Молодому человеку свойственно мечтать. Джейн Остен. «Уотсоны»
Лето 1909. Новая весна принесла новые разочарования. Виктору в ту пору было уже двенадцать, Марии — одиннадцать. Они оба учились; конечно, успехи радовали Эдварда, но все же их поведение было недостойно семьи. Виктор превращался в прекрасного юношу, его острый, живой ум говорил о начитанности, его режущий, как нож, язык показывал упрямый характер. Он за последние время научился сдерживать порывы, и, когда смотрел своими голубыми холодными глазами, Эдварду становилось немного не по себе. В Марии расцветала девушка, ее тело уже начало приобретать мягкие формы, ее золотисто-рыжие волосы, которые она никогда не заплетала, развевались на ветру. Она была похожа на романтическую красавицу из стихов Томаса Мура. У брата и сестры была особая духовная связь; как ни пытался Эдвард разбить ее, ничего не выходило. Лето они вновь провели втроем, бегая по полям, наслаждаясь ароматом ирландских трав. Тревор предлагал отдать Марию за его сына Артура, и Фелисите считала это неплохой идей. Но Каролина сразу привела тысячу доводов почему не стоит этого делать. Артур был таким же ветреным, как и Мария, ей нужен сильный человек, что сможет сдерживать ее эмоции, губя на корню сумасбродные замыслы. Тревор, конечно же, не был в обиде на друга, только и сам становился похожим на Эдварда. Мир изменялся все быстрее, это становилось очевидно. То там, то тут возникали новые войны, одни плели интриги, а другие мечтали разделить весь мир. Правительство проводило реформы для рабочих, в то время как воздух пропитался войной. Все это влекло новых Лейтонов, они смотрели на все другими глазами, уже понимая, что совсем скоро все станет другим. Зиму и весну они скучали друг по другу, в первый же день приезда Мария скинула туфли и чулки и побежала по молодой траве. Она дерзко ответила миссис Кедр, что теперь вправе поступать, как хочет. В то лето двенадцатилетняя девушка и тринадцатилетние юноши старались находиться подальше от чужих глаз. Солнце светило для них, травы цвели так сильно, что их аромат ощущался спустя много лет, а воздух был так прозрачен, что звенело в ушах после того, как заходил в дом. Счастливое время... — Что ты будешь делать через пять лет? — спросила Мария Виктора. — Может, поеду в Лондон, поступлю в Королевский медицинский колледж, — ответил брат. — Отец хочет отправить тебя в Эдинбург, чтобы ты стал экономистом, я вчера слышала, — прошептала Мария. — Скукота, и чего так далеко? — ее глаза смеялись. — Не знаю, — он откинулся на песок. (Они были на озере.) — Но Лондон тоже неблизко, — возразила она. — Лондон — большой город, и там есть все, — добавил Виктор. Появился Артур с большой рыбиной в руках. — Где ты был? — Ловил рыбу, как видишь. С озера уже веяло прохладой, темные воды опутал легкий туман, что полз медленно на берег, невесомый ветер приносил лесной аромат. Тихо потрескивали поленья в разгоревшемся костре, на вертеле жарилась рыба, и зверки шевелись в кустах, готовые бежать на запах жареной рыбы. Мария сегодня стащила из погреба бутылку розового вина, которую они распили вместе. Захмелев, они улеглись спать, тесно прижавшись друг к другу. Так они проспали всю ночь. Проснулись они только с рассветом, огонь уже погас. Артур ощущал себя пещерным человеком, у Марии все платье было в соринках, но она не сделала ни одной попытки, чтобы очистить его. Их встретил помощник Эдварда — мистер Кенни. Виктор понял, что сейчас им влетит за поведение, хотя давно уже потерял страх перед отцом. А еще тот не мог запереть его в замке, он бы все равно сбежал. Они, тихо смеясь, пронеслись, как вихрь, по всему замку. Уходя в комнаты, отведенные для них, они громко пробежали мимо комнаты Руфуса. В открытую дверь просунулась рыжая голова первого, Мария показала язык, и на его женственном лице появилась непонятная гримаса. Наспех переодевшись, они, снова смеясь, вбежали в Цветочную столовую, где Сьюзи накрывала на стол. — Я не скажу, что вы не ночевали в доме, и потом, мистеру Кенни сказала, что вы с рассветом решили пойти на улицу, — она положила перед ними круассаны, политые вишневым вареньем. С Каролиной у них испортились отношения, и уже немолодая служанка предпочитала прикрывать и поддерживать молодых хозяев. Сьюзи разуверилась в хозяйке в тот день, когда Каролина предложила подсыпать в еду старших детей травы, чтобы ослаб их организм. Сьюзи посчитала это безбожием и страшным грехом и не стала этого делать, сказав хозяйке, что делает это постоянно, когда дети в Холстон-Холл. Каролина же решила, что организм ребят слишком крепкий и не сразу воспринимает отвары. — Спасибо тебе, Сьюзи, — поблагодарил Виктор. — Завтракайте, а то придет миледи, и будет выбирать все самое лучшее мистеру Руфусу, — они жадно накинулись на пышные оладьи и ветчину с домашним сыром. — Всем доброе утро, — пришла Каролина вместе с младшими детьми. Виктор взглянул на мать, та увидела беглый взгляд сына. — Руфус, завтракай быстрее, мы сейчас поедем к отцу. — О, — он радовался этому, — а ты, Виктор, не поедешь! — Больно надо, — выпалил он, — что там интересного. Ровным счетом ничего! — Когда-нибудь все это достанется тебе, Виктор, — Каролина намазывала булочки маслом. — «Это» не наступит никогда, — Виктор встал и ушел. Каролина ощущала сладкий вкус победы на губах. Сын отдаляется от них, и Мария идет за ним следом.***
В августе 1909 года умерла Фелисите. Эдвард узнал об этом, когда в спешке уезжал в Антрим. Ему принесли прощальное письмо матери, которое он вскрыл по дороге в свою контору: Мой сын, Я хочу, чтобы ты сохранил все наше богатство. Прошу, избавься от жены, из-за нее произойдет много бед, и, если ты этого не сделаешь, все рухнет в один день. Перестань давить на Виктора и дай ему возможность выбирать свой путь самому, потому что он приумножит наше состояние. Не отдавай Марию замуж без любви, это ужасно и противно для нее. Не давай большей свободы Руфусу, он мягкотелый, он игрушка и орудие в руках Каролины, он не тот человек, что нужен нашей семье. Оторви Анну от матери, ей нужна самостоятельность, иначе все закончится плачевно. Береги себя, береги нашу семью. А я ухожу, думая, что у тебя все получится. Твоя мама. Он поднялся снова к себе, Каролина уже слышала новость и решила зайти к Эдварду. Она тихо вошла, на цыпочках подходя к мужу. Он стоял у окна, смотря, словно в пустоту. Каролина робко обняла его сзади. — Я сочувствую, — он ничего не сказал ей, она только лишь заметила легкие слезы на его щеках. — Все хорошо, родной, — Каролина повернула его к себе, прижимая рыжую голову к своей груди. Теперь-то у нее появилась возможность повернуть отношения в другую сторону. Сейчас она может окончательно оттолкнуть Эдварда от сына, и, если она не воспользуется этой возможностью, то потеряет все.***
Лето 1910. После смерти Фелисите многое изменилось. Каролина ощутила, как все больше к ней привязывается собственный муж. Эдвард после Рождества впервые подошел к ней и нежно поцеловал. Они стали больше разговаривать, он изливал ей душу и стал склоняться в сторону младшего сына. Такие перемены в доме ощутили все: домашние сразу приметили, как уже не молодые супруги всю весну провели вместе, не отпуская рук, плотно сжав ладони и сплетя в узел пальцы. Увидели взгляды, полные любви, а вскоре прислуга судачила о том, что супруги заняли одну из больших спален в Холстон-Холл, где предавались страстной любви. Словно смерть Фелисите освободила Эдвард от оков. Каролина только в ту весну осмыслила триумф — она почти что добилась всего, о чем так мечтала. Летом, когда вернулись Виктор и Мария, она и в них приметила перемены. Голос Виктора сломался, в нем появились строгие нотки, черты лица стали мужественнее, а еще он сильно вытянулся. Мария хорошела с каждым годом, и Каролина уже примеряла за кого бы выдать ее замуж, считая, что выгодная партия усилит их влияние в Ирландии. — Ты такая красивая, когда спишь, — прошептал Эдвард, сжимая ее в объятьях. — А ты только это заметил, — лукаво улыбнувшись, сказала она. Нет, она не спала, она думала о том, как ей поступить дальше. Она уже рисовала новые перспективы для себя. — Просто до этого я всегда уходил, считая, что мой долг выполнен, — его тонкие пальцы легко скользили по ее спине. — Скажи, странное чувство, — она потянулась в его объятьях. — Что странного? — непонимающе переспросил он. — Любовь, — в ее улыбке скользило коварство, которое он не успел заметить. — Ты говоришь, что любишь меня? — Эдвард приподнялся, чтобы лучше видеть ее лицо. — Да, — ответили ее губы, он потянулся к ним, ощущая сладостную муку желания. Как такое могло случиться с ним? Теперь его не прельщали шлюхи из борделей, он совсем не хотел ехать в Антрим к любовницам, его просто тянуло к женщине, с которой он прожил уже пятнадцать лет. Их брак не сложился сразу же. Она любила кузена, он любил Джорджину, считая ее идеалом, и совсем не обращал внимания на жену. Он хорошо помнил день, когда жена сообщала ему о первой беременности, но в день рождения сына не мог разделить радость жены. Это была ее обязанность, но не подарок. Через год появилась Мария, а потом они отдалились на долгие три года, не позволяя ни ласк, ни поцелуев, только сухое приветствие за завтраком и безликое «спокойной ночи» вечерами. Каким-то образом ей удалось заманить его в свои сети, это были две безумные ночи, результатом чего был Руфус. Каролина уснула после долгого занятия любовью. Ей снился странный сон. Она шла по полю, дошла до озера, затянутого туманами, по воде к ней шла старуха-знахарка, она протянула к ней руку и сказала то, что произнесла однажды: — Будет у тебя трое детей, но твои мечты рассыплются одна за другой. Один твой сын станет богатым, другой разрушит здесь все. Я вижу великую судьбу там, в другой стране, и одна из его сестер будет такой же. Одного ждет все, другого ничего. Все потомки одного будут великими, а другие станут безвестными. — Что ты несешь?! — кричала она, но старуха продолжала: — Имя его значит... Она очнулась, потому что ее тряс за плечо Эдвард. Он всматривался в ее бледное лицо, на котором выступила испарина. В последние время ему хотелось проникнуть в ее сны, чтобы знать все сокровенные мечты и мысли, но вместо этого он понимал, что его жене снятся только кошмары, все чаще посещающие ее. — Каролина... — Да, да... — Тебе снился кошмар? — нежно спросил он. — Похоже, да, — он обнял ее, чтобы страхи ушли. — С Руфусом все будет хорошо, за ним присмотрит Виктор, — нет, она не беспокоилась из-за того, что сын уезжает, она боялась все когда-нибудь потерять. — Знаю, — но чувство тревоги не отпускало.***
Виктор вошел в кабинет отца; завтра он уезжал в пансион, чему очень радовался. Он не нуждался в этих местах, ощущая, как постепенно отмирают его корни, как у растения, но он не умрет, он просто станет свободным. Тогда прошлые ошибки окажутся мелочью, простой пылью, а золотое будущее будет маячить где-то совсем близко, как сейчас. Он чувствовал запах будущего успеха и славы. Ведь не зря его имя значит «победа». Отец смерил его тяжелым взглядом, который Виктор видел со дня похорон Фелисите. Отец поменял вектор своего отношения к нему, но и Виктор не испытывал ничего, у него даже не было чувства долга по отношению к семье, он ничего не хотел делать для этой надменной стайки индюков, расхваливающей состояние и положение в обществе. Буржуазные порядки мало-помалу отмирали, и Виктор первым понял, что когда-нибудь проснется другим, и в мире будут нужны такие, как он, а такие, как его брат, потеряются либо всю жизнь будут приспосабливаться и все равно потеряются. Виктор сел в предложенное кресло, надменно смотря на отца и высоко вздернув подбородок. «Гордец! Грешник!», — постоянно кричали вокруг него, но он всегда знал: гордость — хорошее качество, которое он будет прививать своим детям и внукам, тогда-то и появится выражение: «Настоящий Лейтон, он добился всего сам». — Я хотел с тобой поговорить, — начал Эдвард. — И о чем же? — в голосе скользила поразительная самоуверенность. — О тебе, — отец встал, подходя к окну, Виктор видел только его затылок. — А что во мне не так? — его дерзость заставила Эдварда обернуться к сыну. Он взглянул в его глаза и удивился, откуда во взгляде возникла эта холодная сдержанность, что никогда и никто не видел в их семье. — Не дерзи мне! — он думал, запал сникнет, но Виктор и не думал молчать. — А я и не... — Я хочу поговорить, — оборвал его Эдвард, — как мужчина с мужчиной, а не как с мальчишкой, которой, играет в войнушку. Тебе пора повзрослеть и перестать быть ребенком. — А я давно вырос, только ты между своими заводами и приемами этого не заметил. Я решил, кем буду и как буду жить, — ответил Виктор. — А я думал, ты оставил эти глупые мечты, — прошептал горячо Эдвард. — Ты хоть представляешь, что тебя ждет? — Да, — этот ответ окончательно убедил Эдварда, что сын не переменит решения ни за что. — Жалкое существование докторишки, который будет лечить либо бедных, либо богатых, но при этом будет все равно нищ, или через годы станешь профессором и преподавать глупым студентам? Ты этого хочешь? — он почти перешел на крик. — Да, — снова ответил Виктор, — это моя жизнь и позволь мне самому решать как жить. — Это абсурд! — Эдвард ударил по столу кулаком. — Не абсурд, я не хочу заниматься дурацким фарфором и льном! — Виктор с ненавистью глядел на отца. — Но почему?! — это было больше похоже на плач, нежели на вопрос. — Потому что я — не ты! — выпалил Виктор. — Я не позволю своим детям слепо следовать строго намеченной траектории, я не хочу быть их богом! — А ты дорасти до моих лет и удержи хотя бы то, что есть! — Эдвард встал напротив сына, которые уже догнал его физически. — Через двадцать лет, если ничего не совершенствовать, все начнет сыпаться, а через пятьдесят здесь все придет в упадок, — заключил Виктор. — Никогда это не произойдет! — А что если... Ты же не Господь Бог, ты не можешь знать, что будет завтра, но мир изменится, поверь, — Виктор говорил то, что думал. — Ты просто безумец! — Эдвард уже просто не знал что сказать. — Но ты должен быть здесь... — Да знаю я! Одна и та же песня все эти годы. «Ты — наследник, ты получишь все, ты должен сохранить, ты должен, должен...» Только и слышно! А никто, никто не спросил, чего хочу я! — пылко произнес Виктор. — Никто никогда не спрашивал кто чего хочет, — Эдвард снова подошел к окну. — Да, если бы Томас, Роберт, Маршалл, Эдмонд и мой дед бездействовали, то мы бы просто до сих пор жили бы в Девоншире и пасли овец, а поскольку страна благодаря техническому прогрессу не нуждается в большой массе крестьян, мы бы были простыми рабочими, — мысли Виктора были последовательными, но Эдвард не понимал, к чему тот клонит. — А теперь мы должны это сохранить, — ответил отец. — Нет. Консерватизм в данный момент неуместен, — Виктор сложил руки на груди. — Как мало ты знаешь о жизни... — Стоит только захотеть, можно и горы свернуть. — Все в юности революционеры, а с возрастом становятся консерваторами. Неужели ты увлекаешься марксисткой чушью? — спросил Эдвард, теперь он понял: хоть дома и не было книг Маркса и Энгельса, сын читал это в пансионе вместе с другими такими же сорвиголовами. — Да. Каждый современный человек должен знать такое, — Виктор встал и собрался уходить. — Так мы поговорили обо мне? — отец вздрогнул от вопроса, в котором ощущался возраст, намного больший его настоящего. — Нет, но разговор окончен, — Эдвард сел в кресло. — Печально, что все так складывается, но пока ты живешь, как я хочу, и через четыре года ты будешь учиться в Эдинбурге. — Я пойду. — Постой... — Что еще, — он обернулся. — Присмотри за Руфусом, — попросил отец. — Нет, потому что ты отнял меня от дома в еще более младшем возрасте. Виктор вышел из кабинета, пока он шел по коридорам, в его голове билась только одна мысль: «Никогда. Никогда. Потому что я сбегу отсюда когда-нибудь. Я не хочу быть здесь». Утром он и Мария уезжали, а вместе с ними Руфус. Виктор устало посмотрел на брата, он уже ощущал, как будет ужасен следующий год. Он закрыл глаза, забывая на минуту обо всем. Есть гораздо большее, нежели чем долг и семья, есть зов сердца, а сейчас его сердце бешено колотилось от одной лишь мысли, что, возможно, где-то там высоко парит его мечта. От этой мысли он сильнее зажмурил глаза, каждый новый удар сердца наполнял душу сладостью, переполняя ее самыми лучшими чувствами. Пускай он может и не быть здесь, зато с ним всегда будет аромат ирландских трав, что он пронесет через всю жизнь, бережно храня как напоминание о детстве, о той земле, на которой он родился.