Это происходит всегда, когда рушится цивилизация. Люди, обладающие умом и мужеством, выплывают, а те, кто не обладает этими качествами, — идут ко дну. М. Митчелл. «Унесенные ветром»
Февраль 1929. Осталось только уповать на чудо. Он давно знал, что она, возможно, не выживет. Он пытался заставить ее жить, но она упорно что-то доказывала ему. Словно хотела показать, что, мучая себя, причиняет боль и ему тоже. Возможно, она умрет. Он думал когда-то, что упрямство — черта его семьи, но, как оказалось, его жена обладала не меньшей настойчивостью. Но как же Диана не понимала: своим поведением, безразличием она причиняет боль другим, не только Виктору. Вероятно, все скоро будет кончено... Он помнил, как холодным январским днем увозил ее домой. В душе была какая-то странная пустота, та, что, съедает все, не оставляя при этом ничего. Он корил себя, не ожидая прощения. Только ее безразличие помогло ему сломить сопротивление женщины. Только поэтому она уехала с ним. Они ни о чем не говорили, Виктор молча помогал собираться, видя, как ей это нелегко дается. Он смотрел на прозрачную холодную гладь Ла-Манша, в ней он увидел скорбь и одиночество. Он подошел к Глории, стараясь как можно мягче задать свой вопрос, что постоянно крутился у него в голове, с того самого момента, как узнал, что станет отцом. Глория с опаской взглянула на хозяина, боясь его праведного гнева, но не посмела уйти: ее хозяйка явно бы не одобрила такого. У него больше не было сил на непонятную, нелепую борьбу с Дианой. Джордж, их темноволосый зеленоглазый мальчуган, радостно встретил родителей, побежав с раскрытыми объятьями, но Диана не могла больше дарить ему ту ласку и заботу, словно в нем она видела образ мужчины, нанесшего ей такие сильные душевные раны. А мальчик страдал, не понимая, за что его наказывает мать. Никто за короткое время не смог привести Диану в чувства, будто бы она решила провести в жизнь малыша и уйти в безвестность. Сейчас, стоя у окна в кабинете Артура и Джейсона, Виктор осознавал, что все закончилось трагично. Как же будет смеяться его отец, как же он будет радоваться! Еще вчера он с отчаянием пришел в церковь Святого Августа, где когда-то они венчались и крестили сына. Отец Питер с испугом посмотрел на него: сейчас этот сильный, несгибаемый человек был похож на раба, готового смиренно принять страшную ношу. Он давно знал Виктора и его супругу, и все, что мог посоветовать — молиться за судьбу Дианы, а сына крестить. В суматохе и мрачности Виктор даже забыл, что у него появился сын. Этот крошечный ребенок совсем был не похож на здорового крепыша, их первенца. Виктору было трудно принять то, что ребенок будет больным, неполноценным человеком. Выбрав в крестные родители Урсулу и Джейсона, Виктор назвал мальчика Робертом Томасом Маршалом, в честь его великих предков. Скоропостижное крещение все приняли как должное, ибо ребенок мог умереть в любую минуту. Все начало меняться после того, как ребенку дали имя, словно бы его стали оберегать его великие предки. С каждым днем малышу становилось все лучше, и теперь оставалось только молиться о здоровье жены. Диана должна выжить, его раненое сердце безумно жаждало этого. Кажется, он был готов ползать в ногах у супруги. Если она его не простит, то вся его жизнь превратится в бессмысленное представление.***
Оттого, что шторы плотные, в палате было душно. Когда Диана открыла глаза, рядом с ней никто не находился. Вся палата была завалена ее любимыми георгинами. Откуда их столько в феврале? Она вдохнула их слабый аромат и вспомнила, как ей стало плохо дома, как Джордж звал на помощь, как кричал младенец. Что произошло? В теле появилась какая-то необъяснимая легкость. Диана оглянулась — ребенка нигде не было — и забеспокоилась, испугавшись, что младенец не прожил и часа на земле. Тихо вошла молоденькая миловидная медсестра, она улыбнулась и выбежала из палаты. Через полчаса пришел Джейсон, на его светлом лице сияла улыбка, чувствовалось, как он изможден, наверняка после сложней операции. Мужчина присел к ней на кровать, по-прежнему ничего не говоря, нежно прикоснулся к ее лицу. — Теперь-то все хорошо, — прошептал он после долгого молчания, — ничего не говори, мне нужно сообщить Виктору. Этот бедняга совсем без сна, скоро будет валиться от усталости. — Где мой ребенок? — почти беззвучно спросила она. — Все хорошо, поверь. Он выжил, неделю назад мы его крестили. Виктор назвал его Робертом Томасом Маршалом, и мы с Урсулой стали крестными, — Диана ощущала волнение Джейсона, она отвернула голову, избегая испытывающего взгляда. — Прости его уже наконец. После того, как Джейсон ушел, она ощутила внутреннею опустошенность. Она не хотела прощать Виктора, не хотела, чтобы ему стало легче, она понимала, что он страдает, что он мучается, но сердце жаждало мести. Ему должно быть так же больно, как ей все эти месяцы. Сын... Мальчик, которого не должно было быть. Что бы Виктор ни говорил, что бы он ни думал, в его разуме глубоко засела та традиция. Роберт — зачем он ему? Супруг любил Джорджа, считал его своим наследником, но этот мальчик — что с ним будет делать? Конечно, он врет, когда говорит, что неважно, сколько у них будет сыновей. Для него это важно. О мужчины! О великие глупцы! О гнусные вруны! Виктор Лейтон пришел на следующий день, заметно похудевший, с темными кругами под глазами, с проваленными щеками и со спутанными, давно нестриженными волосами. Для храбрости он явно выпил пару рюмок коньяка, чтобы взгляд жены не казался давящим и испытывающим. Ей было противно и в то же время жалко на него глядеть. Муж явно терзается чувством вины. «Ты добилась своего, Диана, что же тебе еще? Может, надобно, чтобы Виктор разорился из-за тебя или нашел себе другую, более сговорчивую?» Нет. Но любовь... она почему-то стала стираться из памяти. Сердце уже не так гулко билось, сладко стуча при этом в ребра. Она не могла его больше любить как прежде, не могла и не хотела. Все прошло, как легкий летний день, чью тишину нарушил дождь. Виктор сказал что-то и покинул ее, а она не посчитала нужным ответить. Через неделю она уже находилась дома. Гарден-Дейлиас, некогда ее любимый особняк, не радовал. Ей было все равно, что вещи стоят не на своих местах, нет должной уборки или что готовить на ужин. Ей было наплевать, как будет выглядеть Виктор в глазах других, когда будет принимать своих гостей — они никогда уже не увидят тот блистательный дом. Чтобы не порождать слухи в обществе, Диана осталась дома, она собрала все свои вещи из хозяйской спальни, уходя в смежную с детской. Она не могла спать рядом с ним, уже не испытывала к нему никого желания. В ее сердце не осталось ничего, кроме горького раскаяния. Она сожалела, что много лет назад приехала из Парижа в Лондон, что поехала в тот вечер с ним к нему домой и что стала его женой. Виктор Лейтон тоже осознавал, что ничто не вернуть обратно. Он написал короткое письмо отцу, сообщая о рождение сына, даже не думая о своем триумфе. Виктор запустил дела на фирме и, если бы не Артур, возможно, потерял бы все. Будто бы опасный зверь, подбиралась беда. Его неудачи пока не заканчивались.***
Май 1929. Это был не запасной вариант, а предчувствие, как будто Каролина предугадала, что через много лет она не пожалеет о содеянном. Она снова нарушала вековые устои своей семьи, и, наверное, это было самое правильное ее решение за долгую жизнь, полную жаждой мести. Ее второй внук, которого нарекли Адамом Андрианом Эдмондом, родился ранним майским утром, когда легкий ветерок разносил весенний аромат только что расцветших цветов. В этот раз Аделаида легко разрешилась от бремени, подарив семье здорового мальчика. Еще никто не знал, что внук у останется один, и Лейтоны, боясь угасания своего рода и пришествия англичан-родственников, перестанут блюсти традиции. Если бы не слабое здоровье Фрэнка, Каролина никогда бы не заставила пойти на такую авантюру невестку. Аделаида была послушной, но ее слабость и хрупкость передались внуку. Конечно, Руфус сокрушался, как и Эдвард, но другого выхода не было. Была вероятность рожденья девочки, однако Каролина с самого начала беременности Аделаиды была уверена — у той будет сын. Руфус не мог понять, иногда осуждая свою мать за то, что она подарила жизнь двум сыновьям и поселила вражду между ними. В глубине души он завидовал успешному брату, уехавшему с несколькими монетами в кармане и ставшему сейчас самым успешным человеком Лондона. У него была красивая пылкая жена, не чета его серой, холодной супруге. У него два сына, у него есть почти все. Отношения между Аделаидой и Руфусом были натянутыми, она казалась ему тихой скромницей, неспособной на страсть. Теперь, вместе с отцом, они вспоминали его бурную молодость, посещали бордели, которые мало что могло вытравить из городов. Куртизанки показали ему мир, полный страсти и наслаждений, давая то, чего он не находил в постели жены. Каролина всегда могла с легкостью надавить на него и получить желаемое. Руфус не любил жену, он согласился взять ее в жены только из-за ее безупречной репутации. Аделаида привыкла во всем соглашаться с ним, терпеть бесконечные измены и внебрачных детей, в этом он переплюнул отца, у которого детей от шлюх никогда не было. Вместе с Виктором исчезло и былое благополучие. Аделаида в этом видела злой рок. Удача отвернулась от Лейтонов. Благословенная земля Ирландии больше не одаривала их своей благосклонностью. Все рушилось под натиском времени, самым лучшим другом и самым худшим врагом жизни. Лен продавался хорошо, но два последних года случался неурожай, который и раньше имел место, но не так подкашивал дела. Льняные полотна все так же покупали, а вот фарфор — творение Дезмонда — перестал волновать искушенные умы. Пришло время массового искусства, когда простая фаянсовая кружка победила изящную, вручную расписанную фарфоровую чашечку. Иногда Эдварду казалось, что сын был прав: нужно было идти в ногу со временем. Денег на это уже не находилось, а былое величие меркло, гасло, как золотые времена любой империи. Звезда Лейтонов закатывалась в Ирландии, а звезда Виктора в Англии восходила. В тот день, когда получил короткое сухое письмо от сына, на короткое мгновенье Эдвард задумался, почему Виктор сбежал. Безусловно, он знал о его успехах, знал, что Виктор богат и готов достичь новых высот. Сын давно стал чужим, как и дочь. Да, слухи доходили до Антрима, и Эдвард гадал, кто же на самом деле отец Роберта. О том, что Виктор поссорился с Дианой, стало известно не сразу, и это посмешило Эдварда. Но необычное письмо повергло его в глубокие раздумья. Виктор уже не тот юнец, и его благородное сердце могло простить свою непутевую жену, да еще и признать ребенка. Сам Эдвард никогда бы не смог этого сделать, неужели Виктор так чист? Еще один сын... Еще один наследник из английской ветки. После того, как Артур продал свой дом, куда отправились жить Руфус и супругой, стало понятно: Виктор никогда не вернется. Даже если начнется конец света, все равно он останется в Англии. Теперь Каролина могла вздохнуть спокойно.***
— Как тебе Грин-Хилл[1]? — Урсула поправила шляпку, вдыхая сладкий аромат цветов. Ее сад просто утопал в зелени, легкая белая пена и воздушная нежно-розовая пенка окружали большой дом. Косые лучи пытались заглянуть в каждый уголок цветущего сада, одарить теплом недавно завязавшиеся крохотные плоды яблок и вишен, вдохнуть воздух во все живое и прекрасное в этом саду. Ветер слегка шевелил ровно подстриженные самшитовые кусты. Грин-Хилл, недавно приобретенное поместье Йорков, влюблял в себя всех, кто оказывался здесь. — Грандиозно... — прошептала Диана, снова оглядывая дом, построенный в викторианском стиле. — Что с тобой? Ты как-то невесела, —Урсула, взяв мягко под руку сестру, повела ту в дом, чтобы напоить чаем с мятой. — Моя жизнь в последнее время такая, — ответила Диана. С тех пор, как ее покинула любовь, она не знала, чем бы заполнить душевную пустоту. Не было сил искать новое чувство, да и думалось, что после объятий Виктора другие покажутся не такими сладостными. — Тебе пора простить его. Он сам себя винит больше, чем ты его, — Урсула мягко сжала руку Дианы, словно показывая ей ее неправоту. — Я не могу, Урсула. Я не люблю его больше, — баронесса вздрогнула, от признания у нее забегали мурашки по коже. — Неужели? — в ее голосе скользило легкое презрение, которое она уже не могла скрыть. — Можешь осуждать меня сколько угодно, — процедила сквозь зубы Диана. Диана уехала домой, когда золотистый закат напомнил о времени. Огненный шар медленно падал за горизонт, напоследок одаривав своим светом вершины вековых деревьев. Легкая позолота трогала пушистые верхушки сосен, будто бы это они касались неба, такого чистого, такого безгрешного. Ни облака сегодня не появилось на небосклоне, тень младых, весело шелестящих дубков стала спасительной. Воздух наполнился вечерней прохладой, принесенной ветрами, где-то далеко шли дожди, но достанутся ли они Лондону? Жара опять надолго поселилась в городе, и все замечтали о ливнях, после которых миллионы цветов окружат старые дома, скрыв несовершенства столицы. Урсула, накинув шаль на плечи, вышла на террасу; так она почти каждый вечер встречала Артура. Он приехал как всегда поздно. Ночное покрывало уже опустилось, раскинув пестрый орнамент; звезды сияли так ярко, что блеск казался каким-то зловещим, а может, их магия просто пугала, ибо они знают то, что простым смертным неведомо. — Дорогая, — Артур заключил ее в объятья, нежно целуя в изгиб шеи. — Как твой день? — свой обычный вопрос она задала, заранее зная ответ. — Как всегда. Ты поговорила с сестрой? — они находились уже в доме; Беси, вешала в шкаф плащ и цилиндр. Дом был огромем и не доведен до конца. Величественный холл ремонтировался, а проходы в другие части дома были пока закрыты. Планировка отдаленно напоминала Гарден-Дейлиас: те же плавные переходы между комнатами, то же легкое сочетание классики и современности. — Да, все безнадежно, — проронила она. — Это как так? — Артур вздернул бровь, не понимая уклончивого ответа. — Она больше не любит его, — он закрыл лицо рукой, точно пытаясь этим жестом полного отчаяния помочь другу. — О Боже... — Да... — ей было самой страшно от этой мысли. — Неужели ничем не помочь? — звучали страх и надежда одновременно. Он видел каждую слезинку на ее ресничках. А может, еще есть шанс? Ведь Диана и Виктор любят друг друга. Неужели любовь не может стать сильнее гордости и обиды. Ведь умение прощать это и есть умение любить. А разве есть мир без любви и прощения? Все мы смертны, и все мы свершаем ошибки.***
Октябрь 1929. Этот день навсегда останется в памяти людей, ибо этот день разделил мир на «До» и «После». Все началось 24 октября 1929 года, на одной из бирж произошел обвал акций, и мало кто придал бы этому значение, если бы события не привели к мировой трагедии, принявшей катастрофические масштабы в «Черный понедельник» (28 октября) и «Черный вторник» (29 октября). 29 октября 1929 года — день биржевого краха Уолл-стрит. Точка отчета до следующей катастрофы. В то время бюджет был привязаны к золотому запасу — без золота ты был никем. В то же время производство росло, количество товаров увеличилось многократно, производитель давал то, что хотело население. Но, когда денег стало меньше, чем товаров, что вызвало финансовую нестабильность, банкротство, невозврат кредитов, стоило на миг задуматься. После Великой войны США не знало ни бед, ни голода, страна процветала, в отличие от искореженной войной Европы, которая медленно выползала из военного кризиса. Об этих темных годах будут вспоминать еще долго. Европа будет приходить в себя, как после долгого тяжелого сна. В тот октябрь Европа жила беззаботно, она считала, что ее не затронут проблемы Америки, что это — временные явления. Люди будто не могли поверить в то, что скоро их жизнь превратится в кошмар. Обвал маленькой биржи, одной из многих, где надували финансовые пузыри, казался ничтожной крупицей в финансовом мире, но это было заблуждением. Ах, если бы все знали, к чему это приведет. Если бы люди не были так глупы и беспечны, случилось бы это? История, как и жизнь, не знает сослагательных наклонений. Она не прощает ошибок, но наказывает не сразу, а спустя десятилетия или даже века. В любом событии можно найти великий замысел судьбы. Но разве не мы сами творим свою жизнь? Разве не мы обречены, блуждать по кругу, когда не знаем своего прошлого? В такие минуты мы не думаем о будущем, люди мелочны, они живут желаниями и порывами, здесь и сейчас, руководясь правилом, высказанным маркизой де Помпадур: «После нас хоть потоп!» А как было с нашими героями? В тот октябрь — безоблачно. Они не понимали, куда ведет эта дорога. Путь к краху, если они не смогут удержаться в новом рушимся мире, — вот что их ждало. Крах надежд и прежнего мира, что принял их.