защёлки и отбросил прицепленные локоны, не беспокоясь об осторожности. Открыв себе доступ к проступающей на шее вене, Чон провёл вдоль неё языком и замурлыкал от вкуса кожи, ощущения трепета в своих руках. Как же ему этого не хватало.       Тэхён шипел, когда вместе с заколками ему с корнем вырвали несколько волос, а затем затих, прислушиваясь. Он напрягался под чужими губами, неохотно подаваясь навстречу. Внизу живота зарождалась знакомая тяжесть, и не покидала тень узнавания, или это просто самовнушение достигало небывалых высот.       Его уводили вглубь комнаты, затягивая в бездну бесконечной тьмы, и он позволял, погружаясь безмолвно в плотное безумие, пропускал эту тьму сквозь себя. На фоне звучала музыка с отчаянным призывом остаться, не уходить, и он вторил этим словам у себя в мыслях. Просил о том же своего Мастера, послушно снимая расшитый серебристыми нитями пиджак. В своих проглоченных криках он каялся, что потерял контроль, молил о помощи, представляя, как падает на колени перед Чонгуком.       Белоснежный атлас касался изысканной лаской чувствительных сосков, паха, не скрывая откликов и ответов. Его костюм был подобран с лукавой тщательностью, словно создан превозносить и привлекать внимание. И это произведение искусства на нём безжалостно рвали на кусочки, оставляя лишь велюровую полоску на шее, что уходила длинными хвостами вниз вдоль позвоночника. Вместе с одеждой с него слетали слои напускной силы, он терялся во всём этом, как выброшенная ранее в коридоре маска. В груди назревал вопль, а потом губы обожгло поцелуем, и мир перевернулся. Замершее во времени сердце дрогнуло, по глыбе льда прошлись трещины и посыпались осколки, а острые края начали подтаивать. Такими поцелуями бездушно убивают или милосердно даруют прощение.       «Я бы хотел не нуждаться в тебе, но я просто буду надеяться, что это ты», — Тэхён словно облизывал языки пламени, так запредельно его обжигало от этих губ и рук, что завладели его телом в считанные секунды. Его несло в бесконечность, когда на бёдрах расцветали синяки, а на шее оставались отпечатки зубов. Он о них просил, и ему их дарят.       — Спасибо, Мастер.       На кистях защёлкнулись тяжёлые браслеты, и его за руки потянуло вверх. Тэхён повис в воздухе, инстинктивно подтягивая к груди колени. От неожиданности внутренности сделали кувырок и вернулись на место, а из горла вырвался несдержанный вскрик. Но выпрямив ноги, он всё ещё мог стоять на полу. Как только пятки коснулись деревянных досок паркета, на лодыжках тоже сомкнулись металлические браслеты и силой натяжения прикованных цепей его ноги разъехались в сторону. Беспомощность, вынужденное бездействие, фиксация и бондаж. То, что заставляло его так долго бояться и бороться с собой, но приносило искажённое удовольствие. Ощущая груз принятых решений, Тэхён испытывал нужду стать безвольным орудием в чьих-то руках. Стоя перед неизвестностью, совершенно беззащитным, открытым, он признавал, что так ему комфортно. Зная, что рядом есть кто-то, кто будет следить за всем, контролировать всё, можно было расслабиться и просто отдаться.       Языков всех стран и времён не хватит, чтобы описать крах и перерождение, что творились в потерянных душах. Чонгук умирал от возможности прикасаться, быть рядом, держать под контролем, владеть. Предохранители горели под натиском напряжения, высоковольтные линии вспыхивали, как спички, от силы тока, что проскакивал в точках пересечения.       Его заводило послушание и готовность подчиняться, но он хотел, чтобы Тэхён признал его, именно его, как своего владельца. Ему претила мысль, что Тэ может сейчас так мягко прогибаться для какого-то другого, кого он видит перед закрытыми веками. Разорвав контакт, он отошёл подальше, упиваясь видом раскрасневшихся щёк, следов на коже. Их хотелось оставить ещё больше, заклеймить его всего.       Под аккомпанемент собственнических мыслей в руку удобно легла рукоятка. Десятки кожаных полосок многохвостой плети нежно прошлись по округлой ягодице, а затем с лёгким хлопком хлестнули первым ударом. Попеременно даря поглаживания и еле ощутимые шлепки, Чонгук разогревал своего Саба, ликуя от приглушённых хриплых стонов. Невероятная частота, незабываемый тон. С каждым взмахом руки всё больше чувств вкладывалось в удар, подчиняя, наказывая, присваивая. Так точно попадая по нужным струнам, доводя Тэхёна до транса, эмоциональной невесомости от искупления вины и чувства принадлежности. Кожа горела от серии ударов, руки дрожали от усталости, но внутри разливался покой, гармония. Всё верно, он этого заслужил и ему от этого хорошо.       Тяжёлое дыхание и тихий скулёж, шипение и яростные вздохи. Звуки отбивались от высоких стен и повисали в воздухе незримыми свидетелями. Последний удар выбил из рук гадкую рукоять и облегчение разлилось приятным ожогом. Чонгук отступил подальше, на секунду прикрывая глаза. Вожделение, чистое и неразбавленное, струилось в нём.       Взрыв пенистого игристого и пробка с хлопком улетела в потолок. Тэхён дёрнулся от неожиданности, когда шипящий напиток вырвался из узкого горлышка, окатив спасительной волной раздражённую кожу. Холод приятно остужал горящие следы от ударов, но уже спустя мгновение лопающиеся пузырьки стали безжалостно терзать гиперчувствительное место, они кололи крохотными иглами нервные окончания, доводили тактильное ощущение до апогея. Алкоголь испарялся на раскрасневшихся участках, дико щипая кожу, пробивая разрядами насквозь. Тэхён извивался, повиснув на цепях, избегая пытки и напрашиваясь на большее. Его заставили прогнуться, надавливая на поясницу, и это действовало ещё сильнее. На языке зрела унизительная просьба, но в открытый рот скользнул член, не давая сказать и слова, предугадывая, опережая.       Чонгук играл с ним, но сам едва сдерживался, теряя контроль. Вцепившись в так знакомо выкрашенные волосы, он насаживался глубоко и жёстко, не щадя ни капли. Головка скользила в узкую глотку, и от этого сносило крышу, подгоняло к пику, как и когда-то, слишком быстро. Вместо нежности в его действиях сквозил приказ о покорности, но вместе с тем, внутри развязывался узел, растекаясь мёдом незыблемой любви в её бескомпромиссном проявлении. Пошлые звуки, нити слюны и доверчиво предоставленный открытый ротик. Так развязно, жарко и круто. Секунды колебаний, и горячее семя брызнуло в горло, тело пронзило зарядом удовольствия, а шустрый язычок продолжал ласкать, слизывая каждую каплю.       — Хороший мальчик, — шептал Чонгук, вытирая влажный подбородок своего раба и даря за всё поцелуи.       — Возьмите меня, Мастер, пожалуйста, — отвечал ему погрязший в своём пороке Тэхён. Тихо и хрипло он просил о последнем круге ада.       Одна просьба, а большего и не нужно. Распятый раб висел, вцепившись в длинные цепи руками. Он едва стоял на ногах, согнувшись в талии, почти лишённый опоры, поэтому поддерживающая рука, что легла поперёк живота показалась ему поясом безопасности во время аварии. Когда длинные пальцы, влажные от смазки, коснулись его, он не смог удержать стона. Когда они резко вошли и начали точно двигаться внутри, он не сдержал крика, даже не старался этого сделать. Отпустив себя, он позволял всё. Перед глазами сверкали звёзды, в груди рождался огонь, растекаясь по телу новой жизнью. Ужасы и кошмары из прошлого стирались в прах под точными касаниями. В сознании развеялись грозовые тучи, и он взлетел высоко, касаясь крыльями облаков. И когда пик уже был близок, щедрые пальцы покинули его тело, возвращая к пустоте и голоду.       — Скажи мне, кому ты принадлежишь, и я дам тебе то, чего ты хочешь, — Чонгук скользил влажной рукой по своему члену, ласково шепча на ушко свои обещания.       — Тебе, мой Мастер, я принадлежу тебе, — Тэхён хныкал и выгибался, прося закончить, позволить закончить.       — Громче, чётче. Кому ты принадлежишь? — Головка упёрлась в растянутое кольцо мышц и дразнила близким удовольствием. Баланс над пропастью.       — Тебе, я принадлежу тебе, Чон Чонгук. — Услышав, что хотел, Чонгук подался вперёд, загоняя себя на полную, отвечая на безмолвный вопрос, даря отпущение и вознаграждая за послушание. Их обоих выбросило из реальности с первых же толчков. Размашисто, дерзко и влажно. Со шлепками и громким воем.       По лицу Тэхёна бежали горячие слёзы, он горел, впервые за эти годы он не мёрз, а пламенно горел. Эти крепкие руки вокруг и яростное движение внутри заставляли его вспомнить, какого это — жить. Из горла рвались крики, сплошь состоящие из просьб не останавливаться, не покидать его. Разрываясь меж болью и оргазмом, наступил катарсис.       — Ты мой, мой, мой. — Почти выходя, а затем вбиваясь до предела, Чонгук перестраивал его, заново вшивая себя под кожу. Он сдёрнул с глаз чёрную повязку и заставил повернуть голову. До боли выкручивая суставы, он поднял Тэхёна на руки и, глядя ему в глаза на расстоянии ладони, входил глубоко, достигая последних границ и пределов. Секс, жёсткий, грязный, безумный секс. Это их способ признать свои ошибки и попросить прощения. А громкие с надломом стоны на вершине разрядки — это их новые обещания и принятия своей сущности. Принятие.       Тэхён не мог остановить слёз, он выл во весь голос, чувствуя, как что-то, сковывающее его сердце, рушится и отпускает. Его пробивала крупная дрожь, и он отчаянно цеплялся, вонзая ногти в спину Чонгука. Они синхронно пытались восстановить равновесие, но так же одновременно падали, не способные стоять на ногах.       Отдышавшись, Чонгук освободил Тэ, поднял его и понёс на широкую кровать. Бережно держа в своих объятиях, он стирал мокрые дорожки на щеках, кутал в сдёрнутые простыни и укачивал в своих руках. Целуя лоб, макушку, нос с родинкой, продолжал настойчиво повторять, что он здесь, он рядом, что всё хорошо. Пропуская сквозь натянутые нервы потоки облегчения и радости, он также хотел плакать и смеяться.       Вернулся.       Скрутившись в клубок, Тэхён всё ещё всхлипывал, уткнувшись носом в плечо Чонгука. Он не мог поверить, хотел, но не мог. А когда открывал глаза, касался и убеждался, что это правда, то снова начинал реветь. Пережив такой всплеск эмоций, поднявшись на такую высоту чувственных переживаний, теперь его обрушило с небес обратно на грешную землю, безбожно ломало, выкручивало. И только горячие ладони на спине помогали побороть этот тремор. За один вечер пришлось пережить больше, чем за последние шесть лет, познать рай и ад. И теперь нужно было время, чтобы прийти в себя.       — Тэхён, — тихо, нежно, с придыханием, — Тэхён.       Чонгук перебирал пальцами алые пряди и искал зрительного контакта. Он чувствовал их связь, что незримыми нитями окутывала их снова, но хотел закрепить это. Он был готов перейти к тому моменту, когда слова должны были очертить всё, что здесь произошло. Столько всего нужно было сказать и спросить. Но Тэхён постоянно отворачивался, прятался, жмурясь от боли. Последствия порки, как и вырванные из себя признания, жгли нещадно. В голове звенели обрывки опасений и тревог, розы опасных фантазий резали нежную плоть острыми шипами. Он увидел прежнее обожание в глазах напротив, и это было самым ценным, но неуверенность в завтрашнем дне по-прежнему висела занесённым над головой топором, услышать правду о будущем было слишком страшно.       — Тэ, поговори со мной, посмотри на меня, — куда-то исчез командный тон, уступая мягким просьбам. Но в ответ лишь отрицательные взмахи головой. Нет, Тэхён не был готов говорить.       — Тогда просто послушай, — Чонгук устроил парня на своих коленях, держа словно ребёнка и стал открывать своё сердце, вкладывая в каждое слово частичку себя. — Для меня ты всегда был и будешь всем. Ты — то единственное, что держит меня в этом мире. Мысли о тебе заставляли моё сердце биться, превозмогая боль, мечты о тебе давали мне возможность делать новый вдох и просыпаться по утрам. Я надеялся, что ты забыл обо мне и больше не страдаешь, так как я, но я совру, если не скажу, что ещё сильнее молился, чтобы ты по-прежнему ждал меня. Я должен был сказать это миллионы раз — прости, что так поздно. Тэхён, я люблю тебя.       Тэхён затих, тонко вибрируя всем телом, он впускал в себя слова, открываясь им навстречу. Слёзы на щеках высыхали, слабый огонёк изнутри грел его, постепенно превращая мёртвую апатию в яркую жизнь.       — Всё хорошо, теперь всё будет хорошо, — пальцы переплетались, комкая блестящую ткань шёлковых простыней, нежно гладили скулы и затрагивали сладкие губы, растягивая их в кривоватой улыбке.       — Я ждал, старался забыть, но всё равно ждал. Я умирал каждый день новой смертью, но продолжал воскресать, цепляясь за туманное будущее. И сейчас я... я не знаю, что со мной, кто я, кем был и кем хочу стать. Я запутался, Чонгук, — его голос так знакомо ломался, лаская ухо привычным бархатным звучанием, но смысл сказанного делал больно. — Сейчас я хочу побыть один, но... Я приду к тебе, когда буду готов, обещаю, — Тэхён ответил на прямой взгляд, выдавив из себя путаницу слов. Голос внутри кричал, что тоже любит, но что-то не позволяло это озвучить. Признание формировалось в несуществующие звуки и застревало в горле, хотя тело отвечало без сомнений, снова тянулось, напрашивалось.       Невероятной силой воли Тэхён расцепил свои руки, выпуская плечи Чонгука, которые успел украсить глубокими лунками от ногтей. Он сопротивлялся себе и гнал прочь, хотя сколько себя помнил, желал обратного.       Чонгук сомневался, терялся, искал в блестящих глазах ответы, но ничего не мог в них рассмотреть, кроме своего собственного отражения. Таким Тэхён на самом деле себя и чувствовал — пустой оболочкой, наполненной голосом Чонгука, запахом Чонгука, его жаром и мыслями о нём. Он хотел остаться пустым, отдав всю свою боль и тоску. И они покинули его, подарив чувство свободы и обновления. Но с новым собой нужно свыкнуться, обжиться. Поэтому он просил передышки, короткий промежуток времени, чтобы сделать глубокий вдох, перед тем как нырнуть с головой в своё почти новое, но бесконечно старое помешательство.       — Хорошо. Теперь я буду ждать тебя.       Чонгук покидал комнату с чувством незавершённости, оставлять Тэ в таком состоянии казалось глупой ошибкой. Карман пиджака оттягивала тяжёлая бархатная коробочка, и рука потянулась, следуя импульсивному решению. На пальце сверкнуло серебряное кольцо, украшенное виртуозной гравировкой.       Прежде чем уйти, закрыв за собой дверь, Чонгук обернулся и окликнул Тэ.       — Хэй, лови, — не давая возможности опомниться, он бросил ему прямо в руки коробочку и вышел, оставив недоумевать.       Ким Тэхён сидел в экзотической комнате в стиле пятидесяти оттенков серого, держал в руке своё парное кольцо, а в голове всё ещё эхом звучало: «Я люблю тебя».       «Господи, что вообще происходит?».

***

      Рабочее утро не задалось, никакие дела не лезли в голову, все мысли были безнадёжно забиты и заняты. В них, перетекая всеми тонами и гаммами, блистал полуголый Ким Тэхён, тянущий руки навстречу, извивающийся под весом тяжёлых бёдер, просящий ещё.       Порочное безумие не прекращалось с момента, как Чонгук покинул клуб две ночи назад. С той минуты его терзали призраки и видения. Ожидание изводило его пуще прежнего, а оператор продолжал повторять, что у абонента выключен телефон или он находится вне зоны действия сети. Чонгук от этого не находил зоны спокойствия и пожирал себя изнутри. Не стоило оставлять Тэ одного.       Привычным жестом палец лёг на кнопку вызова, сообщить секретарю, что он сегодня уйдёт пораньше, но уже на втором гудке осознание, что помощника до сих пор нет, вернулось. Хлопнув себя по лбу ладонью, Чонгук собрался положить трубку, но услышал вкрадчивый голос в динамике:       — Да? — Всего один звук, одно короткое слово, мимолётное звучание низкого голоса, а по спине прошлась волна мурашек, и в горле образовался ком.       — Зайдите ко мне, — не веря в то, что происходит, Чонгук с замиранием сердца смотрел на дверь, ожидая, когда войдёт человек, поднявший трубку за столом секретаря.       Половицы скрипнули возле самой двери с той стороны. Блестящая ручка опустилась, а затем снова поднялась, словно сомневаясь, пускать гостя или нет. Послышался нервный кашель, а затем аккуратный стук. Три точных удара по деревянной отделке двери отозвались в груди болезненными импульсами.       — Войдите.       Замедленная съёмка, сто двадцать кадров в секунду, каждое мельчайшее движение отпечатывалось на сетчатке глаз, врезалось в память и получало отклик от нервной системы. Мир замер, когда Ким Тэхён зашёл в кабинет, тихо прикрыв за собой дверь. Вот он, собственной персоной, стоит буквально в нескольких метрах, дышит тем же воздухом и смотрит, смотрит прямо на него, Чон Чонгука, который, кажется, разучился дышать.       — Я так понимаю, место секретаря вакантно? — Совершенно неожиданное предложение от Ким Тэхёна, повергло в абсолютный шок и тягучую бессмысленность.       — Да, — всё, на что был способен заторможенный мозг. Коротко, зато по делу.       — Я бы хотел пройти собеседование на эту вакансию. — Тэхён двинулся навстречу, наконец, отлепившись от двери. Он шёл медленно, плавно ступая, позволяя рассматривать и любоваться. Каждый жест был наполнен осознанием собственной неотразимости, лукавая полуулыбка украшала блестящие губы. Живое великолепие заставляло Чонгука забыть не только как вдохнуть, но и стирало саму потребность в воздухе, он хотел дышать Тэхёном.       Остановившись в метре, не решаясь подойти ближе, Тэ замер, прожигая взглядом шокированного Чонгука. Метр — это так бесконечно много, но и беспредельно близко. Воздух между ними заискрил наэлектризованными частицами, рождая образы и флешбэки недавних событий.       — Я очень жёсткий руководитель, со мной сложно работать, — Чонгук, как изголодавшийся, всё не мог насмотреться. Он бредил, но так старательно верил в свои шизанутые фантазии, что они с ним даже говорили. Другого объяснения происходящему он придумать не мог.       — Мне именно этой жёсткости очень не хватает, — откровенный выдох надломал последнюю преграду, и Тэхён шагнул ближе, уже почти касаясь, но всё ещё удерживая расстояние между. Расстояние в один удар сердца.       — Тэ, — всё что смог выдать Чон Чонгук, прежде чем прижать Тэхёна к себе. Он обхватил его за талию одной рукой, а другой скользнул к длинной шее, прижимая парня к себе с такой отчаянной силой, будто пытаясь слиться с ним, срастись вместе раз и навсегда. — Тэхён, Тэхён, Тэхён... Что же ты со мной делаешь?       Он продолжал повторять любимое имя благоговейным шёпотом, как заведённый, пока дрожащие губы не накрыли мягким поцелуем. В голове взрывались фейерверки, рушились мосты и города, небо обваливалось на землю, и извергались вулканы кипящей лавы. Несдержанным вихрем они обрушивались, лихорадочно касаясь, сжимая, лаская. Сорванный с цепи ураган набирал обороты, пока воздуха в лёгких совсем не осталось. Задыхаясь и всё так же крепко держа друг друга в объятиях, они роняли тихие слёзы и смеялись. Тела гудели от желания, как натянутые струны, что звенят обертонами, храня свежие воспоминания дикого секса.       — Я не был уверен, что достаточно силён, чтобы просить тебя быть рядом. Я не смел о таком просить, отбирая у тебя твою жизнь, — Чонгук оправдывался, допуская крохотную возможность, что он трусил.       — Без тебя у меня её и не было, этой жизни. Если мне всего лишь нужно постоянно играть роль, то лучше я буду делать это возле тебя. Я буду следовать за тобой тенью. Став твоим помощником, я буду рядом, буду поддерживать, служить, жить для тебя. Я этого хочу. Мне это нужно. Позволь мне остаться с тобой, здесь в кабинете, в стенах спальни. Навсегда.       Чонгук никогда бы не попросил об этом сам. Разглядывая тени вокруг бездонных глаз, он поднял руку и нежно коснулся скулы, виска, провёл большим пальцем по пухлым губам, чувствуя, как внутри скручивается пугающее желание посадить на цепь, спрятать, скрыть от мира, владеть единолично. Идея иметь Тэхёна при себе двадцать четыре часа в сутки, законно, логично и объяснимо, просачивалась в каждый дюйм, впитывалась, как самый терпкий и сильный запах. Она опасна, потому что слишком желанна.       — И ещё одно, — Тэхён слегка поднялся на носочки, чтобы приблизиться. Его тихий шёпот срывался с губ и опалял жаркими словами. — Я люблю тебя.       Они тонули от ощущений и эмоций, от высказанных признаний, от близости, тонули в бесконечных желаниях. Тэхён впервые погружался в тёмные уголки своей изломанной души, признаваясь себе, что готов просить о том, что страшно произносить вслух при свете дня. Его тело требовало этого, ломая голодом плоти, жаждой чувствовать несдержанную энергию и страсть, этого монстра, любимого и сексуального монстра, заполняющего пустоту в нём. А Чонгук вторил ему, каждым жестом отвечая на отчаянный призыв.       Тэхён слишком долго боролся со своими демонами, не мог разобраться, почему весь мир такой блёклый и серый, а все прочитанные сценарии казались такими скучными и пресными. Он не мог принять себя, не хотел верить, что даже пережив тот ужас, он всё ещё жаждет быть прикованным, распластанным, взятым под контроль. А пережив сильнейший переворот заново, впустив в себя свет и Чонгука, он ясно увидел свой путь. Вот почему он здесь, стоит перед своей судьбой, предлагая себя. Всего и полностью, в полное распоряжение. Никаких сомнений больше не осталось. Только так он может чувствовать себя нужным, защищённым, любимым, счастливым, живым. Пройдя сквозь собственную агонию, он понял это.       Своеобразный путь, который им пришлось преодолеть, вёл их извилистой тропой сквозь горе и радости, причиняя боль и даря блаженство. Это знание покалывало иглами, задевая жизненные точки. Вместе они складывались в идеальный пазл, представляя картину переиначенной ценности, запускали друг в друге одновременно самые лучшие, светлые и самые потайные, тёмные течения. Их грани сплетались, образуя невероятную двухцветную спираль. Через боль и унижение к невесомости и гармонии. От подчинения и контроля до преданности и любви. Исключительной, первобытной, почти нереальной любви.       Какими бы безумными не были их поступки сейчас, но глубина отчаяния и пустоты в груди достигла того уровня, когда либо так, либо никак. Они рискнут, вернут себе смысл и цели и в результате будут пить шампанское, или глотать горькие слёзы, но в любом случае они это будут делать вместе.       — Так я принят на работу? — Тэхён ласково тянул важного начальника на себя, накручивая на кулак тёмно-синий галстук. На длинных холодных пальцах сверкало его парное кольцо.       — Безусловно, определённо, категорично да.