Что бы ни случилось с твоим телом, сохрани душу чистой, а сердце — верным всем тем, кто тебя любит, и исполняй свой долг до конца. Луиза Мэй Олкотт. «Маленькие мужчины становятся взрослыми»
Весна 1940. Тихо прошмыгнув по винтовой лестнице, ведущей вниз, на кухню, Джулия оглянулась, чтобы ее никто не заметил. Она свернула в узкий коридор, бросая взгляд на музыкальную комнату освещенную лунным светом. В серебряно-голубом мерцающем столбе стояли двое. Она безошибочно узнала Эверта и его плоскогрудую жену. Девушка знала, что он ее не любил и женился лишь из-за того, что ее отец крупный меценат. У Эверта хватало любовниц — кто этого не знал? Джулия фыркнула, проходя на кухню. Лучше бы он ушел на войну и не мозолил глаза. Любить женатого мужчину — настоящее преступление, ужас. Джулия налила себе кружку пунша, отрезала кусок пудинга. Ей нужно поесть, а то, пока будет проявлять снимки, просто умрет с голоду. Пол ночи девушка провела за проявкой, рано утром все вышли на завтрак. У Кендаллов было принято рано садиться за стол. Эверт поехал потом в Лондон, отец пошел на вызов, а Маргарет решила заняться штопкой вещей. Флер и Андриана убежали играть в сад, несмотря на ветряную погоду. Джулия с книжкой, с очередным романом Голсуорси, отправилась в музыкальную комнату и не заметила, как к ней подошла Морион, отчитав ее за то, что строит глазки ее мужу. Что этой Морион надо, может, подозревает, что у Эверта интрижка? Но тогда не здесь, а в Лондоне. Что-то часто он туда наведывается в последние месяцы... Джейсон весь ужин бросал на нее гневные взгляды. Он порой не понимал дочь, а дочь не понимала отца, и это пугало последнюю. В голову лезли всякие глупые мысли: а что, если он ее не любит и ненавидит ее за то, что она так похожа на мать? Позже Джейсон отчитал ее за неподобающее поведение, Джулия же не дала себя в обиду. Вот это да, вот это девчонка! Даст отпор кому угодно, даже отца собственного не побоялась. Вот умничка! И почему он ведет себя как идиот? Она же его дочь, а он не пытается ее даже понять. За полгода он так и не узнал, чем она интересуется, какие у нее успехи, что она думает, ведь давно выросла из детских платьев, а он продолжает примерять их на нее. Каков дурак! Джейсон тихо рассмеялся, похоже, призраки понемногу рассевались. Он подумывал вернуться в Лондон, раз Гитлера не интересует Англия. Но как он подумал об этом, началась битва за небо Великобритании.***
«Странная война» продолжалась недолго, больше немцы не хотели и не могли ждать. Англия и Франция предпочли ожидание, и Гитлер с радостью принял правила этой игры. Они надеялись в эти месяцы перекрыть артерию на море, думая, что хорошо укрепленная «линия Мажино» сдержит завоевателя. Но, как тигр таится в кустах перед прыжком, готовясь застать врасплох добычу, так и Гитлер готовился к своему прыжку зверя. В апреле практически без боя сдались Норвегия и Дания, в этом году Англия останется без рождественской елки. В мае маленькие государства решили не сопротивляться врагу: Голландия, Люксембург и Бельгия, посчитали, что лучше отдаться по доброй воле. Франция стала беззащитна, она не собиралась укреплять границы с этими государствами. Мир замер в ожидании — кто чуда, кто очередной беды. Запахло добычей, и, конечно же, Италия не могла остаться в стороне, пирог не могли делить без нее. 24 июня Франция сдалась, подписав капитуляцию в Компьенском лесу, в вагончике Генерала Фоша, где двадцать два года тому назад Германия отказалась от войны. Какая ирония судьбы. В те года Франция сопротивлялась как могла, но сейчас сильная армия пала за считанные дни. Она стала шавкой фашистов, новая столица — Виши, новый правитель — Петен — показывали свою преданность. Кто-то бежал в соседнюю, еще свободную страну, кто-то остался и ушел в подполье. Теперь очередь за Англией. Но англичане не хотели сдаваться. Не считая завоевания Вильгельма, они никогда не сдавались, чужие ноги не ступали на эту землю. Никому доселе не удавалось покорить Британию. Флот старался держать оборону, авиация пыталась давать достойный отпор, и еще у Англии появился спаситель. Народ и правительство призвали Черчилля. В это время Кент, где жил Джейсон, оказался в центре событий, но пока английские летчики были там, то и остального не стоит бояться. Они не станут лакомым кусочком для этого поганца Гитлера, ибо они английский народ, ибо они свободны. Сейчас нужно собрать все силы и волю в кулак, иначе Британия не выстоит.***
Осень 1940. Лондон бомбили каждый день, надеясь разрушить до фундамента. 9 сентября они совершили первый налет, и теперь бомбы взрывались не только в других графствах. Пятьдесят семь дней подряд, находясь в Грин-Хилле загородом Англии, Урсула слышала, как тарахтят самолеты. В эти печальные дни Артур всегда был в госпитале, привозили множество раненых, с оторванными конечностями и осколками в плоти. Она скучала без него, каждый вечер он звонил, и она слышала треск в трубке и его усталый голос. Все эти пятьдесят семь дней она молилась за него и за друзей, оставшихся в столице. После 5 ноября бомбежки стали реже, но от этого Англии легче не дышалось. Урсула поднялась с постели. Артур снова пропадал в госпитале. В прежние времена она бы приревновала его к работе, но сейчас новый статус обязывал. Она не должна ревновать к долгу и стране. Урсула быстро причесалась и умылась холодной водой — для горячей почти не осталось дров. Облачилась в брюки и потрепанный свитер, спустилась вниз завтракать. Нэна поджарила яичницу с гренками, замоченными в молоке с солью. — Доброе утро, мам, — Энди поцеловала мать, садясь рядом с ней. — Где Чарли? — Урсула подала дочери ее любимый джем. — Сказал, что не в настроении. Мама, когда это закончится? — Энди сдула челку с глаз. «Надо подстричь ее», — подумала Урсула. — Дорогая, я не знаю. Твой брат просто не вырос. Твой отец в этом возрасте был решительным, ему приходилось выкручиваться, — зазвонил телефон. Урсула остановила Энди рукой, показывая, что сама ответит. — Алло? — Урсула, милая, — она прикрыла ладонью трубку, говоря Энди: — Это папа. Здравствуй, любимый, — она не скрывала радости в голосе. — Урсула, твой отец умер, — ее словно ударили. — Ты меня слышишь? — Да, — потерянно прошептала она, прикладывая кулак ко рту. Костяшки пальцев побелели, а в уголках глаз выступили слезы. — Я приеду, — она замолчала, а потом добавила: — Мы приедем. — Мам, что случилось? — Энди подошла к матери, обнимая ее за плечи. Она уже догнала мать в росте, и однажды их приняли за сестер. — Твой дед умер, — у Урсулы дрожали губы. Рамсею Гранджу еще не было семидесяти, но он прожил насыщенную жизнь, его потомки могли им гордиться. Его здоровье подкосила внезапная смерть старшей дочери, отъезд внучки, война и океан, разделивший его со младшей дочерью. После похорон Рамсея дом на Логан-Плейс заколотили до лучших времен, Кэтлин вернулась в дом сына и невестки. Урсула не смогла долго горевать, ибо горечи еще придется хлебнуть много, она познает ее вкус сполна. Так заканчивалось их печальное десятилетие, а ведь когда-то все было так прекрасно. Слова «печаль» и «горечь» затмили все, превращая в рабов остальные эмоции и радости. Все только начиналось...***
Войдя в дом с охапкой корреспонденции и услышав печальные новости из Европы, стало немного не по себе. В это время в Англии уже прохладно, льют проливные дожди, туманы по утрам мягко, словно пуховое одеяло, обволакивают город, а листья, как пестрые бумажки, танцуют свой озорной танец. Но вряд ли там видят это великолепие: другие заботы на время отвлекают от всего на свете. Конечно, сюда тоже приходят дожди, прибивая пыль к дороге, но в такие минуты все больше охватывает хандра. Виктор стал складывать в одну стопку газеты, в другую письма для Мелоди и Даниэля, среди ничего не значивших для него конвертов замелькала телеграмма из Лондона. Это было от Артура. Может, бомба попала в завод? Или разбомбили офис на Тюдор-стрит? Он осторожно вскрыл конверт, буквы промелькнули перед глазами, складываясь в страшные слова. Рамсей умер... Умер Рамсей... Виктор сел в кресло. Его учитель, его тесть ушел в иной мир. За эти двадцать шесть лет он стал ему всем. Именно Рамсей заметил его, выделил среди прочих студентов и впоследствии стал для него всем. Боже, что же он скажет Диане? Она обвинит его во всех смертных грехах. Ведь именно он настоял, чтобы они уехали из Лондона, именно он уверял ее, что так будет лучше всем. Но и не сказать он не имеет права. — Виктор, — Диана, цокая каблучками, вошла в гостиную. — Что с тобой? — Рамсей умер, — он так редко показывал ей, что у него на душе. Лишь в редкие минуты ей удавалось застать его врасплох и каким-то чудом спасти от эмоциональной бездны. — Папа, — прошептала она. — Мне очень жаль, Диана. Я... — Ничего ты не понимаешь! — вспылила она. — Это ты во всем виноват! Я даже не смогла похоронить отца! — Как будто ты одна что-то потеряла! — крикнул он. — Я потерял отца и учителя второй раз! — Не делай из себя мученика! — он подскочил к ней. — Я делаю?! Я думал о своей семье прежде всего! Ты знаешь, что твориться в Лондоне, что пятьдесят семь дней его бомбили?! — он замолчал. — Плевать! Эгоист! — она замахнулась, собираясь дать пощечину, но мужчина схватил ее за запястье. — Думай, что хочешь, дорогая. Я опять все спущу на тормозах! — она слышала, как его сердце бешено бьется. — Тогда в этот раз мы разведемся, — прошептала она. — О Виктор, — река хлынула, шлюзы открылись, слезы горячим потоком побежали по щекам. — Виктор, — она прильнула, он обнял ее, нежно гладя по волосам. — Виктор... — Ничего, ничего. Это должно было случиться когда-нибудь, — они долго стояли прижавшись друг к другу, утешая, даря надежду на лучшую жизнь.***
Весна — осень 1941. Письма с Ближнего Востока приходили редко, Мария порой боялась их читать, смотреть на стопку почты, приходившей и из Аргентины, и с других концов страны; найти среди них похоронку из Египта. На Ближнем Востоке немцы стремились взять под опеку нефтеносные армии, подчинив Францию, Гитлер получил ее протектораты, если он завоюет Англию, следующим станет Иран, а потом... страшно подумать, что случится потом. Всю весну Югославия дралась за свою свободу, уже пол-Европы лежало у ног немцев, а у Британии уже почти не было сил держаться и бороться. Письма из Аргентины почти перестали приходить, в море разворачивались жестокие бои. Германия еще мечтала, отрезав все морские пути Англии, сломить ту окончательно, с другой стороны Япония ломилась в англо-французские колонии, подчиняя одну за одной, оставляя за собой выжженное поле. Мир дрожал и готов был рухнуть под натиском темных сил. 22 июня рано утром Германия напала на СССР. Вильям приносил дурные вести: то там, то тут противники Гитлера нанесли поражения. Десятилетие началось печально. — Мама, нам нужно поговорить, — начал Джастин, восемнадцатилетний высокий статный юноша, похожий на свою мать, в отличие от Кевина. Мария замерла, убирая руки от лица, смотря на него с невозмутимым спокойствием. — Что-то произошло? — Мария, скрывая настороженность в голосе, дрожала, боясь то, что он скажет. — Я хочу к Кевину, на войну, — Мария изобразила жалкую улыбку, чувствуя, как в ней поднимается гнев, что она готова задушить его за такое. — Ты не понимаешь... — Боже мой, все я понимаю, — Джастин вынул из внутреннего кармана кожаной куртки какую-то бумагу. — Отец помог: меня направляют в часть Кевина. — Это — сумасшествие, — возразила Мария. — Нет, мама, это — мое решение. Мир дрожит, но его еще можно спасти, — он подошел к ней, обнимая за плечи. Он был выше ростом, поэтому голова Марии легла на широкую грудь ее сына, тот погладил ее скованные плечики, утешая и подбадривая. — Ну, прости меня. Если мы умрем, ты можешь нами гордиться. Он уехал через две недели в Египет, к брату. Прошлым летом итальянские войска решили завоевать Судан и Кению и отобрать у Англии Сомали. Кевин Трейндж оказался в гуще событий вместе с эфиопским партизанами. Итальянцы бежали, как последние трусы, бросая технику. К этому лету Восточная Африка была свободна, это, конечно, победа, но и она меркла на фоне поражений. Тяжелее всех дело обстояло в Египте и соседних французских владениях. Осенью прошлого года Кевина перевили в Египет, он участвовал в боях против наступавших итальянцев, защищая границы британских владений. Декабрь 1940 и февраль 1941 стали самыми страшными месяцами в жизни Кевина, его товарищи умирали, он видел смерть каждый день, и это причиняло неимоверную боль. Огромная армия «Нил» смогла очистить Египет, Муссолини испугался и попросил помощи у своего «друга». До Кевина Трейнджа доходили печальные новости: армия Роммеля выбила англичан из Ливии в марте 1941. Летом враги опять стояли у границ Египта. Когда Джастин приехал в часть, он быстро нашел брата, сидящего со своими товарищами, чистящего сапоги и что-то бурно, с ругательствами обсуждающего. Джастин бросил свой тюк в казарму. Они находились в Александрии, дух древности и востока одурманивал и обострял чувства. Его брат не был рядовым солдатом, его уважали, его геройству поражались. Джастин всех покорял своими обаянием и общительностью, легко находил общее темы. Попав в элитную часть базы, Джастин не ощутил себя чужим, он же еще один сын лорда Трейнджа. Имея прекрасную физическую подготовку и пройдя школу лицемерия в Берлине, Джастин заработал превосходную репутацию среди арамейских товарищей. Деятельность отца приносила свои плоды, благодаря жизни то во Франции, то в Германии он свободно мог говорить. И, в отличие от своего старшего братца, он мог быть не просто воякой, а разведчиком, и командование имело на него планы. Кевин, даже с его желанием делать политическую карьеру, не мог соперничать с братом в части дипломатии. Там, в Берлине, Кевин получил благосклонность нацисткой элиты, кривить душой он мог, но иногда не хватало духу сдержать себя, и, чтобы не наломать дров, он просто тихо уходил по-английски. Джастин же всегда легко находил компромисс, из него бы получился стоящий политик, это даже отметил Черчилль. Вильям не зря его сюда отправил: младший сын, если выживет, пройдет блестящую дорогу политика или дипломата. Однажды вечером он вышел прогуляться, подышать теплым южным воздухом. Он шел, поскрипывая гравием, и увидел в окне медицинского пункта два силуэта. Он подошел ближе. Красивая медсестра, марокканка Надин, обнималась с его братом. Надин была прелестна, еще в первую их встречу Джастин успел разглядеть ее: темные арабские глаза притягивали, а волосы как червленое золото говорили, что она совсем не арабка (позже он узнал, что отец девушки испанский начальник, а мать — арабка). Внебрачная дочь легко относилась к подобным романам. Надин стояла в одном нижнем белье, она опустилась на колени перед Кевином, у Джастина захватило дух. Конечно, у него были подружки, но таких вольностей они себе не позволяли, все было более невинно, чем сейчас. Он развернулся и ушел. Джастин ревновал брата, завидовал ему, конечно, здесь находились и другие медсестры, но он хотел именно эту. Все же решившись зайти к Надин, Джастин, как ему показалось, выбрал самый нелепый предлог. Он постучал, она открыла дверь. Юноша попросил таблетку от головной боли, она принесла воды и пилюлю. Джастин невольно прикоснулся к ее бедру, и она ответила. Надин поцеловала его, он с силой стиснул ее в объятьях, теряясь в ласках. Позже, счастливый, он пошел к себе. Всю осень, что прожили в ожидании боя, они занимались любовью с одной и той же женщиной, не подозревая об этом. Во время войны ничто не могло быть вечным, кто знает, как сложится дальше. Сегодня нельзя загадать завтра, жизнь здесь скоротечна и трагична. Откуда было знать, что эта связь станет одной из причин трагедии такого далекого будущего, что страшно смотреть вперед. А будет ли оно, это будущее? Жизнь сплела еще одно причудливое кружево в английском саду.***
Посмотрев в зеркало, Роуз увидела жалкую женщину. Понятно, почему она больше не волновала Саймана. Она опустила пуховку в маленькую баночку с остатками пудры, размазанной по краям. Хотя причин можно найти много. У него умерла жена, дочь уехала в Штаты, и еще началась война. В дни бомбежки той страшной осенью она приезжала и все пятьдесят семь дней жила с ним. Но за это время он даже не прикоснулся к ней. Много времени он проводил с Джулианом, играя и рассказывая ему длинные истории. «Хотя чего ты ждала, Роуз? — подумала она, собирая пшеничные волосы в косу. — Думала, что он все бросит и прибежит к тебе? Бросит жену, а после ее смерти сделает тебе предложение? Какая же ты дура, Роуз! Ты всегда это знала, знала, что женатые мужчины редко бросают своих жен». Она подкрасила ресницы, оправила шерстяное синее платье. Вместе с Джулианом она собралась на встречу с Сайманом. Лондон этой осенью бомбили мало, хорошо, что все силы Гитлер перебросил на красных: Англия могла вздохнуть чуть-чуть свободнее. Сайман уже ждал за столиком. Женщина сняла палантин, Джулиан радостно обнял отца, целуя его в обе щеки. Роуз счастливо улыбнулась, она довольствовалась и этими пустыми, ничего не значившими для него минутами. — Как ты? — вдруг услышала она. — Спасибо, неплохо, — она работала секретаршей в военном ведомстве, печатала статистические таблицы, оставив блистательную жизнь модели. — Ты могла бы жить у меня, все-таки загородом безопасней, — Сайман ей улыбнулся. Конечно, его терзает чувство вины, что она здесь одна, слышит каждый день взрывы бомб да новости о смертях. — Нет, спасибо. Я проживу сама, как жила до этого, — Роуз горделиво подняла подбородок. — Это эгоистично, Роуз, я хочу помочь, — Сайман попытался накрыть руку Роуз своей ладонью. — Давай распишемся и обвенчаемся сегодня? — в ее глазах появились слезы. — А что потом? — Роуз уже улыбалась сквозь слезы. — У нас все будет потом. Ты такая сегодня красивая, — он снова обнял ее. Они обвенчались в этот же день, Роуз стала новой леди Портси. Они приехали в Портси-хаус и вновь обрели себя. Он впервые жил сегодня ночью за эти несколько лет со смерти Кассандры. Роуз дышала громко, до боли стискивая его плечи, шепча ему в ухо разные слова, что шепчут все влюбленные. Сайман поцеловал ее в шею — неужели сейчас не поздно начать все сначала? Когда-то он просто находил в ней утешение, сейчас же чувствовал, что любит. Он заснул в ее теплых объятьях, чувствуя спокойствие и любовь. О чудный апрель... Через неделю Роуз поняла, что ей нужно вернуться за вещами в Лондоне. Они поехали втроем. Забрав вещи с ее новой квартиры у метро «Бэнк», поздно вечером они выходили из подземки на улицу. Солнце сегодня почти не выглядывало из-под темных облаков, наверное, пойдет дождь. Сайман обнимал ее за талию, Джулиан остался с Бекки, служанкой Саймана. Роуз переполняло счастье, ей хотелось кричать, сказать всем, что она счастлива, они прошли вместе такой трудный путь, что трудно верить, что все это не сон, а явь. Раздался привычный грохот и тарахтение, в небе парила стальная птица, они, как всегда, ориентируются на собор Св. Павла, чтобы знать, куда бить. — Роуз, — Сайман ее оттолкнул, она отлетела в сторону, оказавшись вдали от метро. Бомба точно попала в метро «Бэнк», под завалами находилось сотни человек. Роуз подняла голову, чувствуя, что с ней ничего не произошло, если не считать ободранную коленку. С трудом поднявшись с асфальта, Роуз увидела людей, разбиравших завалы. Где-то еще, вдали, разрывались бомбы и пылали кроваво-желтые огни. — Сайман, — его нашли под завалом вместе с девушкой, которую он решил спасти. — Сайман, — он еще слабо дышал. — Помогите, пожалуйста. Отвезите меня в госпиталь в Челси. — Я отвезу вас, — кто-то помог донести бездыханного Саймана в машину. Роуз ничего не замечала: ни сложностей дороги, ни разрушенные дома, ни убитых людей, ни летящие самолеты. В два часа ночи Саймана внесли в госпиталь. Артур Йорк, заметив знакомую девушку, хотел было уйти. Это из-за нее погибла Аманда, помогать этой дряни будет кто-нибудь другой. «Сайман», — услышал он, Артур все же обернулся, растолкал толпу медсестер и увидел на носилках друга. — Быстрее ко мне, в операционную, — крикнул он. Адская ночь только началась. Он пытался спасти друга, он так хотел, чтобы тот жил, но одного его желания было недостаточно. Он впервые в жизни проклял Бога, в первые в жизни плакал над операционном столом. Потому что сегодняшней ужасной ночью умер его друг — Сайман Портси. Он выгнал всех, оставшись с ним наедине. Осколочных ранений было столько, что просто удивительно, что не умер мгновенно. Набравшись сил и храбрости, Артур вышел из зала, подходя к Роуз, что сидела на скамейке и плакала. — Роуз, я доктор... — Йорк, я знаю, — она вытерла слезы, встала, смотря прямо ему в глаза. — Как он? — Роуз, — черт, как же тяжело. Он сотню тысяч раз говорил эти слова — почему сейчас они застревают в горле? — Его нет... я... — девушка побледнела и упала в обморок. 1 мая 1941 года пятьсот пятьдесят бомбардировщиков люфтваффе сбросили на город в течение нескольких часов более ста тысяч зажигательных и сотни обычных бомб, в ту ночь смерть унесла около полторы тысячи человек, доведя разрушения Лондона до катастрофы. Еще свежо было воспоминание о рождественской бомбежке прошлого года. Лондонцы окрестили ее вторым пожаром. Власти были готовы рыть братские могилы для потенциальных жертв налетов, но не позаботились создать достаточное количество убежищ, чтобы избежать этих жертв. Лондонцы спасались в метро. Большинство горожан просто залезали дома под одеяло и молились. Это был последний налет на Лондон: Гитлер бросил все силы на Россию. Саймана похоронили рядом с Амандой, его первой женой. Из жизни ушел талантливый психолог, которому недавно исполнилось сорок девять. Для их семьи и друзей это стало еще одной страшной потерей. Урсула, как и Артур, тяжело переживала это, она хотела поговорить с ним о сыне и не успела... Фредерик и Вера прибывали в такой же печали, вот и остались они вчетвером в любимом городе, напоминавшим руины. До Джейсона письма не доходили, так как и Кент тоже иногда бомбили, а из-за сражений на Атлантике теперь невозможно было писать Виктору. Война разбила вечных друзей, они уже не те, их времена уходили в небытие.***
Как-то быстро прошла ночь, а за ней и суббота. После воскресной мессы Джулия снова побрела в сторону ржавых полей. Она села на старое дерево, следя за косяками птиц, слушая песни ветра. Машинально достала из сумки фотоаппарат, начиная снимать поле, по которому пробежался заяц, колыхание мертвых трав и кружащие листья. Она отняла от лица фотоаппарат, замирая на несколько мгновений. Чьи-то теплые руки просунулись под ее потрепанное пальто, девушка ощущала согревающие тепло и нежность. Она знала, что он здесь, чувствовала кожей, чувствовала разумом. Джулия так и не смогла вытравить Эверта из сердца, так и не смогла забыть, стала избегать, но сердцу-то ведь не прикажешь. Она выдохнула, его теплые ладони оказались на ее груди. «Нужно остановить Эверта, пока не поздно», — подумала она, но целомудренные мысли улетучивались в миг. Ее руки начали ослабевать, и тут она вспомнила о своей драгоценности, другую Джейсон ей просто не купит. Она оттолкнула настойчивую руку, резко вставая с дерева. — Что с тобой? — вдруг спросил он. — Ты чуть не сломал мне фотоаппарат, — Джулия поправила берет. — Идиот. — Джулия, остынь. Мне хватает и Морион, — Эверт помог ей сложить технику. — Я люблю тебя, — она открыла рот от удивления. — Нет! Так не бывает! — отрезала она. — Ты женат! Так нельзя! — Признайся, что любишь меня. — Нет! — ее глаза страстно сияли, жаль, что она не знает, как это возбуждающе на него действует. — О да, милая, это значит да, — от поцелуев у нее кружилась голова, она вдыхала его одеколон, ощущая, как напряжение в ее теле растет. Эверт отпустил ее и побрел домой. Джулия, ошарашенная, тоже поплелась в замок. Две недели она избегала его, даже не зная, что сказать. Он раскусил ее, понял все тайные помыслы, и теперь она обнажена для него, но главное, что он любит ее. Как же девушка была молода и не понимала, что ее настоящая любовь не рядом с ней, что для нее не пришло время, что еще долго нужно ждать. Но это будет потом, а сейчас она жила сегодняшним днем. Джулия боялась саму себя, но не познала себя до конца: кто знает, может, это свойственно ее натуре? Он снова нашел ее у того же дерева ровно через две недели. Джулия сидела на стволе и читала книгу. Эверт сел сзади, отодвигая носом воротник пальто, приникая губами к мягкой шеи. Она обернулась, испытывая страх и удивление, гадая: бежать или остаться. Он скинул с себя пальто, бросая на землю, потом ее пальто, устраивая ложе для них. На улице стояла поздняя осень, и делать это здесь просто безумие, но в замке их найдут, а это место станет свидетелем их любви. Эверт опустил ее на ложе, его ладонь скользнула под ее тяжелую шерстяную юбку, лаская бедро. Джулия задрожала, вцепившись ему в плечо. Он целовал ее, отвлекая от того, что творили его руки под ее юбкой. Ей было так хорошо в его объятьях, поцелуи пьянили, кружили голову так, что не было сил остановиться. Она отдала ему себя, совершенно забыв, что мужчина женат. Так они стали встречаться на этом месте. А где-то на другом конце света ее ждала любовь. Так, вроде бы, предсказывала ей старая цыганка?