Такой цветок цветет перед очами, Что я смотрю, смотрю, да и не верю, — Во сне иль въявь цветок передо мной? Островский
Страницы хрустнули под пальцами. Раскрылись — сами. Вьется, словно на ткани, красно-белый узор. Вьются, причудливо изогнувшись, тонкие лепестки. Так и кажется — нагнись пониже, вдохни всей грудью — и долетит тонкий аромат. Страницы хрустнули. Вдох. Воздух вокруг привычно-острый, морозный. Едкие нотки дыма. Мягкие — омелы, корицы, муската. Пряного рождественского вина. Но даже они — не скроют, не перебьют. Другой запах — сладковатый, тяжелый. От него хочется зажать рот и бежать, бежать. Пока не останется только острый, морозный… Страницы хрустнули. Пальцы скользнули по узорчатым краям. Словно ища нежного прикосновения живого, тонкого, хрупкого лепестка. Словно ища… Дверь скрипнула за спиной. Шаги привычные, легкие. Можно не поворачиваться. Хрупкая тень скользит от окна к камину. Белый чепец. Белый фартук. Тугие, хрустящие под пальцами — словно свежие страницы. Кожа под ними нежная, как лепестки… Огонь хрустит, разгораясь, громче. Дымом тянет сильней. — Прошу прощения, господин. — Голосок хрупкий, как лепестки. — Мефрау Янсен велела протопить как следует… Только сейчас понял, что сидел сморщившись. Вдох. — Делай, что госпожа велела. И кто бы подумать мог! Сколько дней минуло. А по дому еще гуляют морозный ветер и едкий запах дыма. Но даже они не могут перебить тот, другой. От которого хочется зажать рот. — Я потерплю. Взгляд поймал на секунду. Из-под белого хрустящего чепца. Из-под длинных ресниц. Что уж тут… Всегда любил синеглазых. — Мне зажечь свечи, господин? А ведь и впрямь, смеркается уже. — Не трудись. Я сам потом. Руки отряхнула о хрустящий фартук. Тоненькие, как лепестки. На ладонях-то уже мозоли. Но пальчики маленькие. Всегда любил… — Что-нибудь еще угодно, господин? — Нет, ступай, Фемке. Я позову, когда… если нужно будет. Хрустнул фартук, скрипнула дверь. Вдох. * * * — Ян! Ян… Вздрогнул, выпрямился. Неужели заснул? — Ленни… Шаги за спиной быстрые, твердые. — Так я и знала! Эта негодница даже свечей не зажгла! Мелькнула от окна к камину фигура. — Вот нерадивая девчонка! И как только Юдит ее терпела? Имя повисло в воздухе. Словно едкий запах дыма. И тот, другой. От которого… — Кхм… Я хотела… То есть… Ну и темень тут! А ты с книгой. — Пустяки. Откинулся на спинку. Тяжело, грузно. Даже, кажется, кресло скрипнуло. Что уж тут… Годы никого не красят. Вон и сестра раздалась. А ведь на восемь лет моложе… — Я скажу Фемке, если она и дальше будет отлынивать от работы… — Оставь ее, Ленни. Девочка старается, как может. Взгляд поймал на секунду. Светло-голубой, острый. Словно льдинкой резанул. В самую глубину. — Не сомневаюсь. Неужто она… — А свечей я сам велел не жечь понапрасну. Под пальцами хрустнуло. — Да и не читал я вовсе. Шаги быстрые, твердые. — Право, Ян, не моего это ума дела, конечно, и все же… Откинулся на спинку. Усмехнулся в бороду. — Уж не знаю, Ленни, что и когда бывало не по твоему уму. — Братец… — Да полно, говори уже, коль начала. Шаги. Даже если и располнела, а все такая же. Быстрая, смекалистая. Льдинки взгляд уцепили. — Ну что ж. В твои торговые дела я не мешаюсь, и не место мне в них, но мне глядеть тяжко, как ты тут сидишь запершись. Ах, вот оно к чему… — Ты сам знаешь, я Юдит любила как сестру. Имя повисло. Сглотнул, подавляя тошноту. — И тебе она хорошей женой была. Но три месяца уж минуло. Два с половиной. — Ян… Льдинки цепляют. Остро. До боли. — Ян, мы оба с тобой не молодеем. Ханнеке твоей всего пять сровнялось… Что, надо было раньше жениться? Вдох. Не до того было. — Ей нужна мать, а тебе… Льдинки. — Тебе нужна жена. Плечами дернул. Кресло скрипнуло. — Зачем? Ленни, мне шестьдесят. — Нашему отцу было столько же, когда родилась я. Хмыкнул в бороду. — Даже если предположить, что случится чудо и у меня появятся еще дети, неужто ты думаешь, что мне посчастливится увидеть, как они растут? Кто я, по-твоему? Авраам? — Не богохульствуй. Хмыкнул. — Не нам судить, сколько кому отмеряно. Но мы можем подумать о будущем семьи. Мои сыновья в могиле. Кто унаследует дело, которое еще наш дед… — Ленни… — Или ты хочешь, чтобы его, и отца, и твои усилия пошли прахом? Ты преумножил состояние нашей семьи вдвое… — А, так значит, все-таки преумножил? Значит, мое «глупое увлечение» все-таки… — Ян! Я сказала и повторю: я в твои торговые дела не мешаюсь. С каких это, интересно, пор? — Но я тревожусь за семью и за тебя. Надеюсь, это право ты у меня не оспариваешь. — Попробуй оспорь твои права, сестрица! — Ян! Отсмеялся, ладонью пригладил бороду. — Ладно, ладно, довольно шуток и намеков. Говори прямо. Льдинки впились. — У моего покойного мужа есть двоюродная сестра. Недавно она овдовела и переехала в Амстердам… — Только не это, Ленни! Вдовую старуху я не перенесу! Льдинки прищурились усмешкой. — Знаю. И речь не о ней. Она воспитывает двух племянниц. Девицы скромные и добродетельные, за ними дают хорошее приданое… — Не староват я, по-твоему, в женихи? — Мефрау Ван Дер Вейде к тому же разводит тюльпаны. Ты на днях говорил, что хочешь закупить еще… И после этого она будет поджимать губки и рассказывать, что не мешается в торговые дела! — Ты мог бы погостить у них в Амстердаме несколько дней и взглянуть… взглянуть на сорта, которые… На сорта, значит! Хмыкнул. Выпрямился. Бабы… — Едва ли у нее есть тот, который мне нужен. Пальцы скользнули по странице сами. Словно ощупывая лепестки. — Ян… А впрочем… — Но, коль скоро я все равно собирался наведаться в Амстердам по торговым делам… Льдинки растаяли и засияли. — Что ж, прекрасно. А я пока подыщу хороший дом для Фемке. Шаги за спиной быстрые. Вот ведь! * * * Фартук хрустнул под пальцами. Стек на каменные плиты пола молочной пеной. Тонкие лепестки обвили шею. А ладони уже в мозолях… Уцепил, потянул ниже. Вдох. Огонь свечи колыхнулся в последний раз и затих. Новый дом? Может, и не придется.I
11 июня 2016 г. в 20:59