Серый камень

Сердце Дьюлы разбивалось трижды с тех пор, как она приехала в это проклятое поместье. Первый раз, когда она увидела, что сотворил с ее отцом и братом этот палач с мертвыми глазами. Второй раз — когда служанка стояла перед ней на коленях, умоляя, чтобы ее любимую похоронили как человека. На коленях. Как будто Дьюла могла сказать нет. И в третий раз, когда она увидела Геллена искалеченным и сломанным. Он устало смотрел куда-то сквозь нее, изредка с трудом фокусируясь, когда она задавала ему вопрос. В конце концов Дьюла сдалась и оставила его в покое. Ей оставалось только молиться, что время и забота будут достаточным лекарством для его измученного разума. Дьюла понятия не имела, что ей делать с палачом, лишившим ее брата и отца. Убить? И принести еще больше жестокости в эти земли, и так залитые кровью? Нет, хватит с нее. Ей и так казалось, что сам воздух пропах смертью и страданиями. Но и помиловать его она не могла. В итоге она просто решила запереть его в темнице, пока не придумает решение. Работы было много. Нужно было изучить земли, людей, которые тут работают, организовать похороны… Она откладывала решение все дальше, смутно надеясь, что однажды, вернувшись домой, она просто не вспомнит, что в подвале сидит убийца ее родных, и тогда ей вообще ничего не придется решать. Но память никогда не подводила ее, и, ложась в постель, которая теперь принадлежала ей, она помнила, что много ниже, в подвалах сидит этот человек и никуда не денется, пока она сама не позволит. Она пыталась заснуть, но вместо этого часами крутилась на простынях, глядя в потолок. Иногда ей казалось, что в комнате кто-то есть, что кто-то смотрит на нее, но Дьюла всегда была одна. Два тела извивались на шелковых простынях, сплетаясь в объятиях, прижимаясь губами, обмениваясь жаркими ласками. Юноша стонал и разводил ноги, пока мужчина покрывал поцелуями-укусами его бедра. Дьюла будто бы со стороны смотрела, как язык мужчины проходится по груди юноши, как губы накрывают сосок, а тихий стон превращается в крик.  Мужчина рывком перевернул юношу, заставляя его уткнуться носом в простыни и поднять задницу. Юноша не сопротивлялся, когда мужчина вошел в него, только рука его скользнула между ног, сжимая член.- Сделай меня своим… — услышала Дьюла голос своего брата и проснулась… Простыни были мокрыми от пота, одеяло сбилось и сползло на пол, а лицо пересекали дорожки слез. С трудом сев, Дьюла нащупала шнурок звонка, но так и не решилась позвать служанку. Вместо этого она взяла отцовский портсигар и вышла на балкон. Отец всегда делал сигареты впрок, и сейчас портсигар был почти полон. Дьюла закурила и задумалась. Она, конечно, знала, что происходит между ее отцом и братом, но старательно закрывала на это глаза. Сначала ей казалось, что из сочувствия — отец немного помешался после смерти мамы, и только Ласло, младший сын, которому всегда недоставало родительской любви и ласки, смог в итоге вернуть его в мир живых из пограничья. Но сейчас, глядя на кровать, на которой ее отец развращал ее брата, а много раньше дядя насиловал рабов, она понимала, что ее удерживал страх. Страх, что она потеряет их обоих, если вмешается. Страх, что кто-нибудь об этом узнает, и репутация ее семьи будет уничтожена.Что ж. Она их потеряла, а от репутации ничего не осталось. И это было делом ее рук. В ту ночь Дьюла так и не легла спать, а утром приказала выволочь кровать во двор и сжечь — вместе с дорогим пуховым матрасом и шёлковым бельём. Но кошмары не ушли. Дьюла раздраженно крутила в руках сигарету. Кусочки табака падали на стол, бумага давно смялась, но девушка не обращала на это внимания. Она уже третий день допрашивала слуг о поведении предыдущих господ, пытаясь найти причину, почему ее родные так сильно изменились. Но все молчали, отводили глаза и мямлили что-то невнятное. Словно боялись чего-то.Черт возьми! Не палача же ей допрашивать. Мысли о палаче вызвали в груди волну холодного гнева. Если раньше она считала убийство чрезмерным, то теперь оно казалось ей недостаточным. Хотелось, чтобы раб не просто умер, а вдоволь настрадался. Она представила, как отрубает ему конечности и скармливает псам у него на глазах, а потом подвешивает этот обрубок в пыточной, пока он не…  Она вздрогнула. Гнев отхлынул, оставив только страх и замешательство. Это ее мысли? Когда они стали такими? Неужели горе и гнев превратили ее в чудовище, каким был и ее дядя?.. Разжав руку, Дьюла смотрела на остатки сигареты, давно превратившейся в табачную пыль и обрывки бумаги. Что-то было не так с этим местом. Что-то глубоко неправильное.Все чаще, оставаясь одна, она чувствовала на себе пристальный взгляд. Все чаще лежала без сна, ожидая прихода кошмаров. В дверь постучали, заставив ее вздрогнуть. И когда она стала такой нервной?.. — Войдите, — сказала она, постаравшись придать голосу уверенности. Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула служанка. — Госпожа, — сказала она, не поднимая глаз. — С вами хочет переговорить Матиаш. Это наш лесничий. Он говорит, это по поводу того, что вас тревожит. — Хорошо. Спасибо, Дила. Передай ему, что он может зайти, — ласково сказала Дьюла. Она по возможности старалась разговаривать с рабами дружелюбно и больше просить, нежели приказывать, но они все равно безумно ее боялись. Лесничий тоже не поднимал на нее глаз. Он глубоко поклонился и остался стоять у входа, комкая в руках старую меховую шапку и переминаясь с ноги на ногу. — Здравствуй, Матиаш. Пожалуйста, проходи и присаживайся, — Дьюла указала рукой на кресло у стола. Лесничий посмотрел на него с опаской и сел на самый крайчик, словно боялся запачкать.  — Итак, о чем ты хотел рассказать? — Я не хочу показаться дерзким, госпожа… — Я не накажу тебя за дерзость, — перебила она его. — Рассказывай все как есть, я готова к правде, какой бы она не была. — Вы нездешняя, госпожа, — тихо начал лесничий. — А мы тут живем с рождения. С лесами тут что-то неладное творится. Много лет назад, когда я сопляком еще был, пришло в них что-то… Лесничий испуганно замолк. Дьюле пришлось его подбодрить. — Что пришло? — Что-то злое, — шепотом сказал лесничий, испуганно озираясь, как будто источник его страхов мог выпрыгнуть из-под стола или из картинной рамы. — Хозяева поместья долго не задерживаются на этом свете. Кто с собой кончает, кто с ума сходит, а кто и просто в лесу пропадает. — И ты считаешь, что это из-за той штуки в лесу? — уточнила Дьюла, пытаясь говорить не слишком разочарованно. Лесничий кивнул. — И что это? Призрак? Дикий зверь? Ведьма? — Что-то совсем иное. Его иногда видишь между деревьями. Он не нападает, просто стоит и смотрит. Обычные люди его просто боятся, а вот тех, кто властью облечен, он с ума сводит или того хуже. Они приносят ему жертвы. Скот, людей… Я думаю, это позабытый бог, госпожа. А когда господин в лес ушел, все еще хуже стало.  — Почему?  — Он таким же стал. Их там теперь двое, и они еще сильнее. Поэтому ваш отец и брат… Простите, госпожа, за мои слова, но это из-за тех тварей они так быстро сошли с ума. — Мои отец и брат не были сумасшедшими.  — Простите, госпожа. Вы, главное, сами в лес не ходите. Тогда они до вас и не дотянутся, может быть.  Дьола улыбнулась. — Это уж я буду решать, ходить мне в лес или нет. Ты свободен, Матиаш. Спасибо за… информацию. Я обдумаю твои слова. Лесничий посмотрел на нее грустно, поднялся и глубоко поклонился. У двери он обернулся и повторил.  — Не ходите в лес, госпожа. Оставшись одна, Дьюла откинулась на спинку кресла и устало усмехнулась        Древний бог, нет, это надо же… Она уж было подумала, что и правда узнает что-то полезное, а в итоге просто потратила время, выслушивая глупые суеверия. Но лес и правда стоило проверить.        Лайоша привели к госпоже через несколько дней после того, как она прибыла в поместье. Войдя, он опустился на колени и поклонился, коснувшись лбом пола. Потом посмотрел на госпожу. Госпожа рассматривала его со смесью брезгливости и любопытства. Она не приказала ему встать, так что он остался на коленях. Вместо этого она сама опустилась в кресло, внимательно его разглядывая. — Ты убил предыдущего господина и его сына, — наконец сказала она. — Зачем ты это сделал? Лайош молчал так долго, что с трудом разлепил губы. — Потому что, — сказал он хрипло. — Я должен был их остановить. Она наклонила голову, на мгновение став ужасно похожей на брата. Он вспомнил, как снимал с лица мальчика кожу, и опустил глаза в пол, словно боясь, что она сумеет прочесть это воспоминание в его взгляде. — Остановить? — переспросила она. — Они приказали мне убить Геллена. А я не хотел. Он этого не заслуживал. — Лайош поднял глаза и увидел на лице госпожи удивление. — Геллен это… — Я знаю, кто это, — перебила она его. — Человек, которому ты отрезал ноги. — Мне приказали. — Изнасиловать его тебе тоже приказали? — насмешливо уточнила она. Лайошу нечего было сказать. — Чтобы остановить их, достаточно было убить их. Быстро и безболезненно. А то что ты сделал, — госпожа нервно усмехнулась. — Я даже на войне не видела.  Он опустил глаза в пол, ожидая, когда же она вынесет ему приговор. Что она сделает? Прикажет похоронить живьем? Зальет в горло кипящее масло? Завершит работу своего брата, подвесив его с раскрытыми на спине ребрами? Она смотрела на него с презрением и холодной яростью. Потом поднялась и открыла дверь. — Заприте его.  Стражники, ждавшие за дверьми, послушно кивнули. — Будут ли еще какие-то распоряжения, госпожа? — Нет… Пока что нет.По пути обратно в камеру Лайош удивлялся, что все еще жив. Он бы понял, если бы госпожа хотела помучить его перед смертью, но его даже голодом не морили.        В лес она отправилась в одиночку. Дьюла не планировала заходить далеко, так что не видела смысла в охране или спутниках. Лес был светлым и спокойным, и, хоть Дьюла и провела в нем несколько часов, она так и не встретила никого опасного. Только ощущение чужого взгляда, преследовавшее ее в поместье, вдруг стало в разы ощутимее. Когда на закате Дьюла повернула домой, ее не покидало ощущение, что если она побежит, то на нее набросятся и разорвут. С каждым днем ей становилось все тяжелее. Липкий чужой взгляд преследовал ее днем, а кошмары добивали ночью. Она пришла к Геллену, надеясь, что хоть это ее утешит. Раньше ей очень нравился этот дерзкий и умный человек с мягкой улыбкой, и она знала, что нравится ему. Но звать его в постель, как раба, она не решилась, а он сам ничего не предпринимал. В итоге, не рискнув подарить ему свободу и, возможно, потеряв навсегда, она отправила его к дяде, надеясь, что это даст ей подостыть. Он сидел в постели с книгой в руках, но смотрел не на страницы, а куда-то вдаль, за край горизонта. Дьюле начинало казаться, что душа его потерялась там же, где и взгляд. Книга выскользнула из пальцев, и Дьюла едва успела подхватить ее у самой земли. Геллен вздрогнул и выпал из забытья. — Простите, госпожа, я отвлекся. — Ничего, — улыбнулась Дьюла. — Как ты? Геллен пожал плечами и вновь уставился в окно. Ей остро хотелось обнять его, но она не решалась. — Я недавно услышала очень странную историю, — сказала она, чтобы что-то сказать. — Местный лесничий мне рассказал, что в лесах водятся злые и опасные чудища, которые ходят вокруг и сводят с ума исключительно господ. Она усмехнулась, а Геллен поднял брови. — Да, я видел их, — равнодушно сказал он. — Они приходят к дому. Ироничная усмешка сползла с лица Дьюлы, а грудь сжало ужасом. — Приходят? — недоверчиво повторила она. — Да, уже три дня, — сказал он и показал за окно. — Садятся на лужайку и смотрят в окна. — На кого смотрят? — онемевшими от страха губами спросила Дьюла. Почему-то ей даже на миг не показалось, что Геллен это выдумал или увидел в бреду. Он пожал плечами и вновь провалился в липкое забытье. Уже выйдя от него, Дьюла поняла, что именно три дня назад она ходила в лес. А потом поняла, какие еще окна выходят на ту же сторону, что и Геллена. Окна ее спальни. Ту ночь она лежала без сна, уставившись в потолок и боясь повернуть голову.        Лайош уже думал, что госпожа забыла про него, как однажды дверь его камеры вновь открылась.Его привели в ту же комнату, и он так же, как в прошлый раз, поклонился до пола и остался на коленях. Госпожа сидела в кресле с бокалом вина и рассматривала его. В ее глазах не было ни гнева, ни интереса, как в прошлый раз. Только что-то нечитаемое. — Расскажи мне о том, как ты убил моих отца и брата. — Я ведь уже рассказывал вам, госпожа, — удивился Лайош. — Нет. Ты рассказывал почему. А я хочу знать как.С этими словами на ее губах расцвела злая усмешка.        Когда он провернул ключ в замке, голоса позади него затихли. Обернувшись, он увидел, как лорд и его сын смотрят на него. Пока — удивленно, даже не догадываясь, что он задумал. Он убрал ключ в карман и осмотрел пыточные орудия. С чего бы начать?.. Так странно. Каждое из них он испытывал множество раз, но никогда ему не приходилось самому придумывать казнь. Сдавшись, он снял со стены привычную плеть. Не самое интересное, но для начала сойдет. — На колени, — спокойно произнес он, глядя на тех, кто минуту назад был хозяевами положения.Сын хозяина улыбнулся, словно услышал непонятную шутку, а вот сам лорд мгновенно помрачнел.  — Что ты себе позволяешь, раб? — холодно спросил он. — Ты забыл свое место? Нет, — мрачно подумал Лайош. — Я просто пересмотрел роли. Плеть в руке ожила и, разрубив воздух, опустилась на лицо мальчишки. Кожа лопнула, как шкурка перезревшего плода, оросив пол горячей кровью. Мальчишка заорал еще до того, как упал на пол, и Лайош невольно поморщился от резких звуков. Оглянувшись на Геллена, он убедился, что тот еще без сознания. Вот и хорошо, не стоит ему видеть то, что здесь будет. — А потом? — с любопытством спросила Дьюла. Лайош смотрел в пол, скользя взглядом по узору древесины. — А потом я заставил его трахнуть сына. — Как? — На колени, — повторил Лайош. На этот раз лорд не заставил себя ждать. Одним движением соскользнул с кресла, встал на колени. Похоже, привык. Интересно, часто он так перед своим сыном становился? — Ты его трахал? — спросил палач, кивнув на мальчишку, который все еще держался за лицо, залитое кровью, хоть визжал уже тише. Лорд бросил испуганный взгляд на сына, коротко кивнул головой. — Хорошо, — довольно сказал палач. Лорд явно не понимал пока, что в этом хорошего. — Трахни его у меня на глазах. — Ч-что? — вздрогнул лорд. — Ты издеваешься?! Вместо ответа Лайош поднял руку с плетью, и лорд чуть не бросился загородить сына от удара. Как трогательно. — Ладно-ладно, хорошо, — пробормотал лорд. — Обойдемся без плети. Мы ведь и договориться можем, да? Договориться? Интересно, что ты можешь предложить и попросить? Лайош прекрасно понимал, что его жизнь оборвется, как только откроется дверь пыточной. Лорд обещал ему богатства, свободу, все, что он только мог бы захотеть, но палач только молчал и смотрел на него. Вскоре ему это надоело. Лайош поднял мальчишку за шкирку как котенка и несколькими ловкими движениями срезал одежду. Он не церемонился, и изредка клинок задевал кожу, оставляя длинные алые полосы. Мальчик наконец убрал руки от лица и испуганно смотрел на него одним глазом. Второй то ли заплыл, то ли плеть его выбила. Впрочем, палачу это не мешало. Он отпустил мальчишку, но тот, вместо того чтобы безвольной куклой упасть на пол, бросился бежать к двери. Можно было бы позволить ему дернуть за ручку, сбить кулаки о железную дверь, позвать помощь, которая не придет. Но Лайош перехватил его одной рукой, пока вторая врезалась под ребра, выбивая воздух. Ноги подкосились, и мальчик упал на пол, хватая ртом воздух. Его отец подполз к нему, подхватывая на руки. — Хватит! Мы сделаем все, что ты скажешь! — Тогда мне не надо повторять. Мужчина посмотрел на сына, скорчившегося в его объятиях. — Я… я не могу… — Ну ты постарайся. — Ты не понимаешь? Я не могу! У меня просто не встанет! Лайош задумчиво почесал подбородок. Сам он такие проблемы решал просто и элегантно. Вновь подойдя к стенду, он снял с него подобие железного бутона с плотно сведенными лепестками. Показал лорду. — Вставляешь в него. А потом проворачиваешь вот этот винт несколько раз. Лайош немного повернул винт, демонстрируя, как медленно раскрываются лепестки. Лорд в ужасе посмотрел на устройство в руках палача. — Я же… я же искалечу его. — Расслабься, это не так опасно, как выглядит, — успокоил его Лайош. — Я скажу, когда остановиться. Лорд взял грушу из рук Лайоша, глядя на нее с опасением, словно она могла ожить и вцепиться ему в лицо. Потом опустился на колени перед сыном, уже свернувшимся клубочком в углу пыточной. Мальчик даже не сопротивлялся, когда отец заставил его развести ноги, только нервно всхлипнул и закрыл глаза. Палач, конечно, соврал. Обычно пыточные груши раскрывались настолько, насколько позволял палач, но у этой была маленькая особенность. В определенный момент лепестки соскакивали со штырей, удерживающих их, и раскрывались полностью, разрывая внутренности жертвы. Раньше лорду нравилось смотреть, как Лайош пытает своих жертв. Он стоял в углу комнаты, улыбался и курил. Иногда шутил, иногда подходил поближе, чтобы насладиться подробностями. Сейчас он не улыбался и не шутил. Он выглядел так, будто его сейчас стошнит. Лайош слышит, как груша с щелчком раскрывается полностью, мальчик кричит, срывая голос, и на руки лорда льется кровь. Тот тут же пытается выдернуть пыточное орудие, но слишком поздно — из развороченных внутренностей его можно достать, только разрезав мальчишку пополам. Лорд в шоке выпускает рукоять груши, смотрит на свои руки. — Т-ты… ты сказал, что это будет не опасно… — Я соврал, — пожал плечами палач. — Хватит! Выпусти нас, ему нужен врач! — Врач? — уточнил Лайош. — Тот, которому я отрезал ноги? Не думаю, что он сейчас чем-то может помочь. Лорд нервно хватается за голову. Было бы забавно закрыть их здесь — рано или поздно мальчишка умрет. Не от болевого шока, так от кровотечения. Но Лайош еще не закончил. Он снял с крюка ошейник с тонкими длинными шипами, обращенными внутрь. Надевает на лорда. Тот даже не сопротивляется, только тихо плачет. Неужели он и правда любит мальчика? Лайош в очередной раз поразился выверту человеческого сознания. Дернув за ошейник, он подтащил лорда к стене, прицепив на короткую цепь, чтобы не мешался. — А теперь тебе нужно решить, — сказал Лайош. — На чьих руках больше крови. Кто из вас погубил больше жизней и пролил больше крови. Тот и будет страдать больше. — Это я! — выдохнул лорд. — Я во всем виноват, он здесь вообще ни при чем. Лайош и не ожидал другого ответа. Он снял с пояса нож, заточенный настолько остро, что способен был разрубить падающий волосок. Потом поднял мальчика за волосы и перерезал горло, услышав, как лезвие царапнуло кость. Мальчик раскрыл рот, силясь закричать в последний раз, но легкие бессильно гнали воздух через рану, раскрытую широко, как второй рот. Лорд завыл, бросился вперед, почти насаживаясь на шипы в ошейнике. Мальчик в последний раз дернулся и затих. Ну, вот и все. Одна жертва мертва, другая сломана так, что смысла в дальнейших пытках больше нет. Осталась скучная, почти техническая часть. А потом можно будет открыть дверь, отнести наверх Геллена, чтобы кто-нибудь обработал и перевязал его раны, а самому сдаться стражникам. Лайош взялся за топор для рубки костей. — Потом ты сделал из моего отца кровавого орла, а с брата снял кожу, — закончила за него Дьюла, странно улыбаясь. — Да, госпожа. — Понятно. Она откинулась в кресле и прикрыла глаза. — Я решила твою судьбу, — наконец сказала она. — Ты узнаешь ее завтра, когда мы начнем охоту. Лайош не стал спрашивать, на кого будет охота. Он не хотел знать. Еловые иглы впивались в голые ступни. Лайош ежился на ветру, леденящем обнаженную кожу. Он не знал стыда, но сейчас был единственным, на ком не было одежды. Госпожа, сидящая верхом на вороном жеребце, протянула руку, и лесничий вложил в ее тонкие пальцы цепь, прицепленную к ошейнику бывшего палача. — План вы знаете, — сказала она негромко, но ее услышали все — и охотники, и стражники, стоящие сейчас на краю леса. — Скоро мы узнаем, получится или нет. Она пришпорила коня, цепь натянулась, и Лайош невольно пошел следом. Лес неумолимо приближался. — Правила простые, — сказала госпожа, наматывая цепь на палец. — Когда я тебя отпущу, ты побежишь. Если успеешь добежать до охотников, ты уцелеешь и выкупишь свою жизнь. Не успеешь — уж не обессудь, ты заслужил. Она словно четко понимала, что те «хищники», на которых они охотились, чем бы они не были, для нее опасны не были. Впереди, среди деревьев, что-то мелькнуло. Что-то непроницаемо черное, похожее на волка, но в полтора человеческих роста в холке. А потом появилось второе. Лайош невольно остановился, цепь дернула его следом, но госпожа, похоже, не планировала заходить глубже в лес. Твари скользили меж деревьями, приглядываясь, принюхиваясь. — Госпожа, — шепотом заговорил раб, но Дьюла только шикнула на него. — Жди, — только и сказала она. — Я подам знак. Твари подходят ближе, вот можно различить матово блеснувшую хитиновую шкуру. Выходят на поляну. Смотрят на Дьюлу. Переводят взгляд на Лайоша, и глаза вспыхивают голодной яростью. — Вот сейчас, — шепнула госпожа, разжимая руку с цепью. — Беги! И Лайош побежал. Тропа растворялась под ногами, чудовища дышали в спину, а Лайош забыл про боль, когда вновь и вновь голые ступни отталкивались от земли. Он почти плакал, когда впереди мелькнул просвет меж деревьями. Вот еще чуточку, еще немножко, он выбежит под прикрытие чужих стрел и мечей и будет спасен… Хищники одним ударом когтей разрубили мир Лайоша на две неравные части, и «после» были только боль и собственный крик, оборвавшийся вместе с жизнью. Из всего, что было «до», он помнил только украденный поцелуй со вкусом соли. Дьюла сидела в кабинете и нервно курила сигарету за сигаретой. Твари были мертвы, и в тот же миг, когда оборвались их жизни, исчезло то тянущее ощущение чужого взгляда, так долго ее преследовавший. И вместе с ним исчезло что-то еще, что Дьюла почти не замечала. И она увидела, какой темной пеленой были покрыты ее мысли последние недели. — Госпожа, — осторожно постучался в дверь кабинета лесничий. — Да? — сейчас она не могла ни с кем говорить, но надо было. — Мы закончили с телами. Они уже начали распадаться, — лесничий замялся, словно хотел что-то сказать, но не мог решиться. — Что-то еще? — У них внутри были человеческие останки. — Людей, которых они сожрали? — Нет, госпожа… это, скорее, как их скелеты. Как если бы они сами были людьми раньше. Дьюла устало прикрыла глаза руками. — А что с этим… с палачом? — От раба остался только скелет и вот это. Лесничий подошел и положил на стол серый камень идеально круглой формы. — Что это? — без любопытства спросила Дьюла. — Не знаю. Но оно было там, где должно было быть сердце. — Унеси это. Тела сожгите, а пепел заройте где-нибудь в лесу. И никому ни слова. Мы охотились на чудовищ. Это были чудовища. Всё. Лесничий поклонился и вышел, прикрыв за собой дверь. Дотлевающая сигарета обожгла пальцы, и Дьюла вздрогнула, затушила окурок в пепельнице, потянулась за следующей. Папин портсигар был пуст. Дьюла опустила голову на руки и расплакалась.