Два мира властвуют от века, Два равноправных бытия: Один объемлет человека, Другой — душа и мысль моя, И как в росинке чуть заметной, Весь солнца лик ты узнаешь, Так слитно в глубине заветной Все мироздание ты найдешь. Ф. И. Тютчев
Январь 1986. Всю дорогу они были погружены в молчание. Фредди пытался ее утешить, но все это было бесполезно. Каждый раз, как он брал ее руку в свои ладони, Бетти просто вырывала свою руку. Она не слушала его, вся была в своих мыслях. Когда он говорил, что все образумится, то она понимала, что все не так хорошо. На семейное Рождество, когда они в последний раз собирались вместе, Виктор прощался со всеми. Он много рассказывал о себе, много, что он не рассказывал в течение жизни, мечтал, что все у них будет хорошо, что они будут вместе, но они этого сами не хотели. Виктор мирил их, то плакал, то радовался. Аллен-Холл встречал их холодным молчанием. На пороге ее ждал Джордж с Гарри, они обнялись, молчаливо проходя в замок, погрузившийся в траур. Виктор еще не умер, но его конец был очень близок. Сжимая его руку, у постели супруга рыдала Диана. Виктор тихо умер, никто и не видел, как он перестал дышать. Когда его нашли утром, то тело уже успело остыть. Прошли похороны. Аллен-Холл стал каким-то серым без своего хозяина, теперь замок ждал нового господина. На похоронах было много людей, которые знали хоть недолго Виктора Лейтона. Священник долго произносил речь, стирая слезы. Он был всем для жителей деревень, которым он помогал безвозмездно, отцом для своих рабочих, другом, радостным человеком. Прощаться было тяжело, как и отпускать его на небеса, но так суждено. Вечером Лейтоны собрались за столом. Место хозяина было свободно, как-то было холодно от этого. Гарри понял это и встал. — Я знаю, это кощунство, но нам нужен новый глава семьи. Папа, теперь — это ты, — Джордж тяжело сглотнул. Теперь он был старшим в этой семье. Через две недели приехал душеприказчик Виктора — мистер Беннет, его адвокат. Лейтоны собрались в мраморной гостиной, чтобы услышать, как Виктор решил распорядиться своим имуществом. Флора чувствовала гнетущую атмосферу. После того, как Джордж стал главой семьи, Руфус устроил скандал, потому что теперь он был самым старшим. Но дети и внуки Виктора отстояли право Джорджа. Никто не хотел больше соревноваться со второй семьей. Мистер Беннет поправил очки, смотря на них всех. Это было небольшое наставление. Виктор делил все свои деньги между детьми и внуками, акции отдавал Роберту, каждому уделил внимание. Руфус ерзал, он надеялся, что главная жемчужина в сокровищнице достанется ему, и тогда он сможет перебраться в Лондон и стать еще богаче. Но Аллен-Холл достался в итоге Бетти. Ей стало легко, и она не поверила, что это правда, и снова заплакала. Ей необходимо стать сильной, нужно привести себя в чувства.***
Весна—лето 1986. Замужество, как оказалось, скучное дело, хотя Флора это предполагала. По настоянию Хьюго она оставила контору Алика, даже диплом получила досрочно — хотела заняться наукой. Но он не позволил ей. Днем она была предоставлена сама себе, Дебора не позволяла особо скучать, постоянно взваливая на нее дела по хозяйству. Все были рады ее браку, кроме нее самой. Поэтому, когда Дебора попросила заняться ее оформлением сада, она восприняла это с радостью. В Лондоне она нашла контору «Сад Флоры», ее привлекло название и виды услуг. Она вошла, сказав секретарше, что у нее назначена встреча с дизайнером, ей сказали проходить. Флора вошла и чуть не упала в обморок, у нее подкашивались ноги, и он помог ей сесть в кресло. Это был он. Он все так же был великолепен, нет, он даже стал лучше. Она заглянула в его темные, арабские глаза и чуть не сошла с ума, ее сердце громко забилось, напоминая о ее любви к нему. Она чуть слышно вздохнула, невольно касаясь тонкого кольца с цветком. Хьюго жутко выводило из себя, что она носит его, не снимая, она же твердила, как оно дорого ей. Великолепное кольцо Хьюго для нее мало что значило. — Здравствуй, Флора, — проговорил он, его бархатный голос заставил ее трепетать еще сильней. Он ожидал увидеть кого угодно, но только не ту, что почти забыл. — Здравствуй, Ричард, — он заметил обручальное кольцо у нее на руке и застыл. Хотя... чего он ожидал? Ей уже двадцать два, она молода и хороша собой, и, конечно же, нашелся тот, за кого она вышла замуж. Он стал искать взглядом свое кольцо, но Флора прятала в складках теплого жакета вторую руку. — Как ты? — Неплохо, я замужем. Свекровь заставила заниматься садом... — она замолчала. — Я не ожидала тебя увидеть здесь. — Я тоже не думал увидеть тебя. И что она хочет? — он улыбался ей. Как же чертовски сложно сохранять равнодушие, делать вид, будто пять лет назад между ними ничего не было, не было тех упоительных ночей в садах, слов любви и счастья. — Что-то в стиле регулярных садов, копируя Блейхем или Аллен-Холл. — Скука смертная, — пробормотал он. — Ну что, исполним. Аллен-Холл очень красив, не то слово, лет семь тому назад я помогал там в садах, — Флора опустила взгляд, какая жалось, что она жила в Спенсер-Хаус и не видела его тогда. — Я завтра приеду — посмотрю, потом позвоню, когда будет готов проект. Ты завтра дома? — Нет, я поеду к сестре, — она встала, собираясь уходить, находиться с ним рядом было невыносимо для нее. — Ты часто вспоминал обо мне? — он ждал этот вопрос и одновременно боялся его. — Да, первое время — каждый день, — ответил он, Флора открыла дверь, потом обернулась. — Я тоже. По ее щекам побежали слезы: прошло столько лет, а он все так же волновал ее, прошло столько одиноких дней, а она все так же, смотря в его глаза, тонула. Что же это могло быть? Она так хотела обнять его, прижаться к его широкой груди и растворяться, теряться в его крепких, настоящих объятьях. Теряться, заглушить разум и прыгнуть в пропасть, зная, что тебя подхватит блаженный горячий поток и сметет все, что будет стоять на его пути. И тогда брак, деньги, положение будет ничем по сравнению с тем, что у них может быть. Но нужна ли она ему? Он позвонил через четыре дня, и Флора быстро собралась, иногда ей казалось, что Дебора что-то подозревает, но она каждый день говорила себе, то это плод ее фантазии. Флора вбежала в офис, и стала ждать, когда он освободиться. Он с кем-то громко разговаривал и до нее стали доноситься обрывки разговора. — Когда ты мне сделаешь предложение? — дама не говорила, а визжала. — Я давно тебе говорил, что не хочу жениться, — его голос звучал спокойно. — Я никогда не женюсь! — Тогда ты ни на ком не женишься, ты хоть раз любил? — Флора затаила дыхание. — Любил, это было давно, и это было прекрасно, — она облегчено вздохнула. — Хизер, я не женюсь на тебе. — Больно надо! — она вышла с шумом, посмотрела Флору: — Вы тоже хотите, чтобы вас просто использовали и бросили? — и с вихрем эта брюнетка выбежала на улицу. Флора посмотрела на Ричарда, он ей улыбнулся, и завел к себе в кабинет. — Прости за этот скандал, — он выглядел каким-то подавленным, ей показалось забавным, что он оправдывается перед ней. — Ничего страшного, — он повесил ее пальто на спинку стула. — Так готово? — Да, — он долго ей объяснял, что он хочет, и она, молча, как всегда слушала его. — Не хочешь завтра со мной поужинать, в знак старой дружбы? — она вздернула бровь, кивнула ему. — Приедешь сюда к восьми? — она снова кивнула, гадая, что это будет свидание или просто ужин. Собиралась она у Дженни, чтобы Дебора не могла видеть, как она тщательно наряжаться. Она выбрала атласное серо-голубое платье с глубоким декольте, и поняла, что хочет провести с ним ночь, тем более что Хьюго на полтора месяца уехал в Женеву. Ричард был потрясен, когда ее увидел. Днем перед ним представала обычная девушка, но сегодня он увидел нимфу, которую он страстно хотел с того самого мгновения, как она переступила порог его офиса. Все эти дни он не мог выбросить ее из головы. С тех пор она сильно изменилась, юная женщина стала роковой соблазнительницей, только она сама этого еще не знает. — Чем ты занимался все эти годы? — спросила она, снова утопая в его глазах. — Много ездил, стажировался, и вот я здесь, — он тихо засмеялся. — «Спасибо» тому благодетелю, здесь я уже полгода. — Этот благодетель мой отец, — она потупила взгляд. — Я расскажу тебе одну историю. Мой отец никогда не был властолюбивым, но большие деньги портят, и он изменился. У меня есть кузина, и у нее такой же отец, и он тоже хотел разлучить ее с любимым человеком, а потом они все-таки поженились, и она порвала со своей семьей. Но я так не могу сделать, потому что я слабая, — последнюю фразу она произнесла, как приговор. — Ты скучаешь по свободе? — в его интонации явно присутствовала ирония. — Мне Хьюго мало что позволяет... — Ага, вот я и узнал его имя, — она накрыла его ладонь своей. — Ты любишь его? — Нет, — проронила она. — Нет, не люблю. Я даже не знаю, зачем вышла за него замуж. Мне было плохо первое время, школа не радовала, колледж тоже, работа... все казалось скучным, пресным, а потом, чтобы ничего этого не видеть, я начала выпивать. О, мне было всего девятнадцать, а я уже катилась вниз! Хьюго спас меня от самой себя, но я все так же несчастна, как и до этого. Прости, — он стиснул ее ладонь. — Хочешь чаю? Выпьем у меня, нам есть о чем поговорить, — он заплатил, помогая девушке встать. У него была большая квартира, в ней она ощущала его всего. Они прошли вместе в гостиную, Флора не позволила ему пойти поставить чайник, а вместо этого обняла его, приникая к его губам. Он пылко отвечал, запуская пальцы в ее волосы. Ей хотелось кричать от счастья: он был с ней в ее объятьях, он покрывал поцелуями ее волосы, лицо, шею, а она приглушенно стонала, тихо сходя с ума. Ричард скинул ее платье, опуская ее перед камином. Они были как под сенью их дуба, только над ними были листья лиан. Мужчина уже раздел ее и стал раздеваться сам. Как же ей было хорошо рядом с ним. Только он мог заполнить пустоту ее души, только он помог ей парить от счастья. — Ричард, — выдохнула она. — Как я ждала тебя... я умирала без тебя... — Я тоже... — Скажи, что ты сожалеешь, — попросил он, — и моя совесть будет чиста. — Я сожалею, что так бездарно прожила эти пять лет, — он повернул ее к себе. — Я сожалею, что все эти годы я глупо жила. Я люблю тебя, я люблю тебя... — Знаешь, чем я жил все эти годы? Я мечтал вот так быть с тобой, мечтал быть только с тобой, потому что за эти пять лет я не смог забыть тебя, потому что я люблю тебя до сих пор. Ни одна женщина не могла заполучить мое сердце, потому что я отдал его тебе пять лет тому назад, — он стирал ее слезы, струящиеся по щекам. Месяц она была счастлива, месяц она, лежа в его объятьях, впервые не хотела приложиться в бутылке. Они не думали о завтра, зная, что его не может быть. Но реальность заявила о себе быстрее, чем они успели опомниться. Через три дня приезжал Хьюго, и она поняла, что ждет ребенка от Ричарда. Она была рада, но совсем не знала, что делать. Он был безмерно рад, а ее муж пришел в настоящее бешенство, заперев ее в доме, откуда ее вызволили Гарри и Ричард. — Ричард... — выдохнула она, дверь за ними захлопнулась, она почувствовала, как его слезы падают к ней на спину. — Я больше не отпущу тебя, я больше не смогу прожить без тебя...***
«Сколько можно? — спрашивал он себя в очередной раз. — Сколько можно терпеть отцовский диктат?» Он не имел прав на его жизнь, потому что его не было в его жизни восемнадцать лет. И он считает, что может лезть теперь? Он не может решать, жениться ему или нет! Роберт Лейтон не имеет никаких прав на его жизнь. Джозеф стукнул кулаком по столу, пишущие принадлежности подпрыгнули, ручки скатились на стол. Черт бы его побери! Он не позволит этому человеку управлять собой. Роберт и так чуть не продал собственную дочь, сейчас же он делал из него выгодную для себя инвестицию. Джозеф немного отпустил галстук; секретарша, мимо которой он пронесся, перестала пить чай, набирая номер подруги и сообщая, что к ним мчится взбешенный сэр Джозеф. С тех пор, как появился младший Лейтон, почти каждый день летели перья и сверкали искры. Говорят, покойный сэр Виктор в молодости был таким же горячим и дерзким. Джозеф распахнул дверь, и Роберт сделал вид, что это его нисколько не беспокоит. — Ты, жалкий ублюдок, думаешь, что можешь за меня все решать?! — Роберт поднял на сына глаза: — Выйди вон и успокойся. — Ты уже разрушил жизнь своих дочерей, так оставь меня в покое! Что ты о себе возомнил?! — Джозеф встретился взглядом с отцом. — Кто ты вообще такой?! — Я твой отец, — Джозеф громко рассмеялся. — Только на бумажке и генетически, не ты меня воспитал, не ты меня всему научил. Мой отец Виктор, нравится или нет, но тебе придется считаться со мной, — Роберт встал, обходя свой стол. — Ничего у тебя не выйдет. — Не переживай, скоро я вышибу отсюда всех твоих дружков, поверь, мне хватит сил! — Джозеф толкнул дверь, снова, как вихрь, пролетая по холлу. Он дошел до лифта. Сегодня ему нужно побыть одному, а значит уехать с Тюдор-стрит. В Аллен-Холл. К Диане. С тех пор, как умер Виктор, ничего не изменилось. Джордж пытался всех собрать, но ему не хватало сил, потому что он слишком мягко действовал на всех, ему стоило большего труда позвать всех на ужин в Дж-Хаус, к Диане же на ужины ездили больше из уважения к пожилой женщине. Роберт чаще всего игнорировал такие мероприятия, все молчали, зная, что чаще всего он не приходит из-за Бетти. Они не переносили общество друг друга, не пытаясь за десять лет найти в себе силы на примирение. Джозеф понимал Бетти лучше других. Его отношения с отцом изначально сложились, как рабочие; все свои тревоги, все свои заботы он мог доверить только деду, тот всегда его понимал. Если бы не такие гнилые людишки, как Роберт, Флер и Марк, то мрак, поселившийся в их душах, никогда бы не завладел ими так крепко.***
Осень 1986. В ноябре у Флоры и Ричарда родилась девочка. Флора назвала малышку Северина Эли Спенсер Бленд. Осень на редкость была тихой. Марк так и не смог принять развод дочери с таким обеспеченным человеком и ее скоропостижную свадьбу. Но, обретя любовь Ричарда, Флора выпорхнула из золотой клетки, она не боялась летать, ее сердце билось ради любви, билось ради него. Марк ненавидел Ричарда еще с тех времен, когда Ричард и Флора встречались в садах Кента. Достаток Ричарда был не так уж и велик, ему было уже за тридцать, конечно, в этом Марк не видел ничего хорошего. Только Элеонора испытывала радость: ее дочь наконец-то доплыла до тихой гавани, где теперь качается в лодке на волнах любви. После того, как Флора рассталась с Ричардом, внутри нее все оборвалось, ей не нужна была новая жизнь, но когда она вновь увидела любимого, то былые чувства в ней воскресли. Марку, не любившему никогда, было не понять ее по-настоящему. Когда-то он испытывал нежные чувства к ее матери, но это была не любовь. Элеонора всегда ему была удобна, ее хорошая семья, связи привлекали Марка. Она никогда публично не выказывала чувства, никто не знал, какая буря скрывается за маской отчужденности. Да и сама Элеонора, кроме благодарности, ничего больше не испытывала. Ее любовь принадлежала Берти, но Берти не хотел обязательств, не хотел навсегда быть привязанным хотя бы к одной женщине. От этого Элеонора страдала. — Как ты могла это допустить? — бушевал Марк. — Что ее ждет с ним? — Она любит его, жаль, что пять лет тому назад ты не заметил этого, — ответила Нэлли. — Она терялась без него, пыталась забыть, вырвать из сердца, поэтому-то и выскочила за этого Хьюго, — Элеонора замолчала. — Вся в тебя! Такая же идеалистка! — крикнул Марк. — Я никогда не любила тебя, — произнесла она. — Теперь я это знаю. — Ты не можешь так говорить! — он рывком поднял ее из кресла. — Могу. Я люблю только Берти, и если бы у меня хватило сил, то я бы ушла от тебя много лет назад, — она закрыла глаза: — Я наделала много ошибок, но хотя бы Флора пусть сделает меньше.***
Апрель 1987. В ту весну Полли уже исполнилось восемнадцать; окончив школу, юная девушка мечтала поступить на искусствоведа и поселиться подальше от родителей. Она давно знала, что мать два года встречается с Роджером Томпсоном, а отец меняет любовниц почти каждый месяц, но ее саму мало волновали семейные проблемы. Сама она была охвачена новыми чувствами. Когда ей было тринадцать, она зареклась, что больше никогда не будет любить, чтобы потом не страдать, но, посмотрев на Флору, которая была старше на пять лет, она решила больше не бегать от себя самой. Полли отрезала свои длинные косы и сделала стрижку, как у принцессы Дианы. Полли смотрела на себя в зеркало и каждый раз понимала, что она наконец-то превратилась в женщину из девочки-подростка. Больше всех она общалась с Кэрри. Ее маленькой подружке было тринадцать лет. Они вместе учились, Полли любила искусство, Кэрри, как и отец, медицину. Они были очень разные, но все же дружили. Часто вместе гуляли по Лондону и брали с собой Лили Роуз. Кэрри с тех пор, как Гарри хлопнул дверью и ушел, сильно изменилась. Она поняла, что больше нельзя быть такой эгоисткой. Полли стремилась к свободе, и это поддерживал Роджер. Ему она могла доверить все, он понимал ее, придавал сил, направляя ее стремления. Роджер действительно заменил ей Дилана, отец никогда не знал, чем она живет, каков ее внутренний мир, что ее терзает и занимает все ее мысли — Роджер же предугадывал желания. Она всегда хотела, чтобы у нее было начало антикварной коллекции. Роджер подарил ей просто так антикварные сережки в форме солнца с рубинами. Полли считала это дорогим подарком, но Роджер умел убеждать. Подружки не понимали перемен в ней, мамин любовник ни в чем ей не отказывал, и Полли ощущала чужую зависть. Почему мама раньше не встретила его и не поняла, что с Диланом у нее ничего путного не получиться? Ведь Роджер любит ее, и это самое главное, а что думают другие — не важно.***
Май 1987. В Лондон пришли первые безоблачные дни. Улицы, переполненные ароматами весенних цветов, ароматными булочками, кофе и любовью, как всегда, поглощали тепло, наполняли сердце сладким ощущением радости. Май по обыкновению дарил легкость. Гарри стоял на балконе, смотря на весенние пробки: все стремились за город, только его семья не хотела перебраться в тихую местность. Все его домочадцы любили Лондон, для них было бы мучительно расстаться с ним и сменить фон мегаполиса на зеленые поля. Конечно, когда-нибудь отца не станет, и он станет хозяином Дж-Хауса, но у отца, как у и всех мужчин их семьи, было крепкое здоровье. Гарри курил. Холли накрывала стол. Они прожили вместе уже много лет, он мечтал о еще одном ребенке, а она постоянно твердила, что ее на всех не хватит. Энтони и Луису было уже по девять лет, Кэрри — тринадцать. Но Холли была непреклонна. Супруги многое пережили. По утрам стало шумно, особенно когда домочатцы собирались в школу. Бэсс с Али, так звали Аллегру, днем бывали у Флоры, та умела занять детей. Гарри всегда нравился тот факт, что у них была большая семья. У его деда трое потомков, у них же — семеро, а правнуков у Виктора — пока одиннадцать. Гарри потушил сигарету, заходя в дом. Холли устало проводила всех к двери, смотря на часы: скоро должен был приехать Ричард, чтобы забрать девочек. Гарри поцеловал жену, уже морально готовясь к сложному дню. Их карьера была на взлете. Энди скоро должна была уйти со своего поста, и все в клинике были в предвкушении того, кто займет ее место. Завистники мечтали, что вместе с ней и падет чета Лейтон. (Ни для кого не было секретом, что Энди крестница и племянница покойного Виктора, двоюродная тетя Гарри, а Гарри — его внук.) Другие только и мечтали, что кто-нибудь из них двоих станет новой главой. Сам Гарри совсем не думал обо всем этом, а Холли настолько была увлечена своей семьей, что в свои тридцать семь была готова бросить все, чтобы остаться дома и стать простой женщиной. — Как ты думаешь, в моем возрасте поздно стать матерью? — спросила женщина, у Гарри как-то радостно затрепетало сердце, а что, если его ожидания подтвердились: — Да нет. А ты что, беременна? — она надула губы, конечно, он знает все тайны ее организма. — Пока нет, но ты же готов стать папочкой, — она заливисто засмеялась. — Готов. Я всегда был за кучу детишек в нашем доме, — ответил мужчина. — Ах, Холли, я буду тогда самым счастливым человеком. — Это взаимно. Ладно, тебе пора, — она завязала ему галстук. — Ты не со мной? — С тобой. Сейчас они качались на волнах, как во время штиля, беззаботно порхали, как бабочки, не задумываясь, что после белой полосы всегда наступает черная.***
Бетти вышла из душа, надевая белый пеньюар на одной застежке. Фредди сидел на краю постели и пил мартини. Женщина села сзади, обнимая его за плечи и целуя в шею; не почувствовав никакой реакции, отстранилась от него: — Что с тобой происходит? — робко спросила она. — Иногда мне кажется, что из меня все высосали. Я ощущаю такую опустошенность... Да и возраст давит еще сильней, — Фредди вздохнул. — Сорок еще не приговор, — Бетти приблизилась к нему. — Да, но я не молодею, через лет пять ты будешь искать себе кого-нибудь помоложе, — он поставил свой бокал на пол. Бетти снова его обняла. — Но я ведь тоже не молодею. Мне уже тридцать два, и через лет пять я никому не буду нужна. Ты волновал меня, и когда тебе было двадцать два, и тридцать, и сорок, потому что ты это — мое все. Я люблю тебя, — он обернулся к ней, смотря прямо в глаза. Чувства взяли вверх над ним. Он приник к ее губам в сладком поцелуе. Ее пальцы оказались на его голове. — Я скучала по тебе, — прошептала она, отвечая на его поцелуй со всей страстью, на какую она была только способна. — Люби меня, Бетти, люби меня, — произнес он, задыхаясь. Стена рухнула, все, что он возвел, рухнуло в этот самый миг. Фредди провел рукой по ее оголенному животу, кружевным белым трусикам, он расстегнул халат, мешавший наслаждаться телом любимой. Он откинул его в сторону, прикасаясь к Бетти, как в первый раз. Фредди вдохнул аромат ее тела, такой знакомый, такой волшебный. Бетти проснулась среди ночи. Фредди курил на краю постели. Она впервые увидела его слезы, она прижалась к его спине щекой. — Миленький мой, что с тобой? — спросила она его. — Ты сожалеешь о том, что произошло между нами? — Я люблю тебя, не покидай меня никогда, — она повернула его лицо к себе. — Я умру без тебя, только не покидай меня, умоляю... — Я всегда с тобой, — Бетти стирала его мужские слезы пальцами, осушая их поцелуями. Она любила его, так любила, что готова была принять его ношу, оберегать его. — Слышишь, я с тобой, мой дорогой. — Ты обещаешь, что всегда будешь со мной? — она прижала его голову к обнаженной груди. — Да, я буду с тобой, что бы ни случилось. Для меня нет мира без тебя, я не хочу жить без тебя, потому что ты — все для меня, ты — все, что у меня есть, все остальное — просто пыль, — она жадно прильнула к его губам, толкая на простыни, он потянулся к ней...***
Лето 1987. Полли с радостью съехала от родителей. В отличие от своей матери, она всегда считала себя красавицей. У нее такая же демоническая красота, как у ее бабушки Джулии. Джулия даже в свои годы выглядела очень молодо, и Полли хотела быть такой же. Хотя главный секрет красоты — это любовь. У самой Полли кружилась голова от счастья. С Диланом не все так просто, как хотелось. Он в последние годы стал много заботиться о ее личной жизни, но, учитывая тот факт, что ее родители на грани развода, ее мало это беспокоило. Ее кумиром была Бетти, та умела дать отпор всем, хотя и Флорой она тоже восторгалась. Полли хотела любви, она искала ее, не заметив, что сама нашла. В антикварной лавке, где когда-то она любила находить те или иные утерянные семейные ценности, теперь уже работала; ее хозяин, тридцатитрехлетний искусствовед, красиво за ней ухаживал: дарил по утрам цветы, делал комплименты, ей, в отличие от других, взбалмошность сходила с рук часто. Но Айк Руммерс никогда не намекал, что хочет с ней переспать. Ее подруги считали, что ей совсем не нужен этот старикан, ведь есть столько молодых и шикарных мужчин, но Полли не интересовали зеленые юнцы, которые ничего не понимали в женщинах. Впереди таких шло их Эго, а потом уже они сами. — Полли, что вы делаете сегодня вечером? — спросил как-то Айк. Девушка посмотрела на него, окинув оценивающим взглядом. Она всмотрелась в его зелено-желтые глаза, он пригладил каштановые волосы, поправляя очки. — Хотела съездить к тете, — небрежно ответила она. — Жаль, у меня пропадают билеты в паб, — начал, было, он. — В паб?! Мне тетя достанет любой, — смеясь, произнесла она. — Ваша тетя знает, наверное, все пабы? — весело сказал он. — Да, так она поет иногда в них, когда проходят презентации, и когда нет гастролей. Сейчас эпоха стадионного рока, — с видом всезнайки добавила Полли. — Ах, это новое поколение совсем не знает, что с пабов все начиналось, — он сложил руки на груди. — Айк, я родилась в далеком шестьдесят девятом, так что поверьте, я все это знаю не понаслышке, — она скорчила гримасу зануды. — Вы просто не провели лучшие свои годы в семидесятые, — она поправила свои темно-русые локоны. — Ничего хорошего в них не вижу. Секс, драгс и рок-н-ролл, — выпалила она. — А вы знаток! — Я же сказала, что моя тетя рок-звезда, и ее муж тоже, — она подошла к мужчине, спор набирал повороты. Айк схватил ее за плечи, закрывая ей рот поцелуем, она рассмеялась и толкнула его в грудь. — Что вы делаете?! — но в ее голосе не было гнева. — Я в вас влюблен, Полли, давайте встречаться? — предложил он, она собиралась было возразить, но Руммерс опередил ее: — Знаю, знаю... мой возраст, не так ли? — она молча кивнула. — Но может, стоит пробовать, а? — Может быть, — с придыханием ответила она. — Тогда вы во сколько меня заберете? — Да хоть сейчас, закроемся и пойдем. — Только без рук! — она снова ударила его по груди. — А-то я расскажу все Роджеру, а он пострашнее моего отца. — Ладно, — буркнул Айк, пряча руки в карманы, ощущая, как она сама тянется к нему, как борется сама с собой.***
Темную гладь Женевского озера зачаровывала, по воде пробежала легкая гладь, ветер будто ласкал воду. Мери-Джейн радовалась в глубине души, что послушалась Бетти, поехав в Монтре залечивать новые душевные раны. Все это время она пыталась научиться дышать без него, но так и не смогла. Говорили, что Антонио и Ребекка пытались завести своих детей, что он переживает, ведь у них ничего не получилось; почти всегда с обложек журналов на нее смотрели их влюбленные взгляды. Сходив пару раз на свидания, М-Джейн каждый раз чувствовала себя предательницей. У нее никогда не было другой любви, она не могла знать, какого это — спать с другими мужчинами; в ее жизни никого, кроме Антонио, никогда не было. Мери-Джейн ухватилась за перила, бросая взгляд на дом Бетти, выделявшийся среди прочих, и тяжко вздохнула: Монтре не лечил ее, становилось все тяжелее влачить свое существование без любви. — М-Джейн, — она устало подняла голову, это не могло быть правдой, она не могла видеть перед собой Антонио. — Как ты здесь оказалась? — Я... Бетти отправила сюда... — промямлила она. — А ты... — Мы с Беккой здесь... она лечится, — он кашлянул. — Я читал твою последнюю книгу о Мадриде и о Вене. Неужели Вена оставила в твоей жизни столь глубокий след? — Я... прости меня, но надо идти домой, — она отцепила пальцы от перил, ощущая, как теряет равновесие. Она сделала несколько робких шагов, но ноги, как это стало иногда с ней случаться, отказывались слушаться ее. — М-Джейн, что с тобой? — только не сейчас, она боролась с собой, но вместо этого безвольно повисла у него в руках. — Мери-Джейн? — он похлопал ее по щекам, она не открывала глаза. В клинике он просидел несколько часов, позабыв о жене и ее изысканном ужине с друзьями. Антонио никак не мог понять, что произошло. Мери-Джейн была такой бледной, такой худенькой, он думал, что переломит ее, пока нес к машине. Ее глаза лихорадочно сияли, рыжие волосы потускнели, превратились в солому. Почему она перестала следить за собой? Врач нашел его в холле, когда он выпивал третью чашку крепкого кофе. — У нее в запущенной форме анемия, — начал он. — Она всегда была такой худой? — Нет, — Антонио потер лоб: не мог же он послужить причиной всего этого! — Я не знаю, как она рожала последнего ребенка. — Месье Серж, это длиться уже несколько лет, три-два года, и если мы ничего не будем делать, то она угаснет слишком быстро, — доктор замолчал, ожидая реакции. — Она умирает, но ее можно задержать здесь. — Как это не смогла увидеть ее семья? — этот вопрос Антонио скорее задал себе, нежели врачу. — Делайте, что считаете нужным. Два года тому назад он не предал некоторым деталям значения. Еще до отъезда в Нью-Йорк Мери-Джейн оправдывала свои головокружения неудобной обувью, тесными платьями, сложными запахами, усталостью. В Нью-Йорке он почти не уделял ей внимания, только однажды она вцепилась в него, словно ей не хватало воздуха, попросив вывести ее на балкон. При занятиях любовью он чувствовал на себе ее холодные руки, объясняя это ее холодностью и безразличием. Какой же он дурак! Он все разрушил. Еще до поездки в Америку М-Джейн болела, но она не хотела признавать этого. Рождение Фабрицио только усугубило ситуацию, она угасала, в ней никогда не мерка радость жизни, вера в жизнь, и если после Вены она и верила в чудо, то после их развода растеряла остатки оптимизма. — Антонио, — белая рука слабо шевельнулась, — что со мной? — Ты в больнице, — произнес он, отпуская ее ладонь. — У тебя нашли анемию, ты знала об этом? — она покачала головой. — Как ты можешь не обращать на это внимание?! — он повысил голос, но тут же осекся. — Как ты вообще можешь так бездумно жить, когда у тебя на руках четверо детей?! — Зачем мне все это, когда меня не любят, — пролепетала она. — У тебя есть семья! — взревел Антонио, — после того, как мы развелись, жизнь продолжалась! Но нет, ты упорно отказываешься признать, что я не люблю тебя больше. Эти слова резанули по сердцу женщины. — Значит, ты ничего не понял, — произнесла она, — плохо ты читал мои книги. Мой мир треснул, когда ты бросил меня ради той швабры... — Вернее, ты меня бросила, — поправил он ее, Мери-Джейн неловко приподнялась. — Нет, я сказала все правильно. Я умирала каждый день, зная, что ты с ней, зная, что я теряю тебя. Ты убил меня в тот день, а я решила убить тебя, отобрав сына. Ты женился на ней, думая, что я смогу жить дальше. Но я не могу. Я не научилась любить других, потому что у меня не было других, — она судорожно вздохнула, — я умерла. — Ты ошибаешься, — он оказался рядом с ней, схватив за плечи, она покачала головой, закрыв глаза. — Я любил тебя, — она сглотнула, он поцеловал ее в шею, в нос ударил знакомый аромат духов, некогда сводивший его с ума. Губы скользнули вверх по шее, впиваясь в рот. — Вот именно такой я тебя помню, острой на язык, — он продолжал ее целовать, лишая возможности дышать. Мери-Джейн скрепила пальцы на его затылке, притягивая его крепко-крепко к себе. — Я люблю тебя, — прошептала она. — М-Джейн... — он оторвался от нее. — Я уже простила, — прошептала она. — Будь со мной... — Да, — услышала она, — моя дорогая, я очень люблю тебя, я все потерял вместе с тобой, все.***
Сентябрь 1987. Свет заливал комнату, он бил в глаза, нарушая спокойный сон. Женщина приподнялась на локте, но Антонио тут же притянул ее обратно. Он нуждался в ней, она должна была вновь заполнить его пустоту, наполнить его бренную жизнь смыслом. Он вдохнул аромат ее тела, их страсти, осознавая в сотый раз, каким же он был дураком на самом деле. Два месяца он находился рядом с ней, только рядом с ним она зацвела, словно ей нужен был этот глоток жизни. Все эти годы он обманывал себя, думая, что не любит Мери-Джейн, что она не нужна ему, но стоило ему вдохнуть ее, он пропал, как и всегда. Что же она творила с ним? Почему он капитулировал? И теперь ему придется всю жизнь просить у нее прощение за то, что как последний идиот пошел на поводу у Ребекки. Мери-Джейн прижалась к нему, целуя в грудь. В тот день она не смогла поверить своему счастью, не смогла осознать, что ей дало небо. Судьба сама вернула ей его, стоило сказать, что с ней он потерял вдохновение. Антонио бросил все ради нее. Он вновь стал рисовать, конечно же, ее, снова стал писать обнаженную натуру, у него открылось другое дыханье. Мери-Джейн вернула ему прежнюю жизни, ту, что он разрушил, ту, что он оставил так легко, в один миг. Два месяца ей казалось, вот скоро она проснется и все окажется сладким сном, все это будет всего лишь ее фантазией. Но дни проходили, а он был рядом. Она прищурила глаза, солнце продолжало слепить. Антонио отвел ее волосы со спины, лаская тонкую линию позвоночника. М-Джейн подняла на него глаза, он улыбнулся, приложив палец к ее губам: — После моей свободы мы поженимся. — Я не хочу торжеств, — ответила она. — Все будет так, как ты захочешь, — Антонио аккуратно положил ее на подушку, вставая с постели. — Теперь ты не оставишь меня? — ее волосы упали на лицо. — Если я сделаю это, убей меня.