*****
«Мосты, между нами мосты, На Яузе и на Неве. За Питером замужем ты, А я женат на Москве». Видать, не одного меня плющит болтанка между двумя столицами. В голове калейдоскопом вертелись обрывки разговоров, недописанные отчеты, прейскуранты на краски, рулоны материи, посуду, назначенные встречи и нескончаемый поток попрошаек разного уровня, от участковых до серьезных дяденек с папками. Обнулять мозг, чтобы тот не замкнул от передоза, было сложно, но я учился. Мирная, вне рамок экстремальных военных реалий, жизнь диктовала свои условия: держать в кулаке эмоции, сливать лишнее и второстепенное, четко разделять информацию на важную и «нота бене», на «срочное» и… «отложить». Сколько я с ним? Год? Два? Кого ждать? Зачем откладывать? Реалистом надо быть, а не мечтателем. Тридцать два. Молодой, преуспевающий, активный, то есть актив. Холост. Расставив приоритеты, я сделал свой выбор. И не было мне дела до мокрого снега, пикирующего размытыми кляксами на лобовое стекло; до того, что я как-то не вовремя, не договорившись с синоптиками, поменял зимнюю резину на летнюю; что болела рука после сегодняшней глупой аварии; что я сутки не спал и, кажется, не ел нормально, до усталости, до… Да не до чего, кроме удивительных васильковых глаз с поволокой, длинных точеных пальцев, острого плеча и многообещающего взгляда, зовущего в счастье. Я зевнул, тоскливо вспомнив утонченную грацию партнера – нашел себе принцессу, а теперь маюсь, мучаюсь, что не соответствую. Ну да, ну да, куда мне со своими солдафонскими замашками до него, коренного петербуржца, выросшего на истории, музеях, атлантах и рапсодиях, на «Лебедином озере» и шекспировских драмах. А может, это не важно, может, я наворачиваю, он меня и правда любит, а я ему мало даю? Или незаслуженно обделяю вниманием? Наверное, следует свозить его в какое-нибудь романтичное место, на острова Карибские или… Я притормозил у светящегося огнями ювелирного. «Не тороплюсь ли? Это же на всю жизнь?». Глянул на фотографию на раме. На всю жизнь. Золотистая грива поднятых ветром волос, губы сердечком – обольстители и провокаторы, прищур обведенных черным сапфировых глаз. Разве мужчина имеет право быть таким привлекательным? Мой мужчина – имеет. И не раздумывая больше, шагнул из уютного тепла BMW M6 G-Power Hurricane в не менее впечатляющее бриллиантовое царство «Дома Картье». Пробежался взглядом по витринам, засмотрелся на блескучее кружево, потерял бдительность, впал в транс, незаметно для себя очутившись под хищной властью самоцветов. То, что так усиленно старался забыть, поднялось на поверхность из пропахшего гнилью нутра, плеснуло насмешливо в лицо неприглядностью и несвежестью. Ощетинилось, оскалилось сочащимися сукровицей незаживающими шрамами, заглянуло в глаза тоскливо: «Милый, а как же я? Ты меня предал?» Военная академия, десантура, медали за отвагу в наше мирное время и горячие точки, из которых я умудрялся возвращаться живым. Десять лет на войне – это тебе не фунт изюма склевать. Кровь, грязь и четкая граница между своими и чужими. И неправда, что для меня убить как посрать, но когда стоял выбор: я или враг – решение принимал мгновенно. По-другому быть не могло, и философствовать было некогда. К тому же я придумал себе хитрую отмазку, дескать, гей и пекусь исключительно о себе и своей собственной гомосячьей эгоистичной выгоде – думать недосуг, поебаться не успею. Ну не просвещать же всех, что в восемнадцать от своих педерастических заскоков и нездоровых экспериментов я сбежал в армию, выбрав Перу, где на тот момент шла война, в надежде, что опасность и бесчисленное количество вариантов быть убитым чуть ли не ежеминутно будут держать мозг в узде, вытеснив все думки о задницах и членах. Не сложилось. Все оказалось наоборот. Опасность еще больше подхлестывала воображение: раз убить могут в любую минуту, надо и жить на всю катушку, любить, то есть трахаться, до кровавых мозолей, чтобы перед смертью было что вспомнить и чем козырнуть. Так что с воздержанием не сложилось, как впрочем, и с перевоспитанием. Приезжая домой в увольнительную, остро чувствовал, насколько сильно увяз в мужеложстве: сиськастые дамы вызывали зубовный скрежет, блондинки внушали опасение, красавицы заставляли переходить на другую сторону улицы, креститься, плеваться и богохульствовать. Снились члены и хлюпающие задницы с ударяющими по ним тестикулами. Жадная пасть старлея и поджарые ягодицы стрелка, мои ноги, закинутые на плечи друга, чья-то спина подо мной. Три члена в ладонях, два в заднице, голодный рот, насилующий мой ствол, заглатывающий, проталкивающий его в глотку чуть ли не вместе с яичками, ощущение разорвавшей меня бомбы, когда этим сволочугам, что жили со мной, очень уж не терпелось кончить. Да… команда подобралась что надо. Молодые да ранние, все как на подбор смертники. Контрактники. Кто за гонорарами, кто за славой, а кто за экстримом от серых будней любимой Отчизны. Быстро меня, зеленого, в оборот взяли, разъяснили и обучили. Мужики как мужики: любой спортивный журнал украсят фигурами и настоящими, не дутыми, мышцами; а что в жопы ебутся – так Бог им судья, баб же один хрен нет. Так что выбор невелик: или кулак, или товарищ, что в таком же положении, что и ты, с хуем, как взведенная боеголовка. Не онанировать же на вражеские дзоты, когда припечет. Смысл, если рядом есть друг с такими же проблемами? Два года как с куста, а потом доучился и по контракту на любимый траходром. Чтобы совсем уж не оскотиниться, завел себе благородное хобби – ралли и кроссы по пересеченной местности, экстремальное вхождение в условия нулевой видимости. Когда возможность подворачивалась, мотался на соревнования, тянуло похвастаться своими чудачествами перед не нюхавшими порох иноземными аристократами. Правду про русских говорят: нам денег не надо, экстрима давай, а узнав, какие бабки башляют устроители подобных соревнований, я вообще страх потерял. Пару раз дисквалифицировали за борзоту, а потом я пообтесался, заключил мирный договор с собственными амбициями, и дело пошло на лад. Пока небо не свалилось мне на голову, мозги расплющив, когда нашу жеребячью команду, устроившуюся на обочине позагорать, обогнал заляпанный солнечными бликами Рендж Ровер, и я с интересом уставился на новую модель внедорожника, виденную мной только на обложке «GQ». Не спасло ни пуленепробиваемое защитное стекло, ни мои накачанные мышцы, ни регалии. Меня одномоментно освежевали, содрав кожу вместе с мясом. Прицельно выстрелили. Два пистолетных зрачка, расплющив мне переносицу, дохнули жаром. Инстинктивно дернулся выхватить ствол, подумав, что динамит под колеса был бы надежнее. И замер, забыв выдохнуть. Черт… флаг Федерации. Тот, кто вышел из внедорожника, был на полголовы ниже меня, худ, а точнее жилист, и тоже не побоялся продемонстрировать свое тело, стянув через голову футболку и кинув ее в салон. Я разве что слюной не закапал, уставившись на эти соски, нескромно заскользил взглядом по кубикам пресса, споткнулся о пряжку с черепами, одним усилием воли сорвал с него джинсы вместе с трусами. Он даже не шевельнулся. Стоял и рассматривал меня, словно я не мужик, а… тигрокрыс с планеты Пенелопа. Глаза под густым затемнением поляроидов: не поймешь, то ли любуется, то ли презирает, то ли просто любопытствует. Он бы еще лупу взял. Космобиолог. Сам-то хорош. Волк-одиночка. Нет, все-таки волчонок. Хорошенький. Под ложечкой засосало. Сладкий… Тогда я и спятил. При этом бесповоротно. И потянуло как на зорю. Залипнуть бы с ним где-нибудь у бурлящей речки; впиться губами в губы; руками зарыться, растрепать черный хвост; притягивая к себе, насадить; вонзиться резко, одним рывком разведя ему ноги. Чтобы потерял контроль, застонал, позволяя мне все. Абсолютно все. Словно подслушав мои мысли, парнишка стянул бандану. Ветер взметнул вверх языки черного шелкового пламени с алыми кончиками на концах. Сняв очки, он насмешливо санкционировал допуск на просмотр своего лица. Но слишком голубым было в то утро небо, непомерно спокойным и умиротворенным, чересчур мирным. Заглянув в его безмятежные, правильные глаза, я отчетливо понял, что мне ничего с ним не светит. Он не нуждается ни в ком и ни в чем. Мозг вынес свой вердикт, а руки так и тянулись прикоснуться. Укусить, защекотать, повалить в траву, стерев с лица маску вежливой отстраненности, отшлепать. Я практически ненавидел эту птичку «не моего полета», особенно обнаружив, что на привалах он, умышленно или нет, всегда ставил свою палатку вблизи нашей. Вряд ли он понял, что я по мальчикам, но нервы мне подпортил конкретно. Случайно узнав, что он любит подниматься с первыми лучами солнца, я по таймеру открывал глаза, за час до рассвета выходил в сыроватые сумерки и дрочил в его сторону, мечтая о том, что когда-нибудь это случится. Бутылка шампанского, огромная постель, алые розы – охапка в темно-зеленом облаке резных листьев и… презрение знакомых и друзей, которые тут же отрекутся от него, если вдруг произойдет чудо и он не отвергнет мои ухаживания. Я уходил к себе именно в тот момент, когда солнце, выстрелив первыми стрелами в лазурь зарождающегося дня, приветствовало его, позевывающего и потягивающегося. Мне оставалось только беситься и ублажать свой кулак, проклиная весь мир. Гонки не компьютерные игры. Другой азарт. И уже не от сложности трассы, а от того, встречу ли я его или нет. Заполняя заявку на участие, каждый раз я с нетерпением следил за пополнением на листе заявителей, радостно потирая руки, когда обнаруживал его имя рядом со своим. Ноздря в ноздрю. Парой? Почему я обратил на это внимание так поздно? Ждал и боялся. Первый раз за всю жизнь. Дурачизм ситуации был налицо. «Эй, ты! Патлатый! Давай переспим! – Пошел ты на хуй!». Вот бы и разбежались, расставив все точки над приоритетами, так нет же, я отчего-то ходил кругами, словно лисица вокруг стакана, дуя на уже скисшее молоко. Он выступал за Россию, хотя говорил как иностранец. Единственное, что я знал о нем – то ли имя, то ли ник. Данко. Ни один из нас не предпринимал никаких шагов: я не приближался, он не уходил. Пока Судьба не внесла свои коррективы, подустав от моей нерешительности и плюнув мне в харю насмешливо, как гюрза ядовитой слюной, да с таким прицелом, что о гонках я и думать забыл, не то что о выигранном гонораре. К своим я вернулся в пергамент расплющенный жизнью, как асфальтовым катком. Итог: «Я не Бог». Мне осталась война, как забава и надежда, что когда-нибудь я подорвусь, только уйду не бесцельно, чтобы мною гордились, что я смог. А дальше ранение, госпиталь, ротный, уверенный, что я «стопудово нарочно подставился», и слушать не пожелавший о моем возвращении назад. Дембель. И мирная жизнь. К которой пришлось привыкать. С неба ничего не падает, кроме осадков, цвета яркие, до рези в глазах, люди… – непуганое стадо, бытие – ленивое и спокойное. Словно анаши обкурился – все такое радостное и доброе, и никто не целится тебе в спину, и мин нет на дороге, и думать надо не о том, как уцелеть и ребят из-под огня вывести, а о том, где вкуснее пожрать. Мозг растекался слюнявой лужицей, углубившись в созерцание. В спокойной жизни нашлись свои преимущества: сидеть на летнике с чашечкой кофе и французской выпечкой оказалось куда приятнее, чем консервы из банки на ходу жрать да и из ракетниц в воздух шмалять. Свел дебет с кредитом, и выяснил, что я очень даже не бедный. В удивлении от нерастраченной суммы прикупил ресторанчик с террасой и парковкой у разорившегося бизнесмена и почувствовал себя чертовски счастливым, став ответственным за всех тех, кто достался мне с этим имуществом по наследству. И впрягся, как ломовая лошадь, ощутив себя нужным. Какие на хер войны?! Тут надо быт налаживать. Поставщиков обольщать, продукты выбирать учиться, с кем-то договариваться, кого-то запугивать, взятки давать, заводить дружбу с администрацией района и разными проверяющими инстанциями, заниматься рекламой, изобретать что-то новое для избалованных гостей, чтобы быть конкурентоспособным на обширном рынке общепита и не похерить доставшееся недешево производство. Новый бизнес, в котором я ни черта не шарил, оказался хуже годовалого ребенка, за которым глаз да глаз нужен. Пока не затянуло совсем, полетел к ребятам, попрощался как принято, накрыл «поляну», пообжимался с литыми спинами, по которым перекатывались недетские мускулы, раздал визитки моднявые – на черном фоне серебром реквизиты и название заведения. С пожеланиями захаживать в гости прослезился и тут только понял по-настоящему, во что врюхался. Тут друзья, команда, спины, плечи, задницы, а там? Ресторан был хоть и с понтами, но уже лет пять как без реконструкции. Столица, где все друг другу спины похлопывают, руки пожимают, в глаза ласково заглядывают, а стоит только отвернуться – рожи корчат и столкнуть норовят. Тоже война, только формат другой: с подковырками и намеками. Высший пилотаж. Разведка. Осилить можно, коли дадут время. Лишь бы не подорваться на очередной лживой улыбке, которых тут больше, чем мин на ничейном поле. И я старательно обучался, схватывая на лету тонкости закулисных интриг и подковерных взаимоотношений, и херел от того, с чем связался. Политика. Хуже чем на войне, значительно хуже. Все врут. Никому доверять нельзя. Никаких соучредителей – предадут, кинут, обворуют и довольно в лицо осклабятся, дескать, не щелкай клювом, а будь благодарен за науку. День и ночь на производстве. В результате и за повара мог встать, и за официанта обслужить. Да и за девочку-хостес, которой слабо было заранее предупредить, что у нее мама заболела, языком чесать приходилось. Втянулся. Как в трясину, и настолько погряз, что и парней своих забывать стал, и в тир ходить некогда оказалось. Драйв пошел от другого. Уломаю очередного поставщика на скидку или бартер или нет. Переманю повара у конкурентов или обломится. Сумею ли выкрутиться, чтобы протолкнуть сеты с продуктами, у которых того и гляди срок годности закончится, и заработать не только персоналу на зарплату, но и себе на молочишко. Так и барахтался какое-то время. Больше на работе, чем в квартире, пока не понял, что неплохо бы перебраться поближе к месту повседневного обитания и партнера найти постоянного, а не мальчиками на ночь перебиваться. Стабильности захотелось и чего-то привлекательно эстетичного, чтобы душу и глаза вдохновляло. Подустав от мужиков в камуфляже, хотелось одевать своего в шелка и золото. Видеть глаза его счастливые, чтобы он мне улыбался каждое утро, принося в постель кофе. И никаких бритых затылков! Гриву заказал как минимум до лопаток, чтобы зарыться можно было, погладить, потрогать. Кошечку. Расфантазировался с недосыпа, а Бог и подслушал да, видать, поразвлечься решил. Получил я то, что и заказывал: худенького, большеглазого, без мышц и накачанного торса, чувственного и уже испорченного – не я его довел до того, что он задницу мне подставил, он уже мне таким достался, развращённым до мозга кости и до ласк охочим. Мишка. Мишутка. Мишель… И я очертя голову кинулся спасать себя им, размечтавшись стать для него единственным и любимым. Я стряхнул наваждение вместе с воспоминаниями, глянул на гламурную цацку в брюликах, что была у меня в руке, протянул карточку: – Беру. Вот и все, через час, максимум два, в зависимости от того, как быстро моя киска проснется и соблаговолит мурлыкнуть свое коронное «да-а-а», я стану счастливым и законным обладателем члена девятнадцати сантиметров, двух сосков-горошин, круглых ягодиц 44 размера, умелого рта и нахальных цепких лапок, ну и остального супнабора в придачу. Устраиваясь в машине, оглядел себя в зеркало – вот же уебище: синева под глазами, мешки хоть картошку собирай, неопрятная небритость отнюдь не брутальной щетины, волосы не мешало бы подстричь, ногти… словно я ими подземный ход домой рыл, да и рубашка даже не второй свежести. Не до прихорашиваний было. Ремонт, тот, что хуже воровства. Или пожара? Или это так про переезд говорят? Поехал к знакомому дому, аккуратно притормаживая на поворотах. «Мои проблемы – не его проблемы, вытяну, где наша не пропадала. Надеюсь, он не станет ворчать и цепляться и оценит сегодняшнюю неожиданность». Взглянув на фотографию, улыбнулся и, решив разнообразить жизнь, вытащил кольцо из коробки и сунул его в носок – пусть ищет подарок. Невеста… Открыл дверь своим ключом. В настораживающей тишине прошел к спальне. Постоял на пороге и пошел назад. Со странным чувством, что заблудился. Щелкнул замок. Когда-нибудь это должно было случиться, так почему бы не сегодня? И погода в тему, и мигрень. Здорово меня, однако, приложил КамАЗ, которого занесло на встречку. И ни навыки мои меня не спасли, ни умения. Отлежаться надо было, так нет же – рванул. Нахуя, спрашивается, торопился? Светлый подъезд – ах, простите великодушно, парадная, – зеркала, мрамор отмытых до блеска ступеней. Потянулся за сигаретами, запоздало вспомнив, что не курю. Шагнул в снегопад. Задрал голову к хмурому небу, ловя губами падающие снежинки, и ощутил привкус горького миндаля. Пожевал, распробовал – нет, однако, кубинского табака. То ли обида, то ли непонимание, то ли снег нынче радиоактивный и сам по себе такой несъедобный. Сплюнул, цыкнув зубом. Прислушался к ощущениям. Странно. А говорят, когда предают – болит. У меня нет. Я просто перестал чувствовать этот мир. Я просто перестал в нем быть. Я всегда хотел, если такое случится, чтобы раз и все. Как гильотина. Не болея, не страдая, никому не действуя на нервы, не доставляя никаких хлопот своим униженным хлюпаньем и жалким существованием. Мир есть. И лавочка эта есть. И Мишка есть. И Мишкин любовник, который там наверху на моем месте отсыпается – есть. А меня нет. Нет меня. И почему я не выбросил этого мудака в окно? Третий этаж, чай, не разбился бы. Почему… Возможно потому, что меня бабушка-богомолка при жизни учила – насильно мил не будешь. Потом одноклассница, вселяя в меня мысль, что при плоской, как у камбалы, фигуре и темном хвостике волос априори нельзя быть дурой, все доказывала – уходят не к кому-то, а от кого-то. А потом еще кто-то с правильными цитатами про одиночество вдвоем и про то, что нельзя быть эгоистом и навязывать свое общество тому, кому ты обрыдл. И что за счастье надо бороться, я тоже знал. На войне – без вопросов. На трассе да, там до упора, до последнего, там четкая грань на удачу и… не дотянул. А тут… и опять цитата: «На несчастье других счастья себе не построишь». Выходит, со мной он был несчастлив, раз нашел себе ЭТО. То есть этого. Выходит, и Бог меня кинул. Ленивые мысли, как вяло текущие воды. Философские рассуждения о смысле жизни, когда ты уже за гранью. Вот, оказывается, как это бывает. Теперь понимаю. Тебя нет, а эфемерное нечто со страшной силой тянется в места, где было счастливо твое физическое Я. И упав на колени, роняет мокрое лицо в раскрытые ладони, выскуливая, – почему?! Горечь на губах, сколько не сплевывай. Отвратительный вкус чужой спермы, застрявший в глотке где-то на уровне не удаленных миндалин. Похуй. Мне даже не важно, сколько их у него было. Как там у Блока? Фонарь. Аптека. Мирозданье. А у меня? Ночь. Слякоть под ногами. Грязь. Я брел по проспекту, и меня больше не слепили фары несущихся навстречу машин. Зачем только они сигналят и объезжают, могли бы спокойно ехать по прямой, я все равно ничего не почувствую. Может, их пугает свечение моей ауры? Мне один чувак заявил, что она у меня ярко-красная и формой напоминает костер. Питер. Аномальные зоны. В этом городе я ничему не удивлюсь. Прислушался – нет, не болит. И сердце не бьется. Просто идти в никуда оказалось неинтересно, и я побрел обратно. Возможно, есть еще шанс отмотать. Приехать позже, завтра, как и обещал. Меня встретят фальшивой улыбкой, лицемерно обнимут, нашепчут кучу разных брехливых приятностей и так необходимых мне банальностей, а я успокоюсь, забуду. Или забью и продолжу жить дальше. Точнее, косить под живого. А что? Были уже прецеденты. Помню из школьной программы: «Как тяжко мертвецу среди людей живым и страстным притворяться», тоже бедняга маялся, а чем я лучше? Да ничем, собственно говоря. Просто времена сейчас другие. Я сильнее. И духом, и телом. И на хлеб мы по-разному зарабатываем, он стихами, а я вот… бизнес у меня гребанный ресторанный. Поставщик новый вечером должен первую пробную партию семги подогнать. Соки надо бы заказать, да и шеф-повар подустал, которую неделю без выходных. А заменить некем. Разве что самому встать. Я сошел с проезжей части на тротуар, посмотрел на знакомые окна с приспущенными шторами, подошел к машине, облокотился, вылил из замшевых туфель воду на асфальт, сел, поскорбел пару минут над испорченной обувью и убил память одним поворотом ключа зажигания. Нет больше Питера. Ни мостов его, ни белых ночей, ни музеев, ни увлекательных экскурсий по местным коммуникациям, ни парков, ни скверов, ни акации белой, ни сирени с одуряющим запахом, под которой так уютно целоваться, ни рук этих тонких, ни губ, пахнущих земляникой. Я знаю, как горят мосты. Тут главное не оборачиваться. Дабы избежать искушения повернуть назад. Руки на руль. Обледенелая полоса. Трасса. Нулевая видимость. Штурвал до упора – «беру ответственность на себя». По сигнальным огням в пустоту ничейного дня, преодолевая силу притяжения и звуковой барьер. Визг тормозов. Москва. Холодная, отретушированная во всех местах, как продажная девка. Не настоящая. Идеальная, до отторжения. До обморожения. До животного ужаса лживая. Согреться… Заскорузлыми частями тела прикоснуться, прижаться хоть к чему-нибудь живому. Теплому. Запах навязчивого парфюма бывшего любовника, словно гарь разъедая ноздри, отравлял легкие удушливыми испарениями подгнивающих нечистот. Дождь с переходом в снег, смех с переходом в всхлип, боль как стилет под ребро, чей-то нечаянный вскрик. Может, мой? Метель такая, что не видно ни зги. Весна? Острые льдинки. Наотмашь. Когтистой лапой по лицу. Так мне и надо. Заигрался. Расслабился. Забыл, что тут каменные джунгли. И люди тут звери. Все как один. Никому доверять нельзя. Некому… Ожог? Боль? Вой? Не поймешь. Круговерть. Черти, что ли, тризну по мою душу справляют? Не успеть… Где-то в отголосках памяти, на десятом кругу ада протянутая ладонь. Нет! Не сметь! Какой по счету это стакан? Восьмой, девятый? Двадцать восьмой?! Не хило. Сейчас добавлю еще чуть-чуть и подожду, когда количество перейдет в качество. Паленый виски ощущался каждым чувствительным рецептором моего языка. Самогон. Мне ли не знать, как и где производится эта продукция, оговорился – пойло. И все же: – Бармен! Еще плесни. Само то для сегодняшнего дня. До кучи. Сдохнуть. – Закрываетесь? Уже? Снег? Где это я? Москва? Дома, что ли? Я же вроде к Мишель собирался. Кричат? Или это ветер ревет так тоскливо и надсадно, что хочется разогнать, начистить кому-нибудь пятак. Мерзкий город, и почему боевому офицеру не разрешается ходить в нем с оружием? Не принято? Заебись… – Кто здесь? Выходи! Человек сделал пару нетвердых шагов в сторону подозрительных звуков и, не удержав равновесия, упал. Все его попытки подняться ни к чему не привели, после нескольких нелепых движений он так и не встал. Это был не самый лучший район для отдыха на земле в пальто из кашемира и тонких замшевых туфлях от Гуччи. Снег хлопьями падал на новообразованный сугроб, заметая черное белым. Человек уже не чувствовал холода. Сил не осталось бороться. Он чертовски устал. – Дан…*****
Пробуждение было… диким. Болело все, от отросшей щетины до ногтей на ногах. Жесткая постель, застиранная простынь, нависающий над головой низкий потолок. Бомжатник? Я скосил глаз – комнатка два на три без окон, на стенах листы пожелтевшие, книжные тексты с крестами наверху каждой страницы. В полумраке не прочесть, можно только догадаться, откуда взяты. Запах… Принюхался, понадеявшись ошибиться. Волосы на голове, не отличавшиеся чувствительностью, в этот раз начали реагировать вполне осознанно. Ладан и лилии. Церковь? А это… усыпальница? Выходит, и правда мертв. Решил позаботиться о себе – сложил на груди руки и попытался вспомнить, что там в Святом Писании сказано по поводу чистилища и перечня добрых дел. С последним не густо… Из серьезного – только спасенный соседский котенок, ну и там по мелочам… На пяток наберется. А из плохого... Слоган «Чтобы у вас было чистое небо, кто-то должен делать грязную работу» на небесах вряд ли прокатит. – Не миновать мне, видать, геенны огненной. – Тебе, конечно, виднее, можно и гиену. Не знаю, правда, огненная она или обыкновенная, есть тут одна по соседству, но наши мужики собачатиной как правило обходятся. Ты, видать, из этих. Из гурманов. – Гурманов, – поправил я, автоматически делая ударение на второй слог, поворачиваясь на голос и от увиденного подскакивая и пробивая астралом доски над головой, во всяком случае звезды замелькали вполне отчетливо. – Ты кто?! Ты этот?.. За мной, что ли? А что так быстро? Я вроде девять дней лежать должен. – Сколько?!! Не много ли?! Это что, гостиница тебе, что ли? Оклемался и будет, к себе ползи. Собаку, если здоровье поправить хочешь, найду, могу гиену завалить, если уверен, что без нее никак, а жильем тебя обеспечивать я не подписывался. Ей-ей, не подписывался. Вот же делай добро, а оно тебе потом на шею с ногами. Я вгляделся в полумрак. Оно сидело в углу и лупало на меня совиными блюдцами. На черта похоже это не было, на ангела еще меньше. Тщедушный, с иссеченной шрамами рожей, уродливый старец. – Ты кто? Существо долго вглядывалось в меня, нервируя осуждающим взглядом, а потом хрипло выдало: – Резких движений не делай, а то я без крыши над головой останусь. Кузя. – Домовенок? Искушение боднуть потолок было велико. Я зорче всмотрелся в волшебную сущность. Про такое мне доводилось только слышать, но я знал тех, кому эти удивительные создания являлись наяву. Кто-то рассказывал про улыбчивого дедушку-боровичка, кто-то – про кота, перевоплощающегося в паренька. А мне вот какой достался. Тут же вспомнились паленый виски и моя нестандартная ориентация. С таким набором ни на что приличное рассчитывать и не приходилось. Я тяжко вздохнул. Могло быть и хуже. – Почему? А-а-а, понял. Видел я этот мультик. Не повезло тебе – человек. – А… – я постарался скрыть разочарование, усаживаясь. – Что ты тут делаешь? – Живу. – А я? – По-моему, пытаешься меня обидеть. Говорила мне мама, делай добро и бросай его в воду, а я наоборот, из воды домой притащил. Отлежался? Обогрелся? Иди теперь с Богом. – Ты же собаку обещал. Да и куда я пойду? Мне идти некуда. – То есть как некуда? – начало заикаться чудовище. – Это что получается… это ты тут у меня, что ли… – Собаку! – рыкнул я на хиляка. Он быстро сообразил, что я мощнее, здоровее и наглее и со мной лучше по-хорошему, сориентировался и, недовольство с лица стерев, простуженно вякнул: – Сей момент, мон шер. Я только фыркнул. Меня что, это чмо «дорогим» назвало, или оно так гостеприимство выразить попыталось и прощение попросить? Не было печали. Кажись, я в авторитете. Стриженное рваными клочками чудовище на четвереньках зашустрило к дверному проему, а я огляделся вокруг. Вот же гроб на колесиках… Не, я реально умер, тут без лапшерезки. Пошарил по карманам. Обнаружил пропажу портмоне, телефона, а также ключей от тачилы. Приуныл. Хотел бы я посмотреть на умника, что их спер, она только на отпечаток срабатывает, раскурочить проще, чем угнать. На всякий случай пересчитал пальцы на два раза. Получилось двадцать. Выходит, я мутант. С чего это я так нажрался? Тут же вспомнились четыре ноги из-под одеяла, Мишкины светлые локоны внахлест к чужой смоли и его руку на плече с похабной татуировкой «Не забуду мать родную». Дыра в груди подула межсезоньем, затянув тонким льдом прореху напротив того места, где должно было быть сердце. Боли не было. Была пустота и ночь. А еще оглушающая тишина. – Покойся с миром, ничтожество. Придав лицу соответствующее случаю выражение, я принялся нараспев читать заупокойную молитву, до смерти напугав не постучавшееся чудовище. – Все нормально. Я жив, – заблеял от порога старец. – Вижу, что жив. А что так долго? Тебя хоть за смертью посылай, – моему недовольству не было предела. Мне сунули под нос ложку и пиалу с густым и горячим, с жирными кусками, плавающими внутри насыщенного ароматами супа. – Слушай… Ты поешь и убирайся. Я вообще-то на другое рассчитывал. – А? Что? – чтобы не захлебнуться слюнями, принялся трапезничать, параллельно приступив к допросу с пристрастием: – Ты кто? – Вроде же уже отчитался. – Он вздохнул: – Кузя. – Не повторяйся, я это уже слышал. Дальше базарь. Сколько лет? Чем промышляешь? Я правильно понял – ты меня сюда притащил. Тут воском пахнет. Почему? – Надо же, как собака подействовала быстро. Две ложки съел, а говоришь, как из пулемета строчишь. Я и половины не запомнил. Мы в церкви, я служка, а это что-то типа подсобки для рабочего инвентаря. Мне хватило самообладания не расплескать варево и даже сохранить надлежащее случаю спокойствие. Кивнул – дескать, продолжай вводить в курс дела. Инвентарь это я значит… Старичок, пожав плечами, продолжил: – Я тут сторожем прирабатываю, убираю, мою, свечи катаю, вот мне место и выделили. Двор у соседей мету, котлы чищу, если свои не справляются, овощи режу, ну там разное по мелочам. Трупы обмываю, хороню. Я закашлялся, поперхнувшись, но решил не акцентироваться. «Что он сказал? Трупы обмываю или нищих обираю?». Один хрен, я тоже не святой. – А собак это вы ловите и едите, потому что голодаете и вам зарплату не платят? Можно же свечи наворовать и продать подешевле и купить человеческой еды. – У… как тебя, однако. Ты что, не видишь, какое мясо? Это жирная собака. Их специально откармливают. Кафе тут за забором, корейское. «Миссо» называется. Что тебя еще интересует? Давай сначала, у меня после тюрьмы и больнички голова совсем плохая, ничего не держится. – Так ты еще и сиделец? Крашеный? Поди, у бабки белье с веревки спер или клубнику с грядки или, – меня посетила убойная мысль, – барыга? – Как много вопросов. Я же уже говорил, что информация не держится, последствия менингита. Про волосы вот помню - это они у меня поседели после последнего раза. Это каким должен быть «последний раз», чтобы довести растительность до подобного колера? Я напряг извилины, да так старательно, что прослушал половину из того, что он там бубнил, но суть уловил – сейчас колоться будет. – ...такой любопытный, я тебе про себя расскажу, что знаю, а ты пообещай, что свалишь. Не могу я тебя тут держать, я сам на честном слове, узнают, что кого-то пригрел, на счет «раз» выгонят. А я не хочу ни под мосты, ни к трубам на теплотрассу, везде общак, а мне одному привычнее. Мне двадцать пять, во всяком случае, по моим ощущениям. Где документы, не знаю. Вот то, что я повар – это точно. И думаю, что хороший, потому что вспоминаю посуду, на которой работал, элитную. Еще кухню светлую, большую. С рецептами туго, но мне кажется, если бы была возможность встать в цех, я бы смог, это же моторика, на подсознательном уровне, память пальцев, там думать не надо, потому что когда пытаюсь думать и вспоминать, только голова болит да в обмороки падаю. Ну что еще… Еще я классно вожу машину. Надеюсь, ты с этим спорить не станешь? Я решил подыграть этой зверушке, которая оказалась не такой старой, как мне виделось в темноте: – Пилот экстра-класса. – Что тут отрицать, было. Аргентину помню, Перу, да и за техника смогу собрать-разобрать движок с завязанными глазами. А последним четко отпечатался в памяти кросс в Буэнос-Айресе. Тогда ливни размыли сельские грунтовки, сплошь глубокие лужи. Если солнышко выглядывало – то и вовсе раллийные допы, где приходилось выжать максимум из моторов и тормозов, – он на минуту прервался, взглядом уперся куда-то мне за плечо, а потом продолжил: – Дальше в Боливию по горам, серпантины каменистые, и высота без малого пять тысяч метров. Снег, холод, настоящая гонка на выживание. Приходилось тяжело и людям, и машинам: на такой высоте моторы не тянут, а головы раскалываются, там просто нечем дышать. Зато пейзажи по красоте были просто фантастические! Но чтобы жизнь не казалась мешком сахара, горный этап сделали марафонским: после финиша можно было только дозаправиться и поменять пробитые колеса. А Марк Кома, спортивный директор, в прошлом мотоциклист, решил изменить концепцию гонки: практически никакого тяжелого бездорожья и сложной навигации. Байкерам ехать в таких условиях гораздо проще, но и среди них были огромные потери. Это и смешало карты букмекерам: сошли Хуан Барредо и Рубен Фария, и после этого на звание победителя набралось аж шесть претендентов. Он замолчал, низко опустив голову. Вариант поиздеваться напрашивался сам собою, мне ли не знать эту трассу, когда я сам был за рулем, одним из этой шальной шестерки. – Кто был штурманом? – Жильцов. Но у него жена рожать вздумала раньше срока. А вообще, чего ты ко мне привязался, не на допросе, зайди в интернет да почитай, – с чего-то занервничал он, – или вот Косте позвони. Кузя скороговоркой выдал девять цифр, заставив меня удивленно приподнять бровь. Это действительно был номер Жильцова, сменного штурмана на подхвате, откуда только эта замарашка его знала? Про гонку открытая информация в сети есть, ничего нового он к ней не добавил, там было и то, что у жены одного из штурманов начались во время кросса преждевременные схватки и он вынужден был покинуть трассу, но телефон… личный. Хотя были же мальчишки-техники, но опять же, кто его с такой рожей взял, непонятно, хотя он что-то про кухню говорил, может, поваренком. Поваренок-фанат гонок. Жесть. И приснится такой ночью… – Давай дальше лепи. Ты отличный пилот, раз в таких прогонах участвуешь, талантливый повар, и сказки тебя сто процентов в тюрьме сочинять научили. Я сталкивался с этой братвой, не так, конечно, плотно, как ты, но кое-что уяснил. Сидят в основном пять категорий: а) совершенно невинные, б) несчастные белые кролики, в) жертвы обстоятельств, г) чужих наговоров и д) ментовских интриг. Ты из чьих будешь? – Из исключительных. В том плане, что из редкой шестой категории. Со мной поступили по справедливости. И посадили, и выпустили. Я хотел угнать тачило. Подумал, возьму на ночь погонять, утром верну и извинюсь. Деньги позарез нужны были. Подвернулась возможность поучаствовать в стритрейсинге, и Порш на глаза попался подходящий, и город я знал достаточно хорошо. Понимаешь, совпали три составляющие. Мне просто не повезло. – Как обычно. – Нет. Как последний раз. – А вообще ты везунчик? – Вообще да. – А рожу менты арматурой разбили, когда поймали, или это уже в тюряге? И кстати, раз ты такой крутой, как заявляешь, ты не в этой каморке должен сейчас находиться, а по меньшей мере в центре столицы или на собственном острове. – Не знаю. Наверное. Может, у меня и правда есть квартира и остров. Я про это как-то не думал. Я же не знал, что ты нарисуешься с претензиями, теперь обязательно займусь, вижу, что для тебя вопрос жилья стоит очень остро. Я постараюсь что-нибудь сделать ради тебя. – Франкенштейн, рожу почини. Ради меня. – Так у меня и тело, как карта географическая, такое же, как лицо. Наверняка все мои деньги ушли на эти операции, явно их делали в хорошей клинике, ведь я практически не хромаю, а шрамы… так я же не девушка. Бриться только неудобно. А для тебя это очень важно? – Очень, – хмыкнул. Больной. Надо действительно валить, у парня совсем херово с головой. Может ночью придушить, а утром и не вспомнит. А что не хромает, так это не значит, что оперировали в Швейцарии. Я вот тоже не хромаю, хотя был уверен, что даже ходить не смогу, а залатали же в полевом госпитале со словами: «Тебе, падла, два месяца на поправку здоровья и шесть на то, чтобы кроссы по пересеченной местности стал выдавать». Ну дак я через пять бегал, зубы сцепив, потому что вариантов других не было. У меня хромота появляется только при сильных нагрузках, но для этого километров двадцать отпахать надо, а так как я все время за рулем, никто и не догадывается. Так что брехун мне достался еще тот, на жалость, что ли, давит? Как-то неубедительно. Не очень-то я проникся. Я зевнул. – Поправь меня, если что-то не так. Ты знаменитый повар, у которого хобби гонки, попал в аварию, потом очухался без денег, без памяти и без документов и решил, что срочно нужна куча бабла, чтобы найти концы о себе, любимом. Шел по улице и набрел на чужой Порше, решил его без согласия владельца арендовать на ночь, но не срослось: пока ты возился с замком, менты, оперативно сработав, взяли тебя в оцепление, и ты оказался на нарах, а там с тобой поступили, как и со всеми свеженькими. Выходит, ты петушок. С этого и надо было начинать, а то «освободи мою жилплощадь». Все, противный, аля видерчи, отдыхай мазево. Мой мозг явно меня предал. Ничем другим я это себе объяснить не мог – снял носок и кинул в бульонницу обручалку, которую вез Мишке. – Надеюсь, этого хватит за предоставленное мне ВИП-обслуживание. Подхватил пальто, обулся и, не оборачиваясь, вышел – прочь-прочь от жутких воспоминаний. Вот же сутки тяжелые выдались. Домой в свою кровать, отсыпаться. По достоинству заценил юмор тех, кто через церковный забор предлагали прихожанам поправить здоровье лекарством из Тузика, попал на дорогу и через пару минут уже сидел в стареньком Форде бомбилы, не испугавшегося моего не вполне приветливого лица. Заехал на работу за запасными ключами, а потом отправился домой, торопясь под живительной влагой отскрести яд предательства, пока он не просочился под кожу, разъедая меня до кости. «Нет предела человеческой подлости», – вспомнил бывшего любовника, набросал в джакузи ароматизированных шариков, наставил на бордюр экзотических фруктов, коллекционного вина, свечей и, обработав опасной бритвой щетину на морде, занырнул в свое настоящее. «Нет предела неблагодарности и несправедливости, но я впредь буду вдвойне осторожен». Отвратительный день сменился роскошной ночью и худеньким губастым мальчиком из эскорт-услуг, который профессионально ублажал меня до первых петухов. Наутро он испарился, прихватив со стола честно заработанные триста баксов и милостиво продиктованный личный номер телефона. Вскоре лавина срочных дел и вовсе снаждачила из памяти эти злые сутки. Тачка нашлась на штрафстоянке, от банкетов не было отбоя, кордебалет с условием ежедневной оплаты полным составом предложил свои услуги по цене ниже рыночной, и поставщики поперли, как щуки на нерест, так как слух о том, что я не резинщик и за товар расплачиваюсь сразу и полностью, быстро облетел торговый люд. Но радовался я недолго, как это обычно и бывает, за сумасшедшим везением пришла беда, та самая, которой рекомендуется открывать ворота. Чтобы она стекла не побила, залезая в окно. Сорвало кран с холодной водой; посудомойка не вышла на работу; повара я сам увез в больницу с подозрением на Эболу; расколошматив дорогущую вазу, упала плохо закрепленная гардина, и, стоя у входа с витым шнуром для штор, я примеривался к раскидистому вязу, выжидая удобного момента, чтобы рассосались сердобольные сограждане и никто бы ни ринулся помогать. В этом деле я предпочитал полагаться только на собственные знания, пусть даже и чисто теоретические. Отвратительная рожа, с тощим рюкзаком за плечами, мелькнула и скрылась за широкими спинами. Моему оскалу и прыти позавидовал бы сам Люцифер. В два прыжка догнав и зажав для надежности рот, который, кажется, лизнул мои пальцы, из-под насупленных бровей я оглядел окружающих. Так и подмывало рыкнуть: «Это моя добыча!», но зашуганный телевидением народ стремительно самоликвидировался и без того. Как и следовало ожидать, желающих вступиться за недееспособного не оказалось. Пока жертвяк не успел отбиться и сбежать, я оперативно затащил его вовнутрь, положил в угол, запер дверь и, преодолев немыслимой силой воли искушение, все-таки не стал глотать ключ. Сомлевшее от испуга существо калачиком свернулось у моих ног. Все! Посудомойка у меня есть. Ну хоть что-то приятное. Вытащил лилии, оставшиеся от вчерашнего банкета, кинул ему на тощую грудь: – Харэ притворяться. Давай так: я извиняюсь за прошлый раз – прости, я был не прав, а ты встаешь, идешь на кухню, подвязываешь фартук и начинаешь мыть посуду. Кузя приоткрыл один глаз, втянул аромат цветов, уселся по-турецки и энергично покрутил головой: – Ты, гиббон, мне чуть шею не сломал, – он проверил ладонью позвонки, – нельзя было, что ли, по-хорошему? – Меня Станислав Эдуардович зовут. – А то я не знаю. Ладно, показывай свое гнездо разврата. – В смысле? Домой предлагаешь ехать? – Помывочную кухонную. – Спасибо за комплимент. Там всего-то пять человек. Было. Сегодня цейтнот, боюсь, и официанты к вечеру разбегутся. – Не удивлюсь, если ты со всеми как со мной. – Как с тобой ни с кем, – я честно заглянул ему в глаза. Если бы он увидел гиганта Санту… Впрочем, остальные у меня были тоже… как двое из ларца. – Ну так как, по рукам? Я с надеждой посмотрел на него. Мыть жирные котлы и кастрюли сегодня было выше моих сил. Пока он оглядывал хозяйство, я уже просчитал: за повара сам встану, помощник должен появиться завтра, полдня продержимся. Если бы не чертов банкет и забронированные неделю назад столики с выплаченными депозитами, можно было бы закрыть ресторан на сутки, и черт с ней, упущенной выгодой, но ведь поползут слухи, ресторанная общественность начнет трубить о моей несостоятельности… Так что чувака, которого я надеялся никогда в жизни больше не увидеть, обнял как родного, а потом, вдаваясь в интимные подробности моего распущенного коллектива и приправляя жестикуляцию отборным матом, в красках объяснил ему ситуацию на трех пальцах, предложив обесчестить меня, оставшись за царское вознаграждение – полдня по двойному тарифу. Испугано отшатнувшись, жертва менингита от таких шальных денег отказалась, взамен попросившись пустить в святая святых – переночевать в подсобке, так как… в общем, дальше мне слушать было недосуг, кинул ему фартук и помчался к пылающему огню. Двери хлопнули. На пороге нарисовались два веселых пидораса: старший повар и его помощник. На тот объем, что был заявлен сегодня, этого было мало, но… есть же я – сверхчеловек с суперспособностями. Перехвалил я себя, однако. На кухне стоять это тебе не батареей командовать. Руки с непривычки тряслись, пот лил по ушам, начищенные до блеска кастрюли троились в глазах. Понял, что могу передохнуть и оглядеться, когда до меня дошло, что какое-то время работаю с готовой нарезкой. Удивленно поднял глаза на стоящего рядом и напевающего себе под нос: «…люди вечно что-то говорят, но ты не такой, ты не такой». Как его свечи катать взяли с таким репертуаром? Ритмичный стук ножа и застывшая маска из шрамов. Сальвадор Дали. Умереть не встать. Блондинка… Наши взгляды пересеклись: его вопрошающий и мой… благодарный. На слова времени не было. Я успешно отбил бабки за банкет, удовлетворив гостей по самое «не хочу», разобрал посуду, распустил по домам пошатывающийся от усталости персонал – план сегодняшнего дня – как вымпел на грудь. Смежив веки, я сполз по стене. Уходя в спасительную темноту от реалий еще одного прожитого мной дня, я вполголоса благодарил того одного-единственного, ради которого я в очередной раз поднялся с колен. – Спасибо тебе, что ты здесь. Не бросил. Не предал. Простил. Я бы мог так до утра говорить, если бы не Чудовище, про которое я совершенно забыл, подкравшееся ко мне с гулко звякнувшим в тишине ведром. По взгляду, обращенному на меня, понял – пришел пристыдить: он тут в поте лица спину гнет, а я, трутень ущербный, балду гоняю, сам с собой диалог веду. Не открой я оперативно глаза, сидеть бы сейчас мне в мутной воде с одухотворенным донельзя лицом и луковой шелухой в волосах. Хорошо хоть он язык попридержал, не высказал всего того, что у него на лбу крупным шрифтом было написано. Если бы не разбросанное конфетти… Пришлось кряхтя вставать, плестись за тряпкой и приводить в порядок зал, подготавливая его к следующей смене. Глянув с подозрением на меня, Кузя занялся грязной работой: отмывал туалеты, дезинфицировал кухонную утварь и столовый инвентарь. Справившись со своей частью, он решительно отобрал у меня натирку. Заявил, что я бессовестный враль и отправил «прочь с глаз» заготавливать нарезки на завтра, чтобы от меня было меньше вреда. Я хихикнул – у седого было чувство юмора: несмотря на то, что он случился невольным свидетелем страстного монолога, переплюнувшего тень отца Гамлета, и наверняка считал меня теперь законченным УО, убегать он не спешил. А потом, устроившись на летнике, мы встречали рассвет. Молодой месяц. Россыпь звезд. Истошно орущие коты. Сирень колерованная в обрамлении глянцевых темно-зеленых листьев. Бутылка элитного шампанского, которую я сегодня приватизировал с чужого праздничного стола. Шоколад, семга, закуска по-русски, ягодное ассорти, таджикские разносолы, кусок брынзы, банка оливок. – Стас… – Спасибо. Тяжкий вздох, словно я ему что недодал: – Я могу рассчитывать на подсобку? Хотя бы на пару дней, пока ничего себе не найду? Центр моей расточительной благодарности, думаю, перевесил все его ожидания. – Работай у меня. Временно могу предложить заменить помощника. Если успеешь. Нарезку ты делаешь классно, а там посмотрим. Пойдут заказы, может, так и оставлю помощником повара, потом выйдет Санта из больницы, подучит, вполне возможно и повар из тебя получится. А насчет жилья… В подсобку не пущу, я тебя еще недостаточно хорошо знаю, там продуктов на миллион. Да и на холодильник замок не навесишь. На летнике спать прохладно, недели через две самое то, а в зале… – подумал о товарно-материальных ценностях, что может утащить этот клептоман без чувства ответственности и намека на документы… и выдал то, что не ожидал сам от себя: – можешь пожить у меня. Кузя, выронив из рук бокал с шампанским, стал краснее свеклы, что сегодня крошил в винегрет. До меня как-то с опозданием дошло, о чем это он подумал. Сказать, что мне поплохело от его бурных фантазий, значит скромно умолчать о моем эстетическом шоке. Зеркало ему, что ли, под нос сунуть? – Спятил совсем?! У меня гостевая комната свободна! И чтобы я и мыслей таких даже не слышал, а то сразу… Веревку, наручники и кандалы на шею, – возмущенно огласил я набор имеющихся у меня приспособлений. Кузя кивнул, и залился краской еще больше: – Вообще-то я садомазо не практикую. Витиевато изъясняясь на общедоступном языке ненормативной лексики, я сунул его на заднее сиденье машины и повез отсыпаться, ибо глобальное переутомление было налицо. – Если меня оштрафуют за вождение в нетрезвом виде, вычту с твоей зарплаты. Он только хмыкнул, но возразить не посмел. Понял, наверное, что сам напросился. «Что со мной доброта-то моя делает», – подумал я тоскливо, но слово не воробей, придется честно нажитыми метрами делиться. Некстати вспомнил, что он петух. «Ладно, потом дезинфекцию с дезинсекцией проведу, кровать выкину, и обои переклею. И стены ошкурю до кирпича, – успокоил себя я и угомонился. – За пару дней авось ничего не подцеплю, а потом пусть валит к чертовой матери, пока я его чем тяжелым не добил. Кузя, блин…» – Клевая квартира, – он с интересом оглядел апартаменты в красно-белых тонах. – А холодильник у меня точно такой же. Больше всего мне нравится, что сок на наружной дверце и можно лед при желании добавлять. Я немедленно отодвинулся. «Ну да, ну да, в твою каморку только Бошевский двухкамерник и войдет, а больше даже мыши места не останется, – подумал я, понимая, что мальчик безнадежен и какой на хрен пом. повара. – За неделю срочно подыщу себе нормальную посудомойку, а от этого избавлюсь, и ну его на хрен». Представитель кунсткамеры неторопливо бродил по дому и с интересом заглядывал во все углы, и до меня начало доходить, чем это чревато – тут было чем поживиться: на стене коллекция боевого оружия, зажигалки на видном месте не из бедных металлов, деньги кругом в беспорядке валяются, ведь не планировал кого-то сюда приводить в ближайшие дни. А на стенах фотографии, перед которыми он замер. Черт… ну не кидаться же заполошно сгребать все подряд и прятать в сейф. И почему-то мне стало очень неприятно, что он так пристально рассматривает групповое фото с последних официальных гонок. Не скажу, что я себе там не нравился, наоборот: и бородка эта, как у капитана Немо, мне очень даже шла, и то, что раздет я там был по пояс, а на такое вольнодумство решились от силы человек десять из компании в сто голов. Команда была практически в полном составе, кроме… В общем, достойная была фотка, памятная, как и положено, с подписями всех принимавших участие, за исключением одного. – Первое место? – ткнули пальцем с заусеницами в меня, такого красивого, с кубком и алой финишной лентой на шее. Я поморщился: – Мне повезло. Если бы кто знал, как все это время меня грыз стыд за эту победу, доставшуюся мне лишь потому, что у ехавшей впереди машины что-то случилось с управлением и пилота на бешеной скорости выбросило через лобовое стекло. Данко. Это его внедорожник, трассируя, шпарил впереди меня. Когда я очнулся от воспоминаний, то чуть не взвыл в голос: испоганив самое дорогое для меня, уродец, мерзко ухмыляясь, возвращал на стол мое же золотое перо. – Дарю. Эксклюзив. Возможно, это была не усмешка, а улыбка, но на лице этого исчадия ада выглядела она преотвратно. – Какого хрена?!! – А мне кажется, я правильно поступил. – Иди в жопу! В жопу! В том плане, что убирайся подальше, – я ткнул рукой направо, – там за библиотекой гостевая комната, удобства там же, еда в холодильнике, смойся с глаз, чтобы я не взял грех на душу и не отшлепал тебя ремнем по заднице. На изображении действительно оставалось место только для одного росчерка. И этот щенок пегий, расписавшись за Данко, его занял, бесповоротно все испортив. Руки ему поотшибать и гвоздями их отретушировать. Я скрипнул зубом, зашипел, и он невольно попятился. – Второй раз уже намекаешь. Ну, если ты без этого уж совсем никак, то давай. Я потерплю. Схватив засранца поперек туловища, я потащил его прятать от своего праведного гнева в выделенную комнату, стараясь не цеплять по пути взглядом пистолеты-автоматы, которые так и хотелось применить по назначению. Вместо того чтобы вырываться, он вывернулся и прижался ко мне, обхватив мои бедра своими цыплячьими ногами. Я автоматически оценил то, что было у него в штанах. Не меньше, чем у Мишель, а то и больше. Однако… Место, видишь ли, у меня на плакате ему приглянулось, так не для него же оставленное. Запатентованное оно. Иголкой кольнула в сердце боль, моментально отвлекая от чужих гениталий. Сквозняком по коже. Знал, что пока не увижу могилу, он будет для меня жив, буду думать о нем, как о просто улетевшем на другую планету в длительную командировку. Ведь читал же о девочке, отделавшейся испугом после полета с двенадцатого этажа, и человек снежный наверняка существует, и привидения, и в инопланетян я верю, и в то, что у каждого человека есть скрытые способности, которые проявляются в экстремальных ситуациях. Может быть, протаранивший собой лобовое стекло машины, летящей со скоростью 350 км в час… остался жив. Ну не мог же он меня без повода вот так бросить… Мозг, упрямо напомнив о том, сколько времени прошло с той аварии, поставил перед фактом. Горечь поражения. Вот и место его уже заняли, а я даже не отомстил. Скинул повисшего на мне недоумка, вовремя вспомнив о контрабандном виски. Пошел помянуть. Снял плакат и спрятал подальше, чтобы не рвать себе душу, чтобы не убить наутро ублюдка, замахнувшегося на святое. Ополовинил как воду литровку, потянул носом и начал наматывать круги по квартире, то и дело тормозя, принюхиваясь и прислушиваясь у комнаты, в которой определил посудомойку. Пару раз даже приоткрыл дверь в надежде, что в темноте все кошки серы, а если он повернется ко мне сраком, то я и лица его неблагообразного не увижу. И уж было шагнул за порог, да некстати вспомнил про его тюремное прошлое, на которое у меня вряд ли поднимется. Притворил неслышно дверь и вернулся на кухню, а там продолжил накачивать себя антидепрессантом, сквозь слезы умоляя любимого Данко вернуться. Послышалось, что где-то хлопнула дверь. Хотя не факт, возможно, я как обычно гоню.*****
Друзья-однополчане не выходили на связь. Сердце не болело, «значит, живы» – успокаивал я себя, впрягаясь в каждодневную рутину, которой становилось все больше и больше. Кузя, после его акта вандализма и посягательства на мою собственность, видать, осознав, перестал попадаться мне на глаза. Он больше не пел гламурных песенок и не пытался мне вешать лапшу на уши, старательно избегая. Боясь себя пьяного больше неволи и опасаясь за неправомерные действия, к алкоголю я больше не прикасался, решив завязать с зеленым змием, если не навсегда, то хотя бы на тот период, пока эта стриженая обезьяна находится ко мне близко. А потом грянул гром. Я даже не удосужился перекреститься. Понял, правда, впоследствии, что зря пренебрег. Возможно бы, и миновало. – Что ты лезешь с грязным ведром мне под ноги?! Высокий голос дернул как лопнувшая струна по печенкам. Вот же блядство. Кого это там нелегкая принесла? Я оторвался от отчетов и, потягиваясь, вышел на шум из кабинета. Кузя, елозя на четвереньках, шустро собирал воду вокруг моего бывшего, высоко задрав тощую задницу, на которую я вдруг ни с того ни с сего засмотрелся, почувствовав, как встает. Обнаружив меня, Мишель, словно бабочка из экзотической страны, запорхал на запах. Ярок и нереален одновременно. – Привет, милый. Я тебя так и не дождался, ты решил меня бросить? – его губы невесомо коснулись моего лица, рука змеей скользнула вдоль корпуса, и узкая ладонь легла на причинное место. В воздухе разлились феромоны, афродизиаки и еще какие-то нововведения из последней серии нанотехнологий, которые эта бестия не гнушалась использовать против меня. Со стороны это выглядело наверняка безумно сексуально. Вот только знал бы он, на кого у меня стоит, исплевался бы. Нормального секса у меня уже месяц как не было, попав под власть газов и выделений и провоцирующего гипноза его левого глаза, который был ярче другого, я тупо повелся, но тут заметил открывшего рот и подбоченившегося Кузю, который наблюдал со стороны сцену моего совращения ушлым гибридом, и это моментом вернуло меня на землю. – Картину не гони. Я тебя видел с любовником. – Видел? Выходит, мне не приснилось, что ты приезжал. – Выходит, не приснилось. – Что ж, тем лучше. Мне нужны деньги. – У тебя со слухом все в порядке? Уверен, что по адресу приперся? Или по дороге крыжовником обожрался? – А у тебя с памятью? И Мишка жестом фокусника вытащил на свет из сумочки сложенный вчетверо листок: – Можешь сожрать, мне не жалко, это копия. У меня еще есть. Я готов был зарыдать. Я действительно отписал на него часть имущества, и таких денег в наличии у меня сейчас не было. – У меня столько нет, – я вывернул карманы наизнанку, попытавшись быть по возможности красноречивым. – А мне столько и не надо, – он великодушно занялся моим внешним видом: неторопливо вернул карманы на место, пригладил мне волосы, поправил галстук. – Пятьсот тысяч меня вполне устроит. Ты со мной по-благородному, и я с тобой по-порядочному. Цени. Другой бы все оттяпал. Я подумал о том, во что он мне обошелся, и что если посчитать в валюте стоимость квартиры, которую я ему подарил, машины, шмоток и цацок… – Когда тебе нужны деньги? – Еще вчера. Мы с Арчи хотим маленькую кофейню взять в аренду. На ремонт надо потратиться, на всякие финтифлюшки, у меня в голове полно идей, целый фейерверк, но я не меркантильный, обойдусь малым. Я чуть не прослезился на этой фразе. Благородство из Мишки так и перло. – Деньги мне нужны максимум через неделю. Мой адвокат будет в городе, завезет тебе оригинал дарственной, а ты ему передашь бабки, и разбежимся по-доброму. В противном случае я подаю на тебя в суд и буду требовать причитающуюся мне часть наследства. Постаравшись удержать разгорающееся внутри меня неуместное веселье, я скорбно добавил: – И алименты… Мишка наморщил лоб: – Тоже неплохая идея. Я подумаю над этим. Я чуть не откусил себе язык, позабыв, что парень не в ладах с юмором. Вот же… урод. Мишка игриво потерся ягодицами о мой стояк, норовя напоследок осчастливить меня собой: – А кстати… ты себе завел уродца? Не ново, во времена нэпа это привлекало публику в низкосортные заведения, но от тебя я такого не ожидал. Бедный мальчик, представляю, как ты его выпускаешь с подносом к сердобольным старушкам. Наверняка гребет чаевые больше, чем ты ему зарплату отмерял. Он хотя бы с тобой наваром делится? – Пошел вон, – процедил я в ушко с бриллиантовой серьгой – моим подарком этому козлу на 8 марта, настойчиво подталкивая его в спину к выходу. Я не вмазал по этой смазливой, не так давно обожаемой роже, хотя руки так и чесались подкорректировать ему внешность, зато подумал, что Кузька и вправду уже скоро месяц работает и за техничку, и за посудомойку, и за пом. повара и ни разу не заикнулся о выплате зарплаты или о заключении трудового договора. Вещь! Прав Мишка. Глянул, как мой бывший, усиленно виляя бедрами, гордо прошествовал на выход, потом уселся в ярко-малиновый кабриолет и, откинув назад шикарную гриву блеснувших на солнце волос, умчался от меня, продемонстрировав напоследок высоко поднятый вверх средний палец, и настроение испортилось окончательно. Они с Арчи… – Чтоб вы оба сдохли! В одной постели и в один день! Куда бы деться… Кузька! – Выгоняете? – А ты что, мясо воруешь? – Я?! – А за что тебя тогда выгонять? – Ну так я же ей… ему на башмачок плеснул. – Долго целился? Он покаянно опустил голову. А я почему-то вспомнил его конуру, в которую он меня приволок, хотя понимал, чем это чревато. И ту похлебку из собачатины, которой отпаивал он меня, тоже вспомнил. Не она, может, я бы тоже сейчас от менингита загибался. А может, и сдох бы в той стылой луже. Вспомнил вкус паленого виски, холод, пробирающий до кости, отчаяние и одиночество. Межсезонье. Межвременье. Испортил он мне кое-что, конечно, а с другой стороны, я так бы и не решился убрать этот плакат со стены, онанируя на пустое место. И выходит, что появился Кузька для того, чтобы я, вырвав из сердца болючую занозу, отпустил прошлое и начал жить заново. Выходит, я должен был быть ему благодарен. – У тебя когда-нибудь были длинные волосы? – ни с того ни с сего спросил его я. – Они были черными? Он поднял на меня блеснувшие глаза. Рубцы поперек лица. – Иди на кухню, потом поговорим. Черт, прав Мишка, это уродство тут явно лишнее. Лишь бы никто его у меня не отнял, в смысле не увидел, а то и еду заказывать побоятся. Я прошел в цех. – Санта. Повар оторвался от увлекательного процесса игры с огнем и, передав вок помощнику, подошел ко мне, вытирая руки о полотенце. – Станислав Эдуардович, вы про Кузю хотели спросить? – Да. Он тут еще нужен? – А в чем дело? – заметно напрягся китаец. Санта был гигантом, экстерьером не блистал и говорить ему о физических недостатках было верхом неприличия, чтобы не ровен час не принял на свой счет и не начал мстить, кидая в еду клиентам ногти и волосы и прочие неудобоваримые вещи. – Мне кажется, он тут лишний. Ты не находишь? То, что произошло дальше, я даже предположить не мог. Шеф-повар неторопливо развязал фартук, аккуратно положил его мне на руку. – Это из-за Мишель? Хозяин, если свои личные отношения вы решили протащить на кухню, то и я тут лишний. И Бокарди лишний, и… – он оглядел малочисленный, но сплоченный коллектив: двух пидарасов, альбиноса, шестипалого и одноглазого. – Мы тут все лишние. Мы с вами, потому что считали, что вы выше всего этого, что для вас люди не вещи, Кузя не виноват, Мишка сама на него налетела. Вечно несется, как на ебалку, ваша вонючка. Что тут и говорить, моего бывшего здесь откровенно не любили и при каждом его появлении сквозь зубы хором желали ему геморроя на задницу. Я стушевался, меня сейчас намеревались бросить. – При чем тут Мишель? Я пришел узнать, нужен ли вам еще Кузя. Может, найти квалифицированную замену? – Кузя справляется. – Спасибо, Санта. – На здоровье, Станислав Эдуардович. Я вышел со странным чувством. Нахрена им этот? Кстати, завтра конец месяца, зарплату надо выплатить и подумать, где взять денег. Мишка сука. – Су-у-у-у-ука! – Я? – И ты тоже. Был бы таким же красивым, как этот обмылок, так же бы себя вел. И к гадалке не ходи. – Я – нет. Я своих не предаю. Я хотел пройтись насчет зоны и понятий «свой-чужой», но он меня перебил: – Станислав Эдуардович, вы на меня правда не сердитесь? – Не сержусь. – Можно я попрошу одну вещь, а вы пообещаете, что не будете материться и меня не прогоните. – Денег? – Нет. – Уже интересно. А что? – Машину. Выражение своего лица я не видел, но раз он попятился и прикрылся рукой, догадываюсь, что оно было правильным. Мне показалось, что я был достаточно красноречив, но наглый посудоборец почему-то раздумал растворяться в воздухе и неожиданно зачастил: – Вы меня неправильно поняли. Не навсегда. Мне только до утра. Я не разобью. Я умею. Хотите, я покажу? Что за день такой?! Один у меня пятьсот штук зеленью требует, второй бээмвуху. У меня что, на лбу написано, что я конкурс «Дурак года» выиграл? Охренеть. Ну Мишка-то вроде как по закону, а этот куда лезет? Сил не было ни злиться, ни материться. Да пошли все на три веселые буквы! Кинул на стол ключи, попрощавшись с тачило, перебил настройки под его пальцы, отвернулся, чтобы не стало уж совсем себя жалко. Вот же блядство. Как акулы, почуявшие кровь, налетели. Мирного неба хотел, стабильности, отношений, доверять без остатка, и чтобы любили, да по-настоящему. Хуюшки мне. В рот и по самые яйца. Еще на что-то надеясь, понабирал номера телефонов тех, кто клялся в вечной дружбе и готовности помочь и говорил «обращайся, брателло, все сделаем по высшему разряду», и совсем раскис, слился, уперевшись лбом в непробиваемую стену отчуждения, стоило только речь завести о кратковременном займе. Мишель сука… попробовал его соблазнить тем, что отдам больше требуемой суммы, но по частям, и тут налетел на скалу, обнаружив у бывшего любовника, хлюпика этого педерастичного, боящегося жуков и паутины, силу воли. Телефон пискнул включенным Скайпом, и я удивленно отозвался, совсем забыв, что есть же еще люди. Услышав, сколько мне требуется, ребята приуныли. Контрактники зарабатывали неплохо, но как выяснилось, у всех, кроме меня, были обязательства. А потом пришел ротный и, вытолкав всех взашей, предложил идею как раз на означенную сумму. С его откатом за информацию, если все выгорит. Я минут пять сомневался, смотрел на фонари за окном, освещающие летник, и думал, что у меня ни родных, ни близких. Вот только этот ресторан и люди, которые в меня верят. Пожалуй, могу и рискнуть. Раздал зарплату, устроил небольшой банкет для персонала, долго и витиевато ораторствовал о том, что мы все тут семья, просил прощения, что не у всех и не всегда вовремя замечаю проблемы, добавил, как счастлив, что в наши ряды влился новый член. Ужаснулся, осознав смысл сказанного, но, по-видимому, кроме меня, никто на эту оплошность внимания не обратил, все были заняты поглощением халявной закуски и дармовой выпивки, радуясь полученной на день раньше предполагаемого срока зарплате и хорошему настроению шефа. Так что я успокоился и забил. Исчерпав красноречие, отозвал Санту в сторонку, возложил на него обязанности и обязательства и, напутствовав не борзеть, по-английски прокрался к выходу, предоставив возможность персоналу вволю перемывать косточки своему руководству. Мой маневр никто не заметил, только Кузя поплелся следом. Зачем, непонятно. Ключи от машины он получил. Теплых чувств он ко мне не испытывал, так же как и я к нему. В собеседнике я не нуждался, в няньке тоже. Хотя да, меня же до дома транспортировать надо. – Ключи у тебя, так что тебе и рулить, – дурашливо поклонился я своей посудомойке. Пожав плечами, он учтиво распахнул передо мной двери. И повез… со скоростью катафалка, уступая всем дорогу. Я даже успел приуныть, представив, что это генеральная репетиция, ведь один пойду сейф террористов брать. Вот же ротный зараза! Нашел чем соблазнить. Я не знаю, что мне ударило в голову, когда я порвал на Кузе рубашку и вцепился губами в его губы, исследуя языком его рот. Не иначе недобродившее шампанское, а может семга оказалась несвежей. Или погода. Или… пальцы его на руле. Эта сволочь и не пискнула, шустро довезла меня до дома, справляясь вполне неплохо одной рукой, второй же по-хозяйски шаря в штанах. Перепутав мои со своими. Я даже не успел возразить, когда он облегченно выдохнул, удовлетворившись осмотром. Я завис между смеяться, плакать и гордиться. – Может, поднимемся? Тебе, наверное, надо в ванную сходить, подготовиться. По ходу, именно этого он и ждал. Шустро вылетел из машины, хлопнув дверцей, полоснул по мне взглядом и, спотыкаясь на каждом шагу, потащил за собою наверх, норовя прижаться или как максимум упасть мне на руки. Торопливо разделся в коридоре, схватил полотенце и скрылся в душе быстрее, чем я успел прочитать «Отче наш». Он умчался, а я охренел. Сегодня у меня уродец, завтра карлики, потом еще до какой скотинки доберусь? До собак и хряков? Омерзение заставило в шесть секунд собрать вещи и бежать из этого дома. Бежать куда глаза глядели. Слава богу, что смотрели они в правильном направлении. Шел, пока не заболела нога, потом поймал такси и уехал в аэропорт, успел как раз вовремя, к концу регистрации нужного рейса. Купив билет в Сирию, с содроганием вычеркнул этот день из своей памяти. Убаюканный гулом двигателя, в какой-то момент задремал и выпал из действительности, зарываясь в густющую смоль чужих волос и прижавшись к надежной спине единственного и любимого Данко… И надо-то было всего ничего. Безделицу. Проникнуть на базу, из которой уже четвертый месяц пытались выкурить засевших намертво игловцев. Семи дней мне явно не хватало. Я знал, что как только включу телефон, первое, что увижу – приглашение в суд. Девять дней. Для плана, который разработали мы с ротным, мне понадобилось ровно девять дней. И ни секундой меньше. Сейф я даже вскрывать не стал, не теряя времени, подорвал гранатой. Набил под завязку в летную сумку на глаз около ляма, остальное залил бензином и поджог вместе с трупами. Грязные деньги. А где мне взять за неделю другие? Спасибо ротному, который не чистоплюйствовал, а правильно оценил ситуацию. Просчитал, что мне действительно терять было нечего. Деньги разделил, как и договаривались, треть отдал ему, впервые кинув ребят, точнее, умолчав, потому что рассудил, что риски нес единолично и делиться был не обязан. Поменял симки, но когда включил телефон, удивился отсутствию сообщений. Выходит, меня списали. Жаль. Значит, прилечу и начну все с нуля. В этот раз без иллюзий. Взял билет на первый же рейс в нужную сторону. По какой-то нелепой случайности ближайший был в Питер. Поплевал через левое плечо – этот город меня точно с ума сведет. Послал сообщение Санте, чтобы меня встретили, и пошел на посадку, сквозь зубы сетуя на судьбу. После высадки, миновав рукав и глядя сквозь стекло на толпящихся у здания встречающих, решил подняться на второй этаж попить кофе, но, не доходя до аппарата, резко развернулся и побежал. Мчался, толкая встречных, кого-то задевая локтем, и даже не извиняясь. Самолет, который я костерил всю дорогу, совершил невозможное – забросил меня в мое прошлое. В то самое, в которое я однажды уже опоздал. Сердце заныло, ржавой иглой выскребая наружу нарыв вековой давности. Болезненно хлюпнуло простреленное легкое. Мы… должны были встретиться в этом аэропорту. Данко был проездом в Питере, а я летел к нему из Москвы. Так же как и сегодня, я увидел его в окно, пританцовывающим у болида, залюбовался, смутился, представил, как подойду, как возьму в ладони его лицо. Едва ли мне повезет, и он окажется геем, но хотя бы спросить я обязан. И пофиг, что он подумает. И в это время айфон мигнул красным – срочный вызов. Приказы не обсуждаются. Так и не спустившись к нему, я уже несся обратно. Ради меня, такого ценного, задержали правительственный борт и потеснили уважаемого человека из соседней державы. Родина сделала реверанс, открыв зеленый коридор и предоставив мне исключительную возможность добраться до места назначения ВИП-классом с шампанским и белужьей икрой, одновременно поставив крест на моей личной жизни. Как давно это было. Я вырвался из аэропорта, закричал, размазывая давшую второй шанс реальность: – Данко! …и столкнувшись с составом, вспомнил, как его тело дугой пролетело по трассе чуть ли не под колеса идущей следом за мной машины. Что-то со всего маху впечаталось мне в грудь. – Я думал, ты не узнаешь. Так и не вспомнишь. Я ждал тебя тогда, а ты так и не приехал, и я не понял почему. Я искал тебя, но все время натыкался на закрытую информацию. Ты был военным. А я даже не гражданин России, только выступал за эту страну. Мама русская, а папа француз, – он несвязно нес этот бред, а я молча стискивал кулаки, чтобы не заорать. – Я едва не умер от радости, когда ты мне написал, что хочешь встретиться, подумал, что это мой шанс. Ведь влюбился в тебя практически сразу, как только увидел, не знал, как к тебе подойти. Я, конечно, не думал, что ты кинешься меня сразу душить, но ты ведь мог оказаться и ярым гомофобом. Ты всегда выступал от армейцев, а я сам по себе, и еще эта авария так некстати. Я, когда заполнял анкету последний раз, в графе риски указал, чтобы в случае несчастного случая или моей полной несознательности меня отвезли бы на историческую родину моей матери, в Москву, умирать. Стебался, конечно, мне и в голову не могло прийти, что так сложится. Когда открыл глаза, понял, что не Швейцария и даже не дом. Хорошо, что хирург оказался знающим, мне потом столько про местную медицину порассказали… – он вздохнул. – В общем, понял я, что мне опять повезло. Говорил же тебе, что я везунчик. Кажется. Сколько было операций, не помню, после десятой уже не считал, но когда думал, что лучше бы умер, то вспоминал тебя и терпел. Думал о тебе. Каждую минуту думал. И выжил, потому что хотел разыскать и узнать, почему ты тогда не приехал, ты же сам звал? А потом произошел пожар в больничном блоке, где я находился. Я очнулся после наркоза, кругом дым, гарь, а в голове только одна мысль – найти тебя. Случайно увидел машину, так похожую на твою… В результате тюрьма, где комендант, зацепившись за мой акцент да еще узнав, что умею готовить, сразу отправил к себе домой. Обрадовался, что сэкономит на поваре и репетиторе для дочек. Вышел я по амнистии и оказался на улице со справкой об освобождении, без родных и знакомых, в чужом городе и без средств к существованию. Разумно было бы пойти в посольство, но мне необходимо было найти тебя. Кузя опечаленно вздохнул: – Сложно у вас в России. И еще эти шрамы… Меня из-за них к кухне даже близко не подпускали. Я молил Бога каждый день о встрече с тобой, а когда нашел случайно в каком-то сугробе, не мог поверить, что сбылось. Я так обрадовался. А потом чуть не сдох от стыда, когда ты там, у меня, открыл глаза и потребовал экзотическое блюдо, а я не смог тебе предложить ничего, кроме миски супа. Понял, что ты меня не узнал. Сперва огорчился, а потом подумал, что так даже лучше. Вот, кстати, то кольцо, что ты мне оставил. Оно обручальное. Я… В общем я его иногда надевал ночами и верил, что у нас все хорошо, ты просто задержался с работы или в командировку улетел. Я заскрипел зубами, давя гнев. Ну надо же. Один в один. Не дождавшись от меня никакой реакции, Кузька, чуть помедлив, продолжил: – Мы таким удивительным образом опять встретились, я оказался у тебя дома, и потом, когда я думал, что ты, что мы… пришел этот, твой. Он что-то сунул мне в руку. – В общем… возьми. Это наверняка для него. Я прижимал к себе тщедушное тельце, с наслаждением вслушиваясь в хруст ребер под моими пальцами. Я мог запросто их раздавить. Сумасшедший сиделец. Посмевший! Посмевший… И кто же интересно ему рассказал про мою болезненную страсть, большую любовь. Про Питер? Про Данко? Ну да… Кажется, я Санте плакался, когда совсем плохой на голову был. Вот же урод. Ведь они же теперь все заодно, не разлей вода, мой шеф-повар и этот сученыш. Сообщество квазимод. Но я же не идиот? С чего я поверю в эту дичь? – Кузя, завязывай лепить горбатого или как там у вас на зоне говорят. Данко погиб. Спасибо, что встретил, но если хочешь и дальше у меня работать, никогда больше не упоминай при мне это имя, садись в тачило, и погнали. Парень дернулся, словно я ударил его половой тряпкой промеж глаз. – Я никуда с вами не поеду, Станислав Эдуардович. – Ну как знаешь. Надумаешь, возвращайся, всегда буду рад. Нам рабочие руки завсегда нужны. Я выжал сцепление и рванул домой. В Москву. Питер с его аномальными зонами в очередной раз кинул меня. Дыра, в которой зияла пустота, сочилась кровью. На какую-то долю секунды мне померещилось… Показалось. Но мертвые не воскресают. Я, как профессионал, мог оценить степень удара, там был фарш, после такого нереально выжить. Кузька-Кузька, лучше бы ты не лез ко мне с этим. Я уже начал привыкать к тебе, возможно, через какое-то время… Су-у-у-ука. Предательство Мишки я пережил менее болезненно, чем это лобовое столкновение с моим прошлым. – Даник, любимый, почему они со мной так? – обратился я к тому, кому так и не суждено было стать моим возлюбленным. Словно пережатая артерия в горле ком. Нечем дышать. Если бы ты только выжил, я бы возил тебя в коляске, я бы нашел лучших докторов, я бы стал твоей служанкой, твоей нянькой, твоей сиделкой. Всем чем угодно, лишь бы ты только жил. А перед глазами трасса и как в замедленной съемке в бесконечном повторе тело, взлетающее в воздух и с жутким звуком ударяющееся оземь. Даник. Любимый. Влажные капли на руле. Сумка, в которой шестьсот двадцать тысяч зеленью, под ногами. И есть ли в этом сейчас толк? Я везде опоздал. Не завыл, хотя именно этого мне больше всего и хотелось. Не напился. Не застрелился. Поехал на работу, сказать последнее прости тем, кого не смог уберечь. Увидел при входе новую вывеску, украшенную бриллиантами Сваровски, подумал, что еще больше унизить меня Мишка не мог бы и при желании, скрипнул зубами и грюкнул дверью. – Санта, привет. Знаю, косячник. Мишкин адвокат был? Когда мне в суд? – Зачем в суд? Мы же заплатили, – он протянул нотариально заверенный документ о передаче мне собственности. – Как это? Где вы взяли пол-ляма? – Так Данко ваш принес. В смысле Кузя. Мы же сразу поняли, что это он, когда вы вместе домой укатили. Банкет нам устроили. Семьей назвали. Хотя я вначале не прошарил, когда вы спросили, нужен ли он мне и дальше на кухне, я же подумал, что вы выгнать его хотите. А вы, наверное, имели в виду, что хватит нас баловать. Удивительный вы человек, Станислав Эдуардович, я бы своего парня к котлам не подпустил, был бы он у меня управляющим или шеф-поваром на крайняк. Хотя вам видней. Вы вообще не как все. Вне конкуренции. Мега Стар. Я таращил глаза и как рыба хлопал губами, боясь, что меня вот-вот хватит удар. Выдавил сипло: – Деньги? Где он взял деньги? – Так ясен перец. Выиграл. У нас каждую ночь тут ралли. Золотая молодежь понты колотит, о чужие заборы стружку обдирает. Рейдер не смотрите разве? – Ближе к делу, пока не разжаловал, – я начал успокаиваться, понимая, что сухари сушить не придется. – Так я и говорю. Зацепился он языком с одним из местных. А тут и остальные понтяшки подтянулись. И пошла заваруха. Машина у вас классная, только Кузька уж больно непрезентабельный, ой простите, оговорился, – гигантский китаец шлепнул себя по толстым губам ладонью. – Сделал он их всех при свидетелях, и пацанам хошь не хошь раскошеливаться пришлось. Самую малость не хватило, но так вы же нам зарплату выдали, мы скинулись и как раз добили. Классно, что вы его нашли, а то слушать ваш жуткий вой по ночам «приди, Данко, приди» удовольствие ниже среднего, чисто колдун Вуду зомби свое призывает. Кстати, посудомойка из-за этого и сбежала. Подумала, что вы бесноватый. Видя, что я молчу, так как сказать мне было абсолютно нечего, Санта решил еще больше меня осчастливить. – А вывеску новую видели? Мы теперь не просто «Золотая рыбка» – мы авторская кухня. Вы когда заходили, разве внимание не обратили? Знаете, какая дорогущая! Это мэрский сынок расстарался, когда ему Данко автограф на майке поставил. Они теперь все у нас кормятся. И мэр, и мэрчонок, и мэрская свита, и остальные приспешники. Такими темпами скоро можно будет у соседей их ресторан выкупать. Спасибо вашему Данко. От моего рыка включилась сигнализация на машине. Мне бы голову свою тупую в мясорубку или на худой конец в посудомоечную машину. Мне бы мозги мои поменять на мякиш хлебный, мне бы кол осиновый, да промежду ребер, и дрын в задницу, чтобы завязала та с приключениями. Я катался по полу, понимая, что просрал свое счастье. Какой-то частью это я понимал вполне отчетливо, а другая часть меня, истерично недоверчивая, вопила, что наебывают. Вот только где и как? Оставив деньги ошалевшему шеф-повару и строго-настрого обязав отдать их Кузьке, как только этот интриган появится, я рванул домой, не желая нервировать персонал. Врубил интернет и начал рыться в материалах того прошлого дела. Я ведь мог это сделать раньше, но… я так боялся увидеть его могилу. Ведь пока не увидел, все казалось возможным. Набрал номер устроителей соревнований, на другом конце земного шара откликнулись быстро, словно давно ждали моего звонка. А потом уронил голову на руки, понимая, что жизнь свою проебал. Тогда и сейчас. У французов были в ходу двойные имена. Шайлюмир Дан-Кузьма Монжелин. У его семьи были конюшни и виноградники, сеть ресторанов и фазенда в Монако. А еще небольшой островок гектаров на …дцать в Средиземном море.*****
Ресторан, который на ладан дышал на момент покупки, теперь оказался центром сборищ золотой молодежи и почитателей Кузькиного таланта. Он зажил полновесной жизнью и, высоко задрав паруса, как хорошо оснащенная бригантина несся вперед, оставив далеко за кормой конкурентов, а я… Я сдулся. Знал же, чувствовал, что с этим Кузьмой что-то не так, но почему-то не подошел, не спросил, думая, что если он выжил, то там, на зоне… А я чистенький. Мразь. Виски пил ведрами без просыпа, боясь протрезветь и взглянуть на себя в зеркало. А потом раздался звонок. Нет, телефон звонил постоянно, просто именно сегодня я готов был общаться с миром. – Да. – Напиваешься? Голос, от которого мороз по коже и желание располосовать свое лицо лезвием бритвы. – Лечусь… Ты? – Я. Пауза тяжелее гранитной плиты. Не поднять головы от стыда и отчаяния. – Я тут подумал… – Согласен, – почувствовал, как раскалилась телефонная трубка в ладонях. – Ты же не знаешь, о чем я. Вдруг я предложу тебе прыгнуть в клетку к белым медведям. – Предложи. Я хочу тебя удивить. – Забавно. Насколько сильно? – Сильнее сложно представить. Любое твое желание. – Мне нужен миллион. Дежавю. Только того звали Мишка, и просил он вполовину меньше. – Без вопросов. Когда нужны деньги? – Я не тороплю, когда будет возможность. – Сегодня. Подумал, что на его месте я попросил бы больше. Миллионов двенадцать. Со всеми потрохами примерно столько сейчас стоила «Золотая рыбка». Но Данко не был мстительным и вряд ли собирался меня разорить, значит, случилось что-то серьезное. Сердце сжалось. – Что-то еще? Он долго молчал. Так долго, что я подумал, что он меня снова бросил. Позвал испуганно: – Дани… Вздох тяжелый. Мураш мутант три раза успел прогарцевать по коже туда и обратно, когда он наконец-то ответил: – Ты на мне женишься. Мне показалось, что я попал в рай. – Прости, я не ослышался? Ты сказал… – Сказал «ты через полгода на мне женишься», что тут неясного? – нервно дернулся его голос. Через полгода? Только через полгода… Издевается. Ну да, точно. – А почему не сейчас? – Сейчас ты пьян. Завтра будет тяжелое похмелье. Отходняк. Потом тебе надо будет работать за троих и во всем себе отказывать, чтобы отбить кредит. Или я что-то не так просчитал? Поправь, если я ошибаюсь. – Давай так. Приезжай сейчас. Я знаю одного попа-прощелыгу, нас обвенчают в течение пятнадцати минут, если для тебя это так важно. И ты получишь два ляма: один сейчас, второй в понедельник. Я не хочу ждать полгода. – Я тебя ждал больше. Прижался щекой к холодному мозаичному полу. Не решаясь поверить, просипел: – Повтори. – Я ждал тебя дольше. Искушение перегрызть себе горло и размозжить башку о стену было столь велико, что я шустро пополз на середину комнаты. – Хорошо. Мы хотя бы можем встретиться? Я… я хочу тебя, и мне все равно… – я хотел добавить «как ты выглядишь»… Но он уже положил трубку. Частые гудки. Я подошел к зеркалу. Мешки под глазами, щетина, всклокоченная шевелюра. Полгода, он сказал? Я же не выдержу. А в голове отчетливое – «я ждал тебя дольше». Новый виток моей жизни я ознаменовал тем, что выкинул остатки анаши на помойку, устроив незапланированную вечеринку бомжовому бомонду. Подумав, отнес туда же и виски. Из «Брадобрея» вызвал мастера на все руки, привел в порядок растительность и цвет лица, отполировал ногти, выбросил старые шмотки и стер номера профурсетов. Купил себе джинсы и футболку с лицом Че Гевара и на утро следующего дня встал на раздачу в кухне. Поначалу я скучал, отмечал каждый день раз по двадцать, сверяясь с календарем, потом взял на себя еще и обязанности посудомойки и понял, что пропускаю недели, заработавшись на кухне, а когда в трубке услышал голос с хрипотцой, брякнул «позвоните позже», потому что в этот момент был занят свежеванием селедки. Замер с распоротой рыбиной в руках и колотящимся о ребра сердцем: – Ты где? – В больнице. – Авария? Дани! Адрес! – Не ори. Нормально все. Ты не забыл о своем обещании? – Помню, конечно. – И?.. – Я согласен. Он продиктовал адрес. Я записал. Душ, лимоны, чтобы отбить запах рыбы, фрак, поп, кольца, ромашки (оказывается, он терпеть не может розы). Машина. Больница. Больница? Почему он в больнице?! Я ворвался в приемный покой и заметался по коридорам: – Данко! Никого. Только вежливый персонал в белых халатах. Проскочил в зимний сад и увидел пустышку-фотомодельку на тонюсеньких шпильках, прогуливающуюся между кадками с тропическими растениями. – Данко! На крик девица оглянулась в мою сторону. Вдруг ему плохо, и он не смог выйти? Вдруг я перепутал больницы? Набрал номер, с которого он звонил последний раз. Единственный незасекреченный. Вспомнил вывеску над входом – «Центр репродукции человека». Что за… Красотка, на которую у меня не встал бы даже под страхом смерти, полезла в сумочку и поднесла к уху глянцевый прямоугольник: – Говори, – голос с хрипотцой. – Говори, я тебя внимательно слушаю. Мы, стоя с телефонами в руках, смотрели друг на друга. Я в черном, он в белом. Точнее… она. – Дани, это ты? – спросил я, прижимая к губам мембрану и боясь поверить в самое страшное. – Стас? Погоди минутку! Кукольная блондинка с телефоном у уха прошлась, качнула полушариями, показав в разрезе платья потрясающей красоты стройные ноги, повела плечами, тряхнула головой, демонстрируя все прелести новообретенной фигуры и пышность гривы цвета платины, и улыбаясь, вышла на дорожку, спеша мне навстречу. Цок-цок-цок. Я не закричал только потому, что мне нечем стало дышать; не боящийся ни бандитов с обрезами, ни обкуренных зомбированных иноверцев я банально отключился, упав ей в ноги. Это конец. Все что угодно. Рубцы, шрамы, пусть он плохо слышит и ничего не видит и не помнит, только ни эти два шара, только не пилотка вместо члена. Горящая машина и тело, изогнутое дугой, медленно падающее за ограждение, запах паленой резины и ошметки покореженного металла, кружащиеся в воздухе на манер ворон. Резко затормозив, я выскакиваю из внедорожника, перепрыгиваю двухметровый забор, склоняюсь над ним, поднимаю на руки, бегу, прижимая к груди тонкое пацанье тело, черная смоль волос стягом не завоеванной державы полощется на ветру, восковая бледность лица, разбитый висок и капли крови в траву. – Данко!!! Сердце, обрываясь, падает к его ногам, и я понимаю, что перешел эту грань, на которой балансировал последние четыре года. Он открывает глаза и тянется, чтобы обхватить меня за шею, устраиваясь удобнее на моих руках. Данко… В лучах света шагает девушка. То ли сбежавшая с модного дефиле, то ли из сериала про красивую жизнь. А может, это дочь олигарха, обманувшая ушлых секьюрити и вырвавшаяся на свободу? Танцующая походка, покатые плечи, улыбка, за миллион отдать не жалко. Кольцо на безымянном пальце. Один в один диснеевская красотка, по которой тащился кролик Роджер, только не рыжая. Мечта любого НОРМАЛЬНОГО мужчины бережно толкает перед собой коляску, в ней почти не дыша сидит седой как лунь парализованный инвалид с глазами, обращенными внутрь себя, улыбающийся бескровными губами, глядящий сквозь облака в закатное небо и поющий вполголоса «Хепи бездей ту ю». Запах нашатыря ударил в нос. Я дернулся и открыл глаза: – Ты кто? Блондинка прыснула в кулачок: – Дана. Ты со мной разговаривал. Я вглядывался в сидящую на корточках напротив меня, пытаясь отыскать знакомые черты. Ни одной. Потянулся к груди – ведь когда-то надо будет это сделать и… схлопотал по руке. Рядом, пылая праведным гневом, стоял ОН. Он покрасил волосы в черный цвет, оставив лишь пару светлых прядей. Если пристально всматриваться, то следы от шрамов тоже можно было разглядеть. – Ну ни на минуту оставить нельзя! Данка, я же попросил, чтобы ты его встретила и присмотрела, а ты на него уже сиськи свои положила, – и мне насмешливо: – Не обольщайся, они не настоящие. Кстати, она свидетельница. А ты попа привел? А кольца не забыл? А где мои ромашки?! – и без паузы возмущенно-недовольно: – И вообще, что ты все время лыбишься? А я сидел на полу «Центра репродукции человека» и чувствовал себя самым счастливым человеком на Земле. Он меня не бросил! Мой Данко!