Спираль

«Я держу тебя за руку чтобы вдруг не похитили, В переулках скрываются на Волгах вредители. Телефонные будки, в них согреемся, может быть. Эта грустная сага никогда не закончится. Мне не надо и надо — ты мое одиночество, Я не драматизирую, я держу тебя за руку». (Земфира — Прогулка)

2011 год, февраль Чтобы почувствовать драматизм ситуации, на улице необязательно должен идти проливной дождь, а небо не должно полыхать от зарева молний, разрываясь раскатами грома. Необязательно даже, чтобы зима, которая еще держала этот город, была суровой и колючей. Ночь и тусклые фонари, отсутствие прохожих и угрожающие звуки тоже можно было вычеркнуть за ненадобностью. Если честно, то Москва всегда двигалась, какое бы время суток ни было на улице. Она ослепляла светом неоновых ламп, пестрила бесконечными вывесками и рекламой. Она была такой большой и дорогой, что иногда ее принадлежность к России казалась призрачной. Тем не менее, попадая сюда, можно было созерцать людей, которых не перепутаешь ни с одной нацией в мире. Они говорили на русском. Всегда на разном — выбор форм и выражений зависел от возраста, статуса, настроения и степени воспитанности отдельно взятого человека. Шедший по улице мужчина, несмотря на неплохое знание русского языка, порой не мог и половины понять. К счастью, ни время, ни его сегодняшнее настроение не располагали к подобным упражнениям и общению с этими подозрительными людьми. Мяуканье рыжей и удивительно упитанной кошки, не остановило мужчину. Она безрезультатно покрутилась у его ног с минуту, а потом кинулась искать более милосердного раннего прохожего, горделиво распушив хвост. Он, не задерживая внимание ни на чем вокруг, двигался по дороге, ведшей его к ней. Иронично, что ее местоположение, пожалуй, было до смешного очевидным, но, тем не менее, невероятно для тех, кто знал ее статус. Оживленные дороги остались позади, зато количество машин, стоящих близ домов и не думало уменьшаться. Единственная прелесть дворов состояла в том, что холодный ветер, пронизывающий до костей там, как правило, утихал. Двигаясь словно в полудреме, мужчина добрался до нужного дома. Делая шаг за шагом, он немного гордился тем, что схема пути записалась где-то на подкорке сознания, не позволяя сбиться. Он без проблем вошел в подъезд, несмотря на установленный домофон. Предпочел преодолеть лестничную площадку пешком и, наконец, предстал перед знакомой черной дверью, чья гладкая поверхность, ловя свет коридорных ламп, искажала отражение незваного гостя. Пришлось позвонить трижды. Последний раз протяжно и требовательно, а затем не получив ответа, от досады пнуть дверь, чтобы та наконец отворилась. На пороге возникла законная хозяйка квартиры — сонная и зябко ежащаяся женщина. — Ты совсем сдурел? — сипло спросила она, плотнее запахивая халат. — Опять заблудился в часовых поясах? В Москве сейчас четыре утра. — Я знаю, — последовал лаконичный ответ. — Тогда, что здесь делаешь? — Пришел поговорить. — Господи, Джонс, давай не сейчас, — со стоном попросила она, — у меня через пять часов встреча с президентом, мне бы успеть выспаться… лучше назови меня коммунисткой и улетай обратно домой. — Россия, я серьезно, — произнес Америка, не меняя выражения лица. — Погуляй по Москве. — Я и так успел неплохо узнать ее за последние годы. — Много медведей и мужиков с балалайками насчитал? — неожиданно насмешливо поинтересовалась Россия. — Аня, хватит! — раздраженно перебил ее Америка. — Если хочешь, то мы можем выделить для колкостей отдельный день, а сейчас я… Она внимательно слушала его или делала вид, что слушает, сложив руки на груди и слегка склонив голову к плечу. Поведение Америки намекало либо на катастрофу вселенского масштаба, либо на его личную проблему, которую он надеялся перекинуть на плечи остальных государств. Но его смущенное молчание и обращение к ней по имени заставило Россию отступить, пропуская Америку в квартиру. — Может, все-таки сначала проспишься, а потом запишешься на аудиенцию, как полагается? — последний отголосок надежды, прозвучавший в ее словах, мгновенно обратился в ничто, когда Америка, скидывая куртку, ответил: — Я не пил. Россия казалось была разочарована этим фактом — оправдать предстоящий разговор пьяным бредом не получится. Заметив облачко, пробежавшее по лицу России, Америка на секунду засомневался в правильности своих действий, но тут же взял себя в руки. Ему сейчас было плохо и единственным человеком, которого он хотел видеть и который, как он думал, мог ему помочь, была она. Вздохнув и решив, что избавиться от раннего гостя не удастся, Россия повела его в самую излюбленную гостями часть квартиры — кухню. В полном молчании Америка сел за стол, наблюдая за ленивыми движениями России — та неспешно наполнила чайник водой и поставила его на газ. Поднявшись на цыпочки, она достала из отполированного до блеска настенного шкафчика банку растворимого кофе и пачку чая. Затем потянувшись и сладко зевнув, села напротив Америки. Заводить разговор никто не спешил. Внешний вид Америки не кричала о душевном спокойствии: беспорядок на голове, криво сидящие на кончике носа очки, несвежая рубашка, маленькая прожженная чем-то дырка на брюках. Излюбленную кожаную куртку он сменил на пиджак, оставшийся валяться на полу прихожей. Прийти на официальную встречу при таком параде было бы невежливо, неудивительно, что он явился с утра пораньше, пока никто его не узнал. Россия напротив имела до странности презентабельный вид, несмотря на время и домашний халат. Казалось спать она легла всего пару часов назад, вернувшись с какого-нибудь светского раута. Это могло бы объяснить остатки укладки, явственно ощутимый запах духов и шампанского, следы не до конца смытого макияжа и большое количество побрякушек. Америка не был наслышан о крупных развлекательных мероприятиях, которые проходили в Москве в этом месяце, но искренне надеялся, что Россия пропадала не на свидании. Желание начать допрос с пристрастием и неожиданно нахлынувшее раздражение, к счастью, вскоре отступили. Неприятные и более значительные мысли снова сковали сознание, а присутствие России прямо здесь и сейчас, показалось гораздо существеннее. Америка откашлялся и нервно начал барабанить пальцем по столу, собираясь с силами. Неловкость положения мешала высказать все, что наболело. Америка боялся осуждения, но просидеть все утро молча, было бы куда бессмысленно. Россия, еще чего доброго, могла разозлиться и «вежливо» попросить его не злоупотреблять ее гостеприимством. — Они ждут, — начал он, не поднимая глаз, — но я не знаю, что делать… Секундное замешательство России сменилось внезапной догадкой, но отвечать она не спешила. Скользкая тема, особенно сейчас — слишком свежая и актуальная. Обозначать свои позиции четко было опасно, поэтому она решила дождаться продолжение, которое было предсказуемо: — Они думают, что это я во всем виноват. — А разве это не так? Ты повлиял на ситуацию, и вот во что это вылилось… — не удержавшись, заметила Россия. — Признаю, это отчасти мой просчет, но я никого ни к чему не призывал. Ты же помнишь, что мы неплохо ладили с Египтом… Черт! Кто бы мог подумать, что один переворот повлечет цепную реакцию? — резко хлопнув ладонью по столу, прорычал Америка. — Как всегда одни проблемы с этим Ближним Востоком… можно подумать у меня своих дел не хватает! Да, еще все вздумали обвинить меня в тщательно подготовленном плане действий по этому поводу. Я же любитель разбираться с чужим дер… — Ты дурак, Альфред, — беззлобно сказала Россия, внутренне сжавшись от приступа неприязни к поднятой теме. — Я знаю, — тихо отозвался Америка, запустив пальцы в волосы, — но я пришел к тебе не для того, чтобы ты сказала мне, то же самое, что я мог бы услышать от других. — А для чего же? Поехал бы к Англии. — Мери, как и весь их гребанный Евросоюз, якобы занята, — поморщился Америка, — они теперь, видите ли, должны расхлебывать кашу, которую я заварил! Как будто я просил их! А она теперь еще и дуется. «Ты уже должен повзрослеть и думать о последствиях! Мы не можем вставать в оборону каждый раз, когда ты напортачишь!» — передразнил он Англию, состроив забавную гримасу. — Бедненький, уже и спрятаться за мамину юбку не получается, — с сарказмом протянула Россия и, быстро поднявшись, выключила газ. — Она права, и ты сам прекрасно это понимаешь. Не забывай, пожалуйста, что они гораздо ближе к Ливии, нежели ты. Их неприятности могут задеть непосредственно. — Ты говоришь, как Германия, — кисло оборвал ее Америка, — он тоже мне твердит, где и почему я не прав, но от этого ситуация не сдвигается с мертвой точки, а от меня не отстают с вопросами об этом и еще с тысячами других проблем! Ты могла бы хотя бы поддержать меня… — чуть обиженно добавил он. — Вот теперь как поставлен вопрос! — возмутилась Россия, сдерживаясь от желания пнуть гостя. — Я почему-то не услышала твоего крика в мою поддержку во время внезапно обострившегося вопроса о Курилах. — Это немного другое… Япония же моя давняя союзница, встань я на твою сторону, скандал был бы неминуем, Хонда бы мне это припомнила. — Всегда так, когда дело касается тебя, все внезапно становится по-другому! — развела руками Россия. — Детка… — умоляюще протянул Джонс, — пожалуйста, хоть ты сейчас не выступай против меня, я обещаю, что потом мы с тобой поговорим. Обо всем, о чем захочешь. «Грош цена твоим обещаниям», — отчетливо на тихой утренней кухне прозвучали мысли России. Америка молчал, и это действовало на нервы обоим. Его не покидало назойливое чувство, что все происходящее ему еще аукнется. Нервотрепка с внешней политикой, внутренние скандалы и удар по репутации обрушилась одновременно, и все это его… подкосило. Не раздавило — он был слишком силен, но заставило впасть в полудремотное состояние. Он ненавидел такие моменты почти так же сильно, как страны, которые грозили его убеждениям. Однако было забавно чувствовать себя не таким уж заядлым последователем собственных деклараций. Лицемерие и двуличие плавно сплелись воедино, от них уже порядком тошнило, но выплюнуть обе гадости было невозможно — так сильно они въелась в сам организм, что, казалось, лишившись их, он перестанет функционировать. Америка скрипнул зубами. Он чувствовал себя запертым в банке с мутной водой, сквозь которую можно было видеть только искаженные лица и предметы, и чем мутнее вода становилась, тем тяжелее было что-то решить. А Америка — свободная птица, рамки для него были так же неестественны, как снег летом во Флориде. И сейчас, окруженный сомнительными личностями, лживыми красивыми речами и бесконечной белизной, он видел унизительно мало… но среди этого безошибочно угадывалась пара глаз цвета сирени, обрамленных светлыми длинными ресницами. Америка, как ребенок, бессознательно тянулся к сочувствию и участию, которые к нему, возможно, были готовы проявить. — Дай сигарету, — тихо попросил он, зная, что у России всегда есть пачка — на всякий случай, хотя курить она бросила в году двухтысячном. И еще в августе две тысячи восьмого был один инцидент, когда она взмыленная и раскрасневшаяся, ждала его на пороге номера, сжимая в дрожащих пальцах сигарету. Делая глубокие затяжки и давясь дымом, она шипела о том, что думает о нем и его участии в делах Грузии. Помимо очков, она сломала ему нос, а потом помчалась на совещание оперативного штаба. В следующий раз Америка видел ее издали в Пекине. Радость от начала Олимпиады была порядком подпорчена, но она, тем не менее, искренне улыбалась Китаю. Стоило ли из-за желания вытащить Россию из гипотетического романа с вполне конкретным Китаем, разводить столько действий и информационного шума? Наверное, стоило, если это был единственный шанс увидеть ее перед собой, смотрящей ему прямо в глаза. Конечно, скандал был оглушителен, а Россия долго злилась и отказывалась идти на разговор, но зато ее внимание было снова обращено к нему. Не стоило недооценивать властного собственника. Примирение, состоявшееся двумя годами позже, было не менее неожиданным. Пришла пора перемен и попыток подтянуть те хвосты, что остались со времен Холодной войны. Понимание, как бы странно это не звучало, было все еще недоступно для обеих стран, но приближаться к нему стали осознанно. Вместе. Хотя все это относилось скорее к политике, чтобы обозначить заданный дипломатами курс на сближение России и Америки. Между Анной и Альфредом все всегда было несколько иначе. Они знали друг друга гораздо лучше, чем кто бы то ни было мог представить. Но объяснить вещи, которые чувствуешь на подсознательном уровне невозможно. Америка честно признавался, что порой не понимает Россию, что смысл ее фраз и образ действий противоречат всякой логике, которой с детства пичкала его Англия, а тем временем сам умудрялся ставить весь мир на уши. Россия недовольно поджала губы, но покорно выудила из очередного шкафчика пачку сигарет и коробок спичек, намеренно хлопнув ими по столу перед Америкой. Тот беспристрастно вытащил сигарету и, покрутив ее между пальцами, понюхал. Так и есть. Те самые сигареты, которые он курил прошлым летом, когда жил с Россией. Сразу вспомнилась душная комната, спящая в ворохе одеял Россия и терпкий запах дыма. Москва плавала в густом белом тумане, а ее недовольные жители с загорелыми лицами спешили на работу, в надежде, что там кондиционеры спасут их от невыносимой жары. Усмехнувшись, Америка вспомнил погоду, которая встретила его в столице России сегодня. И светлело здесь гораздо позднее. Царство холода и мрака, ей-богу. Сама Россия со своими светлыми печальными глазами, стройной фигурой и тонкими руками была похожа больше на жертву, нежели владычицу этих мест. Она была доказательством того, насколько внешность может быть обманчива. Что, казалось бы, было легче, нежели сломать это до невозможности хрупкое создание? Однако, в сущности, это так никому и не удалось. Отогнав от себя воображаемую картину, Америка сжал губами прикуренную сигарету. Очередная порция густого, проникающего во все углы и щели молчания, окутала кухню. Америка поднялся и распахнул форточку, желая вдохнуть свежего воздуха и остудить голову. Он не знал, что именно ей можно сказать, хотя изначально слов было слишком много. Возможно, он просто не знал, как произнести их вслух. Горький дым оседал на небе и обволакивал гортань. Он курил слишком быстро, еще немного и могла понадобиться новая сигарета, но что-то подсказывало — на нее Россия не расщедрится. — Тебе плохо? — зачем-то спросила она, не поднимая взгляд, а сосредоточившись на рассматривании кольца на левой руке. Эмоции душили и не давали возможности ответить, поэтому Америка резко выкинул сигарету и подошел к России. Ему хотелось, чтобы она посмотрела на него, чтобы теперь она говорила - говорила-говорила, все равно о чем, о ком и как. Только бы слушать ее голос и прекратить утопать в этой белесой тишине. Америка бессильно опустился на пол и, кое-как усевшись, обнял Россию за талию, положив подбородок ей на колени. Было неудобно и немного холодно, но то, что она не оттолкнула его, грело само по себе. — Эй, Федь, не стыдно? — она постаралась произнести это насмешливо, но голос ее чуть заметно изменился. Она запустила пальцы ему в волосы и ласково погладила по голове. Америка отрицательно хмыкнул и, освободив одну руку, снял очки. — Все это чепуха, — хрипло прошептал Америка, массируя переносицу, — теперь, — добавил он и поднял голову. Россия в который раз поразилась тому, какие у него яркие голубые глаза. И взгляд, как у упрямого подростка, — целеустремленный, немного наивный и… чистый. Как такое вообще возможно для страны? Он сделал столько отвратительных вещей, но почему-то глядя в самую глубь его глаз, Россия не находила там мерзкую сущность. Его помятый вид, темные круги под глазами, двухдневная щетина и хрипловатый голос, доказывали, что у ее ног сидит уже не тот юный мальчишка, которой только-только завоевал себе независимость и, смущаясь, показывал ей, тогдашней империи, свои территории. Времена меняются, и они изменились до неузнаваемости. — Обожаю это… — невнятно пробормотал он, не заканчивая мысль с обезоруживающей улыбкой. — Да замолчи ты уже, — мягко откликнулась Россия, несильно потянув его за волосы. — Не вздумай проявлять передо мной слабость, я этим воспользуюсь. — Не глупи, — Америка взял ее за руку и осторожно поцеловал сначала тыльную сторону запястья, а затем и ладонь, — даже я помню, что Холодная война закончилась, а ты все кидаешься теми же угрозами. — Я еще не начала угрожать! — прищурилась Россия, впрочем, не сопротивляясь. — Нам так мало можно сказать. — Думаешь, за нами шпионят? Камеры? Жучки? Или ты сама обещаешь на меня донести? — тень уверенной усмешки вернулась на губы, которые продолжали покрывать поцелуями тонкую белую руку. — Я уже ни в чем не уверена… Чайник давно остыл! — неожиданно грустно добавила она. — Черт с ним, — отмахнулся Америка, тщетно отыскивая на своей левой руке часы. — Сколько у нас еще времени? Россия задумчиво нахмурилась: — Примерно три с половиной часа. Америка встал и потянул ее за собой: — Ты же хотела выспаться? — Да, и ты нарушил все мои планы, — полушутя-полусерьезно заявила Россия, позволяя вести себя. — Не впервой, — Америка резко остановился и несколько секунд просто всматривался в ее глаза. Решившись, он со странной болезненно-благодарной улыбкой, взял в руки ее лицо. — Спасибо. Спасибо за то, что иногда позволяешь мне быть таким больным на голову нытиком без всякой причины. Порой, мне кажется, что ты единственное, что у меня есть, — он наклонился и оставил мягкий теплый поцелуй на губах России, — но потом я вспоминаю, что даже ты не моя.