Гвозди

Элис Уэллс казалось, что гнойный, пульсирующий комок боли в ее животе вот-вот разорвется, и ее стошнит прямо на холодный пол с бурой плиткой, а затем вся боль смешается с потеками, от которых до омерзения воняло мочой. Боль смешается, а кошмар закончится. Он закончится. Закончится. Закончится. Не заканчивался. Гнойная пульсация так и продолжала долбить ее внутренности, а ребристый скол плитки врезался девушке в бровь. Элис не плакала. Она вообще почти не издавала никаких звуков. Она только изо всей силы сжимала веки и все больше сворачивалась в клубок, словно в надежде, что, свернись она еще немного, и она исчезнет из этого засранного туалета к чертям. Но и этого не произойдет. Никуда она не денется. И две толстозадые суки со своими мобильниками тоже. В голове Элис стоял шум и гам, но даже сквозь эту какофонию, до нее доносились голоса ее обидчиц. “Смешно…” – думала Элис. – “Вам смешно…” Им было смешно. Звук затвора камеры мобильника был весьма красноречив, и Элис уже поняла, что сегодня к концу занятий станет звездой интернета. Хотя, все это девушка осознавала лишь дальним уголком сознания, потому что все ее мысли и чувства сплелись в одну единственную грубую нить под названием “Боль”. Боль в животе переливалась по остальным частям тела и лупила молотком ей по переносице, и волна этой боли отдавалась по глазам. - Увидимся в другой раз, ублюдина, - вялым пинком под зад попрощалась с Элис одна из девиц. Затем в лицо Элис прилетел липкий и отвратительно теплый комок, который ударился ей о лицо со странным хрустом. Все тем же дальним уголком сознания Элис начала догадываться о природе брошенного в нее предмета, и от этой мысли девушка сжалась еще сильнее. Лязгнуло железо, хлопнула дверь. Легкий шум сквозняка и звуки школьной болтовни в коридоре означали только то, что Элис теперь одна. За что ее избили? Что она такого сделала, чтобы заслужить побои? Ответ на эти вопросы был, но, как ни смешно, его и не было. Бьют и издеваются, потому что она – изгой. Почему она изгой – почти не известно. Наверное, объяснение пришло бы само собой, если бы Элис принадлежала к какой-нибудь неформальной субкультуре или была отпетой хулиганкой. Но нет. Элис вообще ничем подобным не блистала. Хотя, возможно, ее ярое стремление быть такой, как все, отвращало людей, что ее окружали. Было время, когда она пыталась накручивать себе волосы в модные полулоконы и носить фланелевые рубашки. Насмешки и издевательства. Потерпев столь позорный провал, Элис старалась переметнуться в другой лагерь – но и там ей не были рады. Куда бы она ни шла – в мейнстрим или альтернативу, везде она встречала лишь насмешки и отвращение. Поэтому теперь Элис старалась вообще не выделяться и быть никем, упакованным в черное шмотье. Но и это не помогало. У девиц хватило ума не бить Элис по лицу, на тот случай, если вдруг (а так ведь, черт подери, и будет) учителя заметят на ее лице синяки и решат что-то с этим делать. В глубине души Элис надеялась, что сейчас дверь откроется, и кто-нибудь зайдет и поставит ее на ноги. “Кто-нибудь. Ну, хоть кто-нибудь”. Но нет. Никто не пришел. Поэтому Элис пришлось медленно, с грацией амебы, и собирая всю себя в кулак, подниматься с пола. Она могла пролежать так весь день, но… Эту мысль ей не удалось закончить, потому что резко подступившая к горлу тошнота перебила всю боль. Дернувшись в непонятном движении, Элис не успела кинуться к кабинке и ее стошнило прямо на пол. Ей немилосердно жгло горло, и казалось, рвота выходила наружу вместе с кишками. Элис снова мешком упала на колени и уперлась ладонями в пол. Руки тряслись, тело превратилось в единый воспаленный клубок боли. Свет резал по глазам даже сквозь сомкнутые веки. Сейчас могла бы согреть мысль о том, что после уроков Элис могла бы поплакаться на плече у своей единственной подруги, которая дружила с ней, наплевав на общественное мнение. Может даже, и не подруга, а друг детства, который еще и тайно был в нее влюблен. А может, и первое, и последнее вместе. К черту. Никого у Элис не было. Кроме телефонных номеров отца и матери, ничьих других номеров у нее не было. Последнее сообщение, если не считать спам, полученное от кого-то со школы, было два года назад, да и то ради проекта по биологии. Элис не имела никаких профилей в социальных сетях, была полностью отрезана от всего мира и жила в тени и изоляции. Едва эта мысль заползла в ее голову, Элис хорошенько влепила себе по лицу. Не так давно, она навсегда запретила себе плакать. Внутри себя она может кричать и биться в истерике, на глаза могли наворачиваться слезы, когда она была наедине с собой, но плакать на глазах у всех – нет. Больше никогда. Пожалуй, это – единственное, что у Элис действительно стало получаться. Боль не утихала, но девушка, отдышавшись, сумела подняться на ноги и ни разу не упасть. Не хотелось ей завершающим аккордом навернуться в лужу собственной блевотины. Шатаясь и цепляясь за все подряд, Элис доковыляла до умывальника. “Дерьмище” – было единственным, что пришло Элис в голову, едва она увидела собственное отражение, перед тем, как хорошенько плюнуть в него. Кого-то тешат мысли о том, что, если продолжать хорошо учиться, то можно получить стипендию и укатить в престижный университет в другом городе, а то и вовсе в другой стране где-то далеко за океаном, на другом континенте, где любого человека ожидает Тот Самый Второй Шанс. Именно с большой буквы. Второй Шанс. Тот, который дает возможность написать свою историю заново и больше не допускать прежних ошибок. Проблема заключалась в том, что никакими талантами Элис не блистала, отметки у нее плескались на среднем уровне, и никто не порочил ей великого будущего. Так что крошечная надежда на то, чтобы выбраться из своего родного города, угасла быстрее, чем костерок, затушенный огромным ведром с ледяной водой. После того, как Элис привела себя в порядок, она осмотрела себя в зеркало, с которого медленно стекала густая капля плевка. Глядя на это, девушка посчитала, что, очевидно, хуже уже и быть не может, раз ее внешний вид остался таким же, каким и был до того, как ее избили. Черный карандаш на глазах был все таким же потекшим и смазавшимся, кожа на носу, как и обычно, кое-где шелушилась, да и растрепанное каре так и оставалось растрепанным. Разве что, на левой щеке красовалось розоватое пятно-отпечаток от нежного прикосновения плитки к ее коже. Из зеркала на Элис смотрела все та же затравленная, убогая и тощая девчонка в мешковатой одежде. Ничего не изменилось. Элис почти бездумно плеснула водой на собственное отражение и пошла в сторону своего школьного рюкзака, пока вода и плевок, смешавшиеся вместе, не смывали ничего, кроме ее улыбки. Немного поутихшая боль в животе Элис вновь готова была разразиться извержением агонии, едва девушка нагнулась за рюкзаком. Издав мучительный полувздох, она пошатнулась на месте. И тут ее взгляд упал на тот самый предмет, которым швырнула в нее одна из девиц. Свернутая в рулон прокладка. Накатившие на Элис ярость и отвращение на миг заглушили боль от побоев. Эта смесь чувств была настолько сильной, что еще немного, и Элис смогла бы выйти из своего укрытия и вершить правосудие, как какой-нибудь сомнительный супергерой. Но ярость, заставившая ее сжать кулаки, очень скоро погасла от чувства собственного бессилия и тщетности любых ее попыток постоять за себя. Элис понятия не имела, как же людям удается одним словом затаптывать противников в грязь таким образом, что ответить им будет абсолютно нечем. Да и стыдно. Зато за свои редкие, однако, весьма едкие и злые слова, которыми она, озлобившись окончательно, словно забитый зверь, пыталась иногда отбиваться, Элис получала сполна. Пожалуй, вот ее талант – все время молчать, терпеть, а потом в один прекрасный день ударить молнией только для того, чтобы потом долго и очень дорого за это расплачиваться и вечно тонуть в этом проклятом круге. Молчать, терпеть, ударить. Терпеть последствия. Ударить снова. “Если сможешь,” – Элис на минуту прикрыла глаза и прикоснулась кончиками пальцев к двери уборной. – “Ты сможешь,” – уверяла себя она, так и не решаясь толкнуть дверь и выйти наружу. К людям. К тем, кто мокрого места от нее не оставит. Впрочем, оттягивать момент больше не стоило – рано или поздно это должно было произойти. Трудно бегать от неизбежного, пусть даже в Элис проснулось едва преодолимое желание забиться в какую-нибудь темную нору и свернуться в клубок. - Когда же это все прекратится? – почти беззвучно спросила девушка и толкнула дверь. Боль от удара медленно проходила, но в груди назревал колючий комок, который грозил разорваться Ниагарским водопадом соленых и едких слез. Впереди предстоял еще целый день, полный злости и унижения. Ни на кого не смотря, Элис быстрым шагом шла вперед. Плевать ей было на боль, дающую о себе знать время от времени. Плевать на поганый вид. Плевать на все. Главное было добраться до класса, а там можно было в тишине и покое посидеть целый час за задней партой. - Эй, одежку взяла напрокат у своей бабушки? Элис машинально поправила мешковатую черную кофту, сползшую у нее с плеча. Молчать. Просто идти дальше. Кто-то кинул в нее смятый комок бумаги, от чего Элис дернулась в сторону испуганной кошкой. - Натуральная шиза. “Скорее,” – думала девушка, упорно глядя себе под ноги и цепляясь за лямку своего пыльного рюкзака, увешанного брелоками, как умалишенная. Если бы эти люди жили в Средневековье, они бы с радостью сожгли Элис на костре. “Еще бы и поленьев побольше подбросили, чтоб лучше горела,” – она не могла не согласиться со своей мыслью. Какой-то азиат прошел мимо нее и весьма ощутимо толкнул так, что девушка едва не шлепнулась прямо на задницу на глазах у этого цирка. - Что такое? Из тебя дьявола изгоняют? – следующим аккордом в Элис полетел баскетбольный мяч, и она еле сумела от него увернуться под громкий гогот парней, упакованных в фирменную спортивную форму. Как назло цепочки и черные блестящие бусы запутались от таких частых резких движений, так что Элис пришлось остановиться на месте, на свой страх и риск, и распутывать проклятые побрякушки, ибо вероятность того, что они ее придушат в ближайшие несколько минут, была высока. - Глядите, ведьма колдует. - Не забудь смазать жопу кремом от загара. Там в аду тебя хорошенько прожарят. От столь мерзких, пошлых слов, Элис оторвалась от своего занятия и кинула в группу спортсменов яростный взгляд. - У-у-у-у, - патетично играя пальцами, протянул один из них. – Готовьтесь к профессиональному проклятию, - затем остальные сложили свои указательные пальцы как кресты и выставили их вперед. - Да она имени своего на уроках вспомнить не может, - на арене цирка появилась еще одна актриса на высоких шпильках. От этой девушки шел сильный запах явно недешевых духов. – Свали, - она брезгливо оттолкнула Элис с дороги и отряхнула руку, будто прикоснулась к чему-то на редкость грязному и отвратительному. Не желая более искушать судьбу, Элис бросилась прочь. “Только не теряй головы,” – девушка мысленно повторяла эти слова как мантру. – “Господи,” – она обратилась к высшим силам, в которые давно перестала верить. – “Только не теряй головы”. Пока она молчала, все было относительно неплохо. Но вот стоило ей открыть рот, ад спускался на землю. Именно это стало причиной того, что ее сегодня избили две толстухи. “Тише…” – думала Элис, пропуская звуки мимо ушей и образы мимо своего поля зрения, создавая тем самым что-то, похожее на пленку на быстрой перемотке. Лучше уж неясное марево, чем четкая картина самых поганых дней своей жизни. И как ни крути, никуда от них не денешься.

***

На школьную парковку влетел черный BMW X5, не слишком красиво вписавшись в поворот, что подтвердилось малоприятным скрипом шин, вызванным временным отсутствием сцепления со слегка мокрым асфальтом. Судя по тому, как машина весьма резко и быстро проехала злополучный поворот, водителю было не просто стыдно за себя, но он еще надеялся, что этого промаха никто не видел. Впрочем, на одно из двух свободных парковочных мест BMW заехал не просто хорошо, а идеально. - Поздравляю, Блэки, ты продолбал тест. - Твою мать, - один из двух парней, находившихся в машине, с мученическим видом откинулся на спинку сидения. - А ты думал? – блондин перелистнул страницу в блокноте. – Подрезал бабку на Ниссане, не вписался в поворот, дважды превысил скорость и включил левый поворотник вместо правого. - Это потому что ты ездишь на немецкой тачке, а отец дал мне “японку” на разгон, - ответил ему Блэки, пока заглушенный двигатель отзывался приятными щелчками. - Ну, так объездил бы “немку”, - парень весело подмигнул своему другу. – У нас как раз по обмену три новенькие немки. - А что такое, Майки? – усмехнулся Блэки. – Надоело смотреть немецкое порно по интернету, а хочется послушать визги немочек на практике? - А ты знаешь, какие звуки издают девушки в постели? – парировал Майкл и убрал блокнот в школьную сумку. – Вот так удивил, - засмеялся он и увернулся от дружеского тумака. – Ладно, а теперь вон из моей тачки. - Я когда-нибудь покорю эту вершину, - пообещал Блэки и вылез из машины вслед за Майклом. - В прошлом году надо было думать, - Майкл налету поймал брошенные ему ключи от BMW. Съязвить Блэки никак не получалось. Потому что это была сущая правда – учиться водить надо было раньше. На самом деле, он умел водить, но… Вождения, как боев, без правил, к сожалению, не бывает. Учиться водить машину по правилам стало необходимостью. Даже отец ему без конца твердил одно и то же. Зато Блэки отмахивался и говорил, что раз все так делают, то ему это вообще без надобности. Не врал ведь – машина ему вообще не была нужна, и сам прекрасно справлялся. Но теперь уже крутизна сходила на нет, и кое-какие приятели начали уже смеяться и сравнивать его со своими подружками, которые уже получили права. Но ссориться и действительно издеваться никто не хотел – а кому хотелось ругаться с сыном человека, владеющего заправочными станциями “British Petroleum” по всей стране? Вот так и начинался каждый новый день в школе – обмен приветствиями, приглашение на дюжину вечеринок, смех над даже самой его несмешной шуткой и обязательно игривый взгляд от той или иной девушки. Кристиан Блэквуд по прозвищу “Блэки” был очень и очень популярен в школе. На счет многих людей Блэки не обманывался и не тешил свое самолюбие, потому что многие мечтали с ним дружить лишь потому, что он из богатой семьи. Однако, были и другие люди, которые воистину считали, что этот парень крут. Почему бы и нет? Блэки слушал панк-рок, что нынче было модно, играл на электрогитаре, носил длинные волосы, играл в кооперативы и даже имел собственный канал на YouTube, где он, пусть и редко, но выкладывал смешные видео. А еще в его послужной список входило несколько, забавы ради, угнанных машин, метры стен, расписанных граффити. Но самое главное: он делал все, что хотел, и плевать ему было на чужое мнение. Именно поэтому Блэки было наплевать практически на всех, кто его окружал – неинтересны были ему и те девушки, которые без конца пытались вести с ним непринужденные беседы, хотя на самом деле мечтали, чтобы он пригласил их куда-нибудь, а так же неинтересны были ему и его приятели, которые, как мухи, окружали его каждый день и словно верные оруженосцы шли вместе с ним, чтобы весело кутить или крушить все и вся, если потребуется. На самом деле, у Блэки был один лишь друг, и это – Майкл Мискелли. Майкл тоже был из богатой семьи. Вернее, он жил лишь с матерью, которая являлась модельером мирового класса, и ее творения покоряли подиумы Парижа, Лондона и Милана наравне с Balenciaga, Chanel, Versace и так далее. Однако, это означало и то, что мать Майкла часто находилась заграницей, и парень был предоставлен сам себе, чему, по большей мере, он был рад. Блэки нередко завидовал своему другу, потому что, если отец, бывало, уезжал куда-нибудь на определенный срок, то мать, стилист в одном из самых лучших салонов красоты города, никуда не уезжала. - Что у нас там первым уроком? – спросил Блэки и отпихнул нерда от автомата с газировкой, потому что тот грозил застрять там надолго. - Классика, - Майкл, прислонившись спиной к автомату, глянул в мобильник. - Пропустим, - решительно заявил Блэки, разглядывая, что интересного может предложить автомат. - Не в этот раз, - хмыкнул Мискелли и с мученическим видом провел рукой по взъерошенным светлым волосам. – Мать получила письмо от директора и вчера устроила мне трепку за пропуски. Не знаю, как ей это удалось, потому что я ведь поболтал с секретаршей этого старого педика, и ничего слать маме не должны. - Короче, мне придется идти с тобой, - вынес вердикт Блэки. – Мелочь есть? - Да, - не без сарказма отозвался Майкл. – Моя дохлая карточка American Express. Когда в последний раз я с собой мелочь таскал? - И то верно, - согласился Блэки и дал автомату хорошего пинка. Раздалось жужжание, и сразу три спиралеобразные железки пришли в действие. - Ух ты, - впечатлился Майкл. – Целых три. Ты побил свой рекорд. Что там выпало в этой божественной лотерее? - Две банки “Фанты” и диетическая “Кола”, - Блэки кинул колу другу. – И это потому, что у тебя жирная задница. Худей. - Это все вранье, - без стеснения заявил блондин и открыл банку. - Та девочка на детской площадке именно это и сказала, - тут же припомнил ему Блэки с улыбкой Чеширского Кота. – Дети не врут, - заверил его парень и кинул обе банки Фанты в рюкзак. - Черт, - вдруг вспомнил Майкл, нахмурившись. – А ты сделал домашнюю работу? - Я похож на того, кто делает домашнюю работу? - Мать меня убьет. - Да ладно, - хмыкнул Блэки. – Сейчас припрем к стенке какую-нибудь деваху, и задание будет сделано за пять минут. - Не забудь смазать жопу кремом от загара… - донеслось до них. “Весело,” – подумал Блэки. Тут его взгляд зацепился за белобрысую девицу, разодетую в старомодное готическое шмотье. Элис Уэллс. На лице Блэки появилась смесь жалости и отвращения. Самое затираемое пятно в школе. Парень плохо помнил, почему стало круто ненавидеть Элис и измываться над ней. Возможно, девица не понравилась какой-нибудь популярной девчонке, и та стала откровенно ее ненавидеть и призывать всех поступать так же. Остальные, наверное, подцепили эту бациллу. Он никогда не всматривался ей в лицо дольше, чем пара секунд, но одно лишь ее выражение лица, бледная рожа с едва выделяющимися на ней губами – все это было отвратительно. Порой, выглядело так, что Уэллс специально поджимает губы так, чтобы изо рта у нее не вырвалась какая-нибудь гадость. Впрочем, Блэки не было никакого дела до Элис. Ровно так же, как и ей не было никакого дела до него. Они жили на разных концах параллельных вселенных. - Смотри, смотри, - пихнул его локтем Майкл и кивком указал на Уэллс. – Сейчас она его порвет. - Скорее, заблюет, - губы Блэки скривились в презрительной усмешке. - Я бы побоялся связываться с тем, кто похож на наркомана-коматозника. Глядишь, укусит еще, и можно бешенство подцепить. - Синдром Дауна, если только. - Свали… - снова донеслось до них. Голос этот был очень знаком, и Блэки хаотично стал вспоминать, как звали эту девушку, ибо, вот совпадение, - она как раз посещала “классику” вместе с ними. - Ты гляди, кто к нам идет, - с улыбкой протянул Майкл. Они с Блэки переглянулись. - Наша домашняя работа, - хором заявили они. - Это Вивиен, - негромко напомнил ему Мискелли, чтобы девушка ничего не услышала. – Не вздумай даже перепутать. В отличие от Элис Уэллс, Вивиен была на редкость хороша собой. Пушистый свитер с V-образным разрезом идеально ложился ей на грудь, открывая вид на все самое интересное. Парни шагнули к Вивиен навстречу, в то время как их обошла группа ребят. Те едва не снесли Уэллс с ног, но ей удалось устоять на месте. Девушка, смотря себе под ноги, шла напролом, словно надеясь исчезнуть. Однако, ее отнесло в сторону, и цепочка брелоков на ее рюкзаке зацепилась за молнию чьей-то сумки. Раздался треск, и брелоки со звяканьем рассыпались в разные стороны, причем изрядная часть этой цепочки упала прямо к ногам Майкла и Блэки. Элис с маниакальной одержимостью принялась подбирать брелоки своими костлявыми пальцами. - Ради всего святого, сгинь туда, откуда ты выползла, - сказал Блэки и отпнул брелоки подальше от себя, едва только Элис кинулась в их сторону и уже нагнулась. – Даже кланяться не надо, - не глядя на нее, с презрением бросил он. Лишь мгновение спустя до него дошло, что Элис издала странный стон, когда нагнулась, и Блэки уже было почувствовал крошечный укол совести, однако, все его мысли целиком поглотила подошедшая к ним Вивиан и осознание того, что пялиться на ее грудь было гораздо приятней, чем на ее лицо. Тем временем Элис Уэллс, чувствуя, что разваливается на части от унижения, выпрямилась и побежала прочь, позабыв и о брелоках, и о собственной боли. “Не плачь,” – умоляла себя она. – “Пожалуйста, только не плачь”. Пока что она держалась, но слезы давили ее изнутри, как гной, мечтая вырваться наружу. Ни на какие уроки она не пойдет – она запрется в пустой музыкальной комнате для практики и будет играть на пианино. Играть до тех пор, пока ей не придется идти домой к родителям и притворяться, что все хорошо, или же до тех пор, пока ей не станет легче. Первое было наиболее вероятным вариантом.