Молодому человеку свойственно мечтать. Джейн Остен. «Уотсоны»
Лето 1905. Оторвавшись от книги, Виктор принялся писать сухое письмо отцу и матери. Он не мечтал поскорее вернуться домой, как его друзья и товарищи. Когда-то, еще совсем недавно, он любил проводить время с отцом. Тот брал его на заводы или в свою контору в Антриме, возил в банки и множество других мест. Мальчик с любопытством смотрел за всем и следил за беседой отца и его подчиненных, но со временем начал ко всему охладевать, его звал другой мир. Теперь больше всего его интересовали травы и их секреты, анатомия человека и препарирование лягушек; то, что делал отец, стало второстепенным. Если бы он принял увлечения сына, все сложилось бы по-другому. Но случилось так, а давление, что оказывал отец, вынудило Виктора отказаться от всего, что он предполагал получить, став взрослым. Он считал себя человеком нового времени и не думал, что мир, менявшийся с каждый месяцем, может сохраниться благодаря консервативным взглядам. Темпы ускорились, то и дело слышались новости о новых событиях в других уголках света. В январе грянула революция в далекой России, в Тихом океане шла русско-японская война. Колонии волновались, а Большие страны продолжали делить уже поделенный мир. Запах Великой войны ощущался в воздухе, и оставался вопрос — когда, где и будет ли кровопролитие. Он перестал писать, не зная какие слова подобрать, предпочтя чтение, но и оно быстро надоело ему. Виктор отложил все в сторону, он опять написал сухой отчет отцу. Эдвард был крайне недоволен поведением сына в последнее время — где тот спокойный, послушный мальчик, которого он любил? Ему только девять, а в его сердце уже живет чувство ненависти к родителям. И все она, Каролина, это она сделала это! Она своими словами отдалила его, он, вечный искатель, грезящий о мире и благе для всех и не думающий о деньгах, понимал как не похож ни на кого из своей семьи. Когда он вырастет, его назовут бездушным богачом, но это будет неправда — у него ангельская душа, в то время как у Эдварда охвачена огнем порока. Сын его сильно беспокоил. После того как он установил в конторе телефон, ему стали звонить воспитатели, рассказывая о проделках. То он убегал за пределы пансионата, то не выполнял домашние задание по ненавистным ему предметам, то прикидывался больным, так как знал о болезнях многое. Он ощущал, что теряет мальчика, и когда-нибудь потеряет навсегда. Фелисите утверждала, что это переходный возраст и он вырастет, но Эдвард укрепился в мысли, что когда-нибудь Виктор покинет Холстон-Холл навсегда. Теперь надо придумать, как его удержать здесь. Для этого его надо рано женить, чтобы совесть и честь не позволили бросить жену и ребенка. Как же сильно Эдвард ошибался...***
Воздух будоражил голову и тело, был теплый май, все буйно цвело, и сады в пансионе для девочек были окружены легкой дымкой ароматов. Хотелось не учиться, а просто выйти на улицу и целый день просидеть под сенью сада, вдыхая сладковатый запах цветов и новых листьев. Мария откинула покрывало, выбралась из постели, подошла к окну и распахнула створки. На нее хлынул поток свежего воздуха. Мария села на подоконник; она жила на третьем этаже, но до безумия хотелось спрыгнуть по крыше и убежать куда-нибудь, тем более завтра выходной, и им можно будет поспать подольше. Она поставила осторожно ноги на гладкую черепичную крышу, держась за трубу. Мария легко шла по краю, стараясь не смотреть вниз, — возвращаться обратно уже поздно. Девочка оказалась на втором этаже, а потом ловко спрыгнула на первый. Оставалось спрыгнуть на землю, она зажмурила глаза, ноги стали скользить, и ощутила, что летит вниз. Тело пронзила жгучая боль. Очнулась Мария, когда расцвел день. У нее была перебинтована рука, рядом суетился доктор, мистер Садонли. Голова жутко раскалывалась, во рту пересохло. Она помнила, как ей захотелось вдохнуть свободы и как решилась пройтись по черепичной старой крыше, так как все двери на ночь запирались на замок. — Хорошо, что вы очнулись, леди Мария, — мягко произнес он. — Скоро приедет ваш отец, — она беззвучно шевелила губами. «Нет, только не это!», — думала она, Мария не хотела, чтобы он был здесь, лучше Виктор или бабушка, только не отец. Три дня она провела в постели, девочки приходили в лазарет и приносили фрукты и букетики полевых цветов, зная, как она любит их. Они с ней болтали и уходили, а воспитательницы, строгие мистрис, даже не пытались ее отчитывать, переложив ответственность на отца. Его она ждала со страхом, ведь он может все, а что она? Бунт будет во вред не ему, а прежде всего ей. Но и прилежностью ничего не решить. Что же делать? Гнев, чтобы был невелик, и при этом не пострадала ее же гордость? Где золотая середина? Отец приехал через неделю и не один, а с Каролиной. Мать вошла в комнату, залитую светом, строго смерив взглядом непокорную дочь. Пока муж заговаривал с мистрис, она решила отчитать Марию, сбросить с небес на землю: — Твое поведение недостойно леди, настоящей леди Холстон, да и вообще леди, — Мария не смотрела на мать. Хоть она и была очень красива в новом модном платье лавандового цвета, подчеркивающего бледность, девочку это не привлекало. То, что красиво снаружи, гнилое изнутри. — Смотри на меня, когда с тобой разговаривают. Мария подняла на нее глаза, полные гнева и обиды. Да как она вообще смеет ей говорить, что такое «быть леди», когда вела себя как мелочная тварь. Месть — это холодное блюдо, но Мария не хотела уподобляться матери. — Ты не леди, я вообще жалею, что тебя ей называют. Я тебя не родила, тебя принесли фейри[1]! — Я леди... — прошептала Мария, еле сдерживая шквал слез. Она хоть и сильная, но все же еще ребенок. — Ничего, это поправимо, — Каролина вышла из лазарета. Ее снедал гнев. Как хотелось подойти к девчонке и отхлестать по щекам! Неужели она ее родила, неужели она — ее плоть и кровь? А может, ее подменили злые эльфы? Мария дочь Эдварда, сомнений нет. Марию забрали домой до выздоровления; Виктор, когда приехал, растрогался от наплыва чувств. Потом с Марии сняли гипс, и они снова провели вместе еще одно волшебное лето. Они еще не знали, что скоро волшебство прекратится. Просто они станут взрослее...***
Конец 1906. Часы пробили полночь. Эдвард устало перебрался из кабинета в спальню. Холстон-Холл уже погрузился в предпраздничную суету, что означало окончание года. Эдвард разделся, опускаясь на постель, но сон не шел. Год прошел как-то бесцветно. Старшие дети отдалились от него. Виктор открыто показывал отношение к семье, ему было уже почти одиннадцать, и с каждым новым годом он становился суровее. На мир он смотрел совсем другими глазами, и его пристрастия с каждым прожитым годом отнюдь не менялись. Умом Эдвард понимал, что его действия сильнее зажигают огонь в юной грубевшей душе. Он пытался давить, но у сына был строптивый характер. Каролина твердила, что их сын, когда получит право на управление всем семейном имуществом, потеряет его. — Дорогой, Виктор беспечен, а вот Руфус — спокойный и рассудительный. Не дай Бог Виктор со своим характером получит право на управление, он все разрушит. — В тот день они с Каролиной сидели в беседке и пили чай. — Он постоянно где-то пропадает. Где он сейчас? — Я не знаю, — тихо ответил ее муж. — Это все возраст, а потом, я думаю, Виктор образумится. Все пройдет, — равнодушно говорил он, и это убивало ее. Каролина вспылила, он привык наблюдать вспышки гнева своей жены. — Ничего не образумится! Ты еще вспомнишь мои слова, когда он выкинет что-нибудь эдакое, — ее глаза зло сверкали, она встала, но он удержал ее за запястье. — Хватит! — резко крикнул он. — Хватит защищать Руфуса и порочить Виктора. Тогда он еще мог сопротивляться Каролине и ее переменчивым капризам, но теперь он был в полной власти ее мести. Он уже не осознавал, что его неприязнь по отношению к Виктору и Марии растёт, не замечал, как стал резок в общении с ними и какие письма отсылал им. Его взор был обращен к младшему сыну. — Руфус, поедешь со мной? — он спросил, когда за обеденным столом сидели все. Так хотелось уколоть Виктора, чтобы он испытал ревность, ведь раньше он ездил с отцом везде, но на лице Виктора ничего не появилось. Он просто посмотрел на Марию, и они молча продолжили хлебать рыбную похлебку. — Поеду, а куда? — прошепелявил Руфус. Его было пора отдавать в школу, но Каролина считала его слабым и болезненным. Чем позже она его отпустит, тем лучше, тем больше своих мыслей она сможет вложить в его голову. — Со мной в контору, — Эдвард заметил одобрительный взгляд жены. — Хорошо. Он ожидал, что дети будут ссориться. Так и произошло. Руфус попытался задеть Виктора, но тот только холодно посмотрел на него и не стал ничего говорить. Эдвард взял сына за руку. День прошел радостно, только он не предполагал, что все обернется все с точностью наоборот. Один получит все, другой разрушит то, что уже существовало. Каролина начала это. Два брата ненавидели друг друга. Один любил аромат ирландских трав и знал все их тайны, другой считал, что судьба даст ему все сама, что ни за что ему не надо будет бороться. Но, как окажется, что только тот, кто борется, получает все. Один выберет любовь и пойдет по зову сердца, другой выберет долг и пойдет проверенной дорогой. Кто из них будет прав, жизнь покажет. Хорошо, что Эдвард не дожил до падения Лейтонов. Их величие поблекнет, только начнет блекнуть одна звезда, засияет на небе другая, самая яркая, а за ней еще... другие... еще ярче и прекрасней.***
Лето 1907. — Смотри, какие облака! — показала Мария. Они втроем лежали в льняном поле, смотрели на небо, изучая проплывавшие облака. Мария лежала посередине, а Виктор и Артур склонили головы на ее плечи. В новое лето они снова бегали по полям. Поскольку Тревор Йорк уехал в Лондон до сентября, Артур был с ними. Волнующие время детства безвозвратно уходило, они взрослели с каждым новым днем. Вместе после долгой зимы — это вносило какую-то юношескую стыдливость и сумятицу в чувства. Они гонялись по лесам каждый день, не замечая, как неумолимо уходит время. Троица забегала в дальние владения Холстон-Холл, где, откидывая всякое смущение, скатывались по изумрудному холму и кидались в одном нижнем белье в реку. Река была непохожа на озеро. Вода чистая, с бурными потоками и каменистым дном. После долгого купания в прохладной воде грелись под летним солнцем Ирландии, в полдень оно сильно припекало, и белая кожа покрывалась веснушками, на что миссис Кедр постоянно сетовала, что «леди не пристало быть с такой отвратительной кожей». Подбирая сухие листья и ветки, разжигали маленький огонек, где жарили на вертеле только что пойманную форель. В то лето они впервые вкусили настоящую свободу: отцы в Лондоне, Каролина занималась только Руфусом и Анной, поэтому они были предоставлены только себе. За временем стало легко следить, не нужно было определять по тени деревьев или по положению солнца, так как Виктору Фелисите подарила старые дедовы часы. Природа решила подарить им немного мгновений, чтобы они смогли подольше носиться по полям как дикие зверьки в поисках добычи. Очень часто усталые, они лежали в поле, Мария плела венки из полевых цветов, а Виктор и Артур читали какие-нибудь книжки вслух. Они вместе смеялись и радовались этим уходящим минутам. Иногда они добирались до брошенной мельницы, где забирались на самый верх, смотровую площадку, оттуда представлялся, как на ладони, их Холстон-Холл. Замок в ускользающих лучах показывался во всем великолепии. Их благословенная земля простиралась на множество километров, смотря на это, они испытывали некую горечь, глаза вбирали все тепло и красоту этих мест, словно скоро это утратит для них значение. — Скоро будет гроза, — произнес Артур. — В замок не успеем, — отмахнулся Виктор. Горизонт потемнел, надвигались темные тучи, в воздухе появилась какая-то давящая духота, что действовала удручающе и в то же время будоражаще. Где-то далеко послышались раскаты грома, и мелькнула молния. Пошел дождь. Они быстро поднялись с земли и побежали к домику на старом дубе. Ловко запрыгнув в него, они ощутили, что здесь будут в безопасности. Гроза уходила быстро, так же как и пришла. Дождавшись, пока раскаты стихнут окончательно, они побрели домой. На высокой лестнице, завернутая в шаль, стояла миссис Кедр. Она была в возрасте, но все еще молода, муж ее умер три года назад от простуды, а сыновья уехали в США искать лучшую жизнь. Высокая, тощая, с жидкими светлыми волосами, крючковатым носом, тонкими губами и большими синими злобными глазами на вытянутом лице — вот какой была миссис Кедр. Они даже не сжались под тяжелым взглядом, Мария только посмотрела на своих друзей и пожала плечами. — Опять сырые! Быстро в дом и в ванну! — скомандовала миссис Кедр. Они, смеясь, вбежали в большой холл, с задором пробежали по лестнице. Они больше не жили в детской — Каролина посчитала, что ее старшие дети выросли и им больше не нужны игрушки, да и юной леди не подобало жить с мальчиками. Мария вошла в спальню, скидывая сырую юбку и рубашку, стягивая на ходу нижнюю сорочку, и открыла кран с горячей водой. Она залезла в ванну и налила туда масло, сделанное Виктором, пахнущие имбирем и розой. После того как она полностью расслабилась и как остыла вода, Мария посчитала, что можно вылезти из ванны. Она надела простое домашнее платье и вышла в коридор. Мать обычно всегда находилась с детьми на мансарде, что была расположена в ее крыле, западном. Это большое помещение с прозрачной крышей и лианами, которые еще Дезмонд Лейтон выписал из Аргентины для своей жены. Позже мансарду оборудовали в комнату для рисования и творчества Фелисите. Но теперь Каролина со своим дурным вкусом, не понимающая Ренуара, Моне и Матисса, считающая, что современные постройки бездарны, думала, что так она привьет своим детям любовь к искусству. Поэтому троица проводила вечера в библиотеке или в Китайской гостиной с изображениями драконов и развешанными расписными веерами. Каролина ненавидела ее, но детям она давно приглянулась. Мария вошла в помещение, села рядом с камином, чтобы высушить волосы, она налила себе немного розового вина с пряностями. Появились Артур с Виктором, произнося что-то смешное. — Опять читала нотации? — спросила Мария. — Ага, — кивнул Артур, — сказала, когда отцы вернутся, все им расскажет. — И пусть рассказывает, — Виктор налил им вина. — Он мне не указ. — А мне указ, — ответил с пылом Артур. — И потом, когда они приедут, нас здесь не будет. — О, точно! — подтвердил Виктор. — Что будем делать сегодня? — Мария не стеснялась, что у нее наполовину обнажены ноги. Если бы увидела это мать, отчитала бы за отсутствие чулок. Утром она надевала их для всеобщего спокойствия, а потом скидывала, складывая в нишу дома. — Почитаем, — предложил Виктор. — А что? — Мария любила читать все, даже то, что было не совсем по ее возрасту. — Может, «Ярмарку тщеславия»? — Виктор вертел в руках стакан. — Не-е-ет, — протянули остальные. — Давай Гете, — Артур достал томик. После чтения их разморило, и они уснули неглубоким сном. Утром, после завтрака, они вновь пустились в путешествие по Холстон-Холл, открывая новые тайны ирландской земли. Ведьма умерла этой весной, но (они зашли недавно) многое в ее доме осталось нетронутым. Виктор забрал ее записи и книги, понимая их необходимость для себя. Он любил часами водить пальцами по неровным строчкам, изучая досконально каждый рецепт. Он уединялся обычно в музыкальной комнате, а Мария с Артуром играли на рояле в четыре руки. У них выходило безупречно, чего не скажешь о нем самом. В тот день он был один. Долго разбирал почерк автора и не заметил, как тихо к нему подошла Каролина, она нагнулась к нему, прочитав заголовок «Сбор от нежелательной беременности». Она резко поднялась, понимая, что каким-то образом Виктору попались рукописи старухи с поляны, эти ведьмы тоже передавали веками свои секреты по наследству. — Откуда это у тебя? — спросила она, в голосе скользила нота возмущения. — Это — мое! — отрезал он, закрывая книгу. — Я не позволю в моем доме эти ведьмовские штучки! — вспылила Каролина. — Не думал, что вы ханжа, maman, — он специально в последние слово, принятое в обращении, вложил все свое презрение. — Да как ты смеешь со мной так разговаривать. Еще молоко на губах не высохло, ты... — она задыхалась. — Отдай мне! — Ни за что! — он вскочил с дивана, кинулся к двери, открыл их, выбежал на улицу и спрятал рукописи в своем тайнике. Он взрослел, и это было сопровождено не любовью и одобрением родителей, а ненавистью. Несмотря на возраст, к нему продолжали относиться как к маленькому мальчику, которому нужна вечная опека, а он давно не был таковым. Мать это, конечно, кроме мести, ничего не видела. Не видела, как он растет гордым и самоотверженным, как он готов жертвовать всем ради мечты. В их семье было принято слепое следование семейным традициям, желаниям приумножить состояние, и только единицы мечтали создать что-то новое для всех. Через много десятилетий Каролина это увидит уже в своих правнуках, которые будут стремиться создать новый для себя мир. Как же внуки Виктора будут отличаться от внуков Руфуса! Но сейчас она не могла смотреть так далеко, то, что видел ее сын, и то, к чему он стремился, казалось дурным. Но что плохого в мечтах подарить многим шанс на жизнь? Мелочная душа Каролины жаждала только крови, ее разум был далек от прекрасного. Уезжая, троица ощутила щемящее чувство утраты, каждый день осени словно приближал их к чему-то другому. Чувство потери и прощания усиливалось, только ложное оно или настоящее?***
Он вернулся из Лондона совсем другим: холодным, жестоким, замкнутым. Каролина сразу заметила резкие перемены в муже. На столе в его кабинете она увидела фотографию молодой леди, на вид двадцатилетней и в по крою простом, но очень изысканном платье. Это старая фотография (Каролина носила такие наряды еще в пору своего обручения, когда она сияла в свете, а Эдвард был в Лондоне на всяких собраниях и семинарах). Она вспомнила, что видела где-то эту леди, ее мозг напрягся, перебирая в памяти картинки из прошлого. Всплыла та ужасная сцена, что она устроила мужу в первую брачную ночь. Как глупо она себя повела тогда! — Вы любите ее, и вы хотите ее!? — кричала она, увидев в раме у кровати фотографию другой. — Да! Да! — орал он ей в ответ. — Вам не понять! Она — идеал! — Ах мне не понять?! Ему изрядно надоела ее стервозность, он был не намерен выяснять отношения в день свадьбы. Он подошел к ней, больно заводя руки за спину и вжимая в постель. Вместо нежных слов и объятий, вместо страстных открытий, он просто грубо взял ее девственность. С той ночи все пошло не так, и их брак стал таким же скучным и пресным, как у многих. В Лондоне Эдвард встретил ее. Джорджина Грандж. Герцогиня Ленокс стала еще красивее, она уже была не той юной девочкой, тело избавилось от юношеской скованности, рождение трех детей превратило ее в женщину с гибким станом, мягкие изгибы тела подчеркивала простая ткань платья. «Почему она выбрала этого бедного герцога? — сотню раз спрашивал он себя. — Почему она решила, что любит его?» Рамсей Грандж, темноволосый мужчина с серым взглядом, выделявшийся среди многих мужчин, конечно, намного привлекательней, он лучше смотрелся рядом с ослепительной брюнеткой с пронзительными зелеными глазами — взгляд, который он увидит позже у сына любимой женщины. Но все же он не понимал, что она нашла в нем. С ним она могла иметь все, но выбрала скромное существование. В Лондоне у них была огромная квартира неподалеку от Королевского медицинского колледжа, где он работал преподавателем. Немного прислуги: несколько служанок и кухарка — ведением всех счетов и покупками занималась сама Джорджина. Каролина, в отличии от нее, блистала в антримовском или белфатском свете и не обременяла себя заботами о воспитании детей или ведении домашнего хозяйства. Позже Гранджи купили домик на Логан-Плейс, где они проведут несколько счастливых лет. — Джорджина! — окликнул он ее, увидев в галантерейной лавке, где искал кружева для Марии. — Здравствуйте, мистер Лейтон, — вежливо произнесла она, как будто не было нечаянного поцелуя на балконе Воксхолла, где они провели последний бал. Тогда он держал в объятьях волшебную девушку, не думая о том, что позже отец ответит отказом, а Джорджина скажет, что любит другого и родители скрепя сердце одобрили этот брак. Он был разочарован, понимая, что никогда не полюбит свою будущую супругу, женщину, которую он еще не знал. Но и Джорджину он тоже не знал, ему нравилась ускользающая красота в ней, может быть, после замужества она показалась бы ему другой. — Неужели ничего не помните? — спросил он, ожидая, что, когда они сядут в машину, она кинется в его объятья, только окажись они на какой-нибудь безлюдной улице столицы. — Помню, — она плотно сжала губы. — Я замужем. — Я знаю, — он замолчал, а потом прибавил. — Может, вас подвести? У меня машина. — О, нет! Спасибо, не надо, — она взяла коробочку с покупками. — А я настаиваю, герцогиня, — он настойчиво предлагал провести хоть минуту вместе. — Хорошо, — согласилась она. Однако она не кинулась в объятья. Он припал к ее губам, когда они оказались на безлюдной улице, но она слабо его оттолкнула. — Я все еще люблю Рамсея, — прошептала она. — Чем он лучше меня? — вопрошал он. — Просто он — это он, — объяснила она ему. — Милорд, отвезите меня домой, — она назвала адрес. С того дня он больше ее не видел. В Антриме все казалось пресным, он ощущал отупение всех чувств, так он впервые серьезно поругался с женой. Они и до этого ругались, но это была первая крупная ссора с момента рождения Руфуса. Он кричал и бил посуду, она кричала и была готова расцарапать ему лицо. Такие ссоры были не приемлемы в обществе, но сдержать свои эмоции было невозможно. — Вы никогда не любили меня, — упрекала она, — и никогда не полюбите! Вы ужасны! — А вы и не пытались понять меня, вы просто хотели быть богатой леди! — кричал он. — Вам нужно было сиять в свете, вам нужен был титул. И больше ничего вы не хотели! — Вы ведь спали с ней!? — это был и вопрос, и утверждение. — Вы всегда хотели ее, эту дрянь из высшего света. — Нет, потому что она невинное создание на этой земле, а не потаскуха, — Каролина поняла, что это было адресовано ей. — Я знаю, Каро, вы пытались крутить роман за моей спиной. Вы не изменили мне, лишь потому что он утонул. И поделом ему! — ее захватила волна возмущения. Как он мог говорить о Френсисе, какое право он имел! — Ублюдок, — прошипела она. — Не ругайся как грязная торговка, — Эдвард заметил краем глаза, как она подошла к нему сзади, и резко обернулся. — Знайте, я ненавижу вас! Я любила его, в отличии от вас, он был безупречен! — Он был картежником и плутом! — Не смейте говорить о нем так! Вы — такой же! — Я знаю, — она дала ему увесистую пощечину, он схватил ее в ответ за руку, и его большая ладонь шлепнулась по ее прекрасному лицу. — Ненавижу! Ненавижу! — истерично орала она и упала на пол из-за слишком узкой юбки, когда он отпустил ее. Как же он презирал себя потом, и как же хотелось перебороть слабость тайно покоряться ей! Она уже сделала все, чтобы его старшие дети стали чужими, но вырваться из ее крепких, цепких объятий интриг и обмана он уже не мог. Но почему отец не позволил жениться на Джорджине? С ней бы он стал другим и ее бы завоевал или обманом заставил жениться, а потом появилась бы и любовь, потому что Джорджина — настоящая, а не фальшивая.