Lost stars/ Упуская мечты.

      — Молодец, Пак Чимин, как не умел пить, так и… слабохарактерный придурок, — Чимин стоит у зеркала в ванной, изучая осунувшееся после вчерашних посиделок лицо. Не сказать, что всё совсем плохо, но глаза опухли прилично, а учитывая, что их разрез у Чимина более, чем азиатский, то сейчас эти щёлочки и глазами-то назвать язык не повернётся даже с большой натяжкой. На голове привычный утренний беспорядок — ладно, к этому мы привыкли, только... это что, засохший кусочек кимчи? Просто блеск! Может, если умыться и принять душ, всё же получше станет? — Ещё и Хосока перед тонсеном опозорил, — он в очередной раз тяжело вздыхает, воет от бессилия и стыда, опираясь руками о края раковины, и укоризненно качает опущенной головой, вспоминая обрывки вчерашнего пути домой. Надо же было так опростоволоситься.       Он точно помнит, как не особо увлечённо рассказывал хёну о своём житье-бытье за те четыре года, что они не виделись, потому что ничего увлекательного там и не было. Между окончанием панических атак при любой стрессовой ситуации до встречи с Хосоком рассказ больше походил на сухое перечисление фактов: выучился на экономическую специальность, почти сразу после окончания универа устроился на работу в небольшую конторку, из которой его вежливо, но крайне настойчиво, попросили уйти до окончания испытательного срока, так как сын друзей, конечно, в приоритете. Потом ещё пару лет перебивался работой в таких же небольших фирмах, пока не решился подать резюме в компанию позначимей. Его взяли — всё-таки какой-никакой опыт играет роль, как ни крути. Там его хорошо приняли, Чимин даже в первые несколько месяцев на новом месте воспрял духом, думая, что теперь-то он точно сможет двигаться дальше, там он получал небольшое, но всё же удовольствие от работы: поводов для стресса не было, зарплата значительно выше по сравнению с той, что была ранее, коллектив довольно дружный. Через пару месяцев он завёл новые отношения с милой девушкой из отдела кадров (попытка номер три), но... месяца через четыре вновь появилось это "но", обрушившись на его жизнь многотонной плитой серости и однообразия. Ничто стало не в радость, и иллюзорно затянувшаяся пропасть в его душе на самом деле неостановимо осыпалась по краям и стала лишь больше, оставляя всё меньше путей отступления — Чимин рассказал и то, что буквально чувствовал, как каждый день ходил по краю, боясь вот-вот сорваться и проиграть ежедневную борьбу с самим собой.       Ах... и зачем он вылил на хёна весь этот поток информации, состоящий из соплей и жалоб? Тот, наверное, теперь его избегать будет, боясь, что младший вновь заведёт разговор о бренности бытия или о своих любовных (Наконец, с парнем, хён!) похождениях. И если о девушках Юнги готов был послушать и вставить своё словцо, дать совет на правах старшего, то к фразам о том, какой Хосок замечательный/классный/невероятно позитивный и на самом деле очень секси, Юнги-хён точно не особо готов, уж простите. Ему хватает и этих бесконечных страданий друг по другу между Чимином и Чонгуком. Хотя, за друга стоило бы порадоваться, ведь, судя по всему, с Хосоком у него действительно что-то иное... Правда, что тогда делать с мелким? Готовить побольше жилеток и книжек по психологии и философии почитать?       Пак опускает зубную щётку в подставку и направляется к душевой кабине — всё-таки ополоснуться и умыться стоит однозначно.       "Интересно, Хосок-хён сильно волновался? Надеюсь, я не доставил ему слишком больших проблем? У него важные тренировки, а тут я ему проблем подкинул со своими пьяными похождениями", — он слишком погружается в свои мысли, не замечая, что выкручивает на полную кран с холодной водой. Конечно, ледяной поток не заставляет себя ждать, в отличие от горячей, которой по трубам ещё дотечь нужно, если она успела остыть, поэтому Чим отскакивает подальше от смесителя, пронзительно вскрикивая от неожиданности, и аккуратно, чтобы не задеть ледяные струи, тянется к нему рукой, открывая и горячую воду тоже. Нет, Чимин, конечно, не такой уж и неженка, да и ему сейчас точно помешает взбодриться, но не настолько резко — к любителям всех этих контрастных душей и закаливаний он никогда не относился, хотя тогда, после побега с вечеринки, совет Хосока очень даже помог. Но повторять это Чим, пожалуй, сегодня не будет.       Волнами накатывают муки совести, пока он нежится под тёплыми струями, неспешно намыливаясь гелем для душа. Ладно, сделанного не воротишь, поэтому лучший вариант — вести себя, как ни в чём не бывало, на особо неловкие моменты отвечая: "Правда что ли, так и было?! Кошмар какой, мне так стыдно! А я ничего и не помню!" — главное не переигрывать, иначе неловко будет вдвойне. Да и память действительно имеет некоторые бреши, как оказалось.       Вдоволь понежившись и расслабившись, Чимин выключает воду и выходит из помутневшей от пара стеклянной кабинки, решая, что протрёт её в другой раз, когда будет в менее обессиленном состоянии, потому что покачивает до сих пор. И голова болит всё сильнее. Надо бы выпить обезболивающее. Он начинает вытираться, как слышит едва различимый хлопок двери в прихожей. Входная дверь была не закрыта? Всю ночь? В таком случае, к нему кто угодно мог пробраться... да? Чёрт, жуть какая, — всё тело покрывается мурашками и собственное дыхание кажется ужасно громким. Надо тише дышать, вдруг и правда кто решил наведаться.       Чимин наспех повязывает полотенце на бёдрах, так и не вытеревшись, зачёсывает пальцами волосы назад, чтобы чёлка не лезла в глаза, и аккуратно ступает к выходу из ванной. Так, надо найти что-нибудь поувесистее на случай нападения. Взгляд падает на… ёршик? Было бы смешно, если бы не так страшно. Ну а что ещё подойдёт? Не стульчаком же для унитаза или зубной щёткой отмахиваться! Да даже освежитель у него вон автоматический висит, особо не повоюешь. Ладно, и ёршик сойдёт, зато сработает эффект неожиданности и брезгливости — никто не хочет трогать его со стороны щётки. Жалко, телефон остался в комнате. А вот дезик можно прихватить. Гордость гордостью, а безопасность превыше всего, особенно когда и драться не особо умеешь.       И вот так, с ёршиком наперевес в одной руке и открытым и направленным на предполагаемого противника дезодорантом в другой, мокрый и в одном полотенце, Чимин медленно и максимально бесшумно выходит из своего укрытия, прислушиваясь на наличие малейших шорохов в квартире. Но везде царит полная тишина. Он, на всякий случай, обходит все помещения и особенно настороженно подходит к шкафу в прихожей — вдруг там кто-то решил притаиться. А что? Искать — так везде! Шкаф в комнате он уже проверил, и теперь делать это не так страшно. Всё больше чувствуя себя параноиком, Чим открывает дверцу, для подстраховки выставив вперёд ёрш, осматривается. И только облегчённо выдыхает, как раздаётся дверной звонок, и третий раз за утро парень пугается так, что душа уходит в пятки. Обезболивающее и успокоительное — однозначно!       Он ставит дезодорант на тумбочку в прихожей, подходит к двери, смотрит в глазок и улыбается, облегчённо выдыхая: на площадке нетерпеливо с ноги на ногу переминается Хосок, — и открывает дверь. Хотя облегчение это мгновенно проходит, потому что память — она такая, — любит напоминать, чего стоит стыдиться, поэтому из-за двери хозяин квартиры показывается максимально медленно, но неизбежно. Ему и так дали отсрочку тапочки, которые обязательно нужно было надеть, потому что не босиком же на коврик у двери вставать. Ещё пылюка всякая налипнет, а он только из душа.       — Привет, хён, — Чимин стыдливо отводит взгляд, пытаясь всем своим видом показать раскаяние: поникшие плечи, опущенная голова, жалостливое выражение лица — и откуда в нём это всё взялось? Давно даже повода не было вести себя подобным образом, не то что желания. Кажется, именно это называют эгьё?       — Я бы сказал что-нибудь про пьянь, но... ва-ау! Юнги-хён был на все сто прав — похож на ангелочка! — Хосок заворожённо наблюдает за Чимином в новом образе. Очень милым и обаятельным Чимином-блондином. Чимином, который стоит перед Чоном в одном полотенце, явно не использованном по назначению, потому что всё его тело покрыто медленно стекающими по нему каплями. Вот так приветствие. Хосок сглатывает — он не был готов, что Чим встретит его в таком виде: мокрые, небрежно откинутые назад волосы, из одежды лишь небрежно повязанное на бёдра полотенце, невероятно красивый, пусть и помятый немного после вчерашней попойки Чимин, подтянутая фигура, за которой он тщательно следит, и... ёршик. Ёршик?!       — Просто не спрашивай, — Чимин прослеживает направление чужого взгляда, который из восхищённого с явно проскальзывающим в нём вожделением, вдруг превращается в крайне удивлённый и недоумевающий. И Чим сейчас готов сгореть со стыда. — Пожа-алуйста, — предпринимает он последнюю попытку, потому что знает, что этот хён от какой-нибудь шуточки точно не удержится.       — О-оке-ей, — подозрительно быстро соглашается Хосок и протискивается в квартиру, стараясь избежать соприкосновения с ёршиком, но не с Чимином, оставляя у него на губах лёгкий приветственный поцелуй и стараясь сдержаться от дальнейших приставаний. Парень разувается, скидывает рядом с обувью рюкзак, пока Чимин закрывает дверь, и уже направляется в сторону кухни с принесённым с собой пакетом, как оборачивается и с совершенно серьёзным лицом выдаёт:       — Надеюсь, ты никакими непотребствами с ним не занимался? Я, конечно, всё могу понять, но...       — Ну, хё-о-он! Ну фу! Просил же тебя! — стонет Чимин, отчего его и так не особо низкий голос звучит ещё выше. Пак чуть ли не ногой притопывает от негодования, и уходит в ванную водружать орудие самозащиты на своё законное место. Хосок же прикрывает рот ладонью, посмеиваясь, и еле сдерживается, чтобы не расхохотаться во весь голос. И это тот парень, который всё пытался себя за стеной равнодушия и дерзости спрятать? Такая милота.       Первым делом Чимин достаёт обезболивающее с полки шкафчика и закидывает в рот сразу две таблетки, запивая их водой из-под крана — запоздавшая головная боль накрывает нещадно, и такое чувство, будто в голову ваты набили, отчего происходящее воспринимается, как в тумане. Лёгкая (нет) тошнота, конечно, идёт в комплекте по умолчанию, отчего, помимо всего, голова ощущается каким-то подгнивающим овощем. Он быстро сушит волосы, стараясь при этом придать им более-менее приличный вид, потому что от недавней покраски они стали пушиться — на одуван он, конечно, не особо похож, но некая беспорядочность присутствует. Парень скидывает полотенце и быстро надевает домашние штаны и футболку.       Из кухни тем временем доносится позвякивание посуды и негромкое насвистывание той самой песни, которую Чимин вспоминал недавно. И становится так непривычно-уютно, спокойно, будто никаких невзгод и не было и буквально на мгновение проскальзывает узнавание и то самое чувство, что ты действительно дома. Но принятие этого слишком... пока слишком, поэтому мысль проскальзывает мимолётно и исчезает, но не бесследно. Потому что домашний уют и тепло слишком знакомы и желанны, но он сам лишил себя этого, посчитав недостойным.       — Make’ em whistle like a missile bomb bomb,       Every time I show up, blow up, ah...* — напевает Хосок, пританцовывая у плиты. Он что-то помешивает в кастрюле и не слышит подошедшего Чимина, слишком увлечённый процессом готовки. Чим этим пользуется и резко обнимает хёна со спины, сопровождая это громким "бу!" прямо на ухо, для надёжности покрепче прижимая его к себе.       — А-а! — Хосок подпрыгивает на месте и кричит на довольно высоких нотах, но тут же старается взять себя в руки, чтобы не потерять лицо перед младшим, но это не особо получается. Поэтому в руках его держит Чимин, не разжимая крепких объятий. — Чёрт! Чимин! Ты хочешь, чтобы я поскорее Богу душу отдал? И я ведь у плиты! Всё, отпусти, — возмущается он, обижаясь и пытаясь выпутаться из захвата чужих рук. Но Чимин держит крепко и забавного, буквально нахохлившегося хёна не отпускает, посмеиваясь тому в шею.       — Как я посмотрю, хён решил посостязаться со мной за звание жёнушки, да? — подкалывает Чим, с любопытством поглядывая, над чем это старший колдует. — Можешь не напрягаться, я отдам его без боя, — заявляет он с довольной улыбкой на лице.       — Как я посмотрю, кто-то сегодня слишком болтливый, — передразнивает его Чон, возвращаясь к готовке. Он бросает попытки оттолкнуть Чимина и, по правде говоря, наслаждается таким вниманием со стороны младшего, которого будто подменили. Так и хочется спросить об этом, но лучше не надо, вдруг спугнёт. Вместо этого он задаёт другой. — Чего проснулся так рано? Я думал, ты проспишь до обеда, и я бы как раз всё приготовил. А ты уже и помыться успел. Вряд ли ты спал в полотенце и с...       — Рано? — тут же перебивает Пак, обрывая попытку подшутить. — Я думал, что уже часов двенадцать... на часы не посмотрел, когда вставал. А сколько сейчас?       — Половина восьмого.       — Что-о?! Что, серьёзно?! — Чимин неверяще оборачивается на настенные часы и округляет глаза. Вот так да-а. — Нифига себе... Я думал, что дело к полудню идёт, — Чим поворачивается обратно и кладёт подбородок на хосоково плечо, прикрывая глаза.       — Что, похмелье просыпается рано, да? — добродушно усмехается старший и лохматит белобрысую макушку, на что Чимин недовольно морщит нос и мычит. Но готовка не ждёт, поэтому танцор принимается осматривать многочисленные дверцы и выдвижные шкафы кухонного гарнитура. — Где у тебя тарелки?       Чимин любезно указывает на дверцу навесного шкафчика слева от плиты и снова сцепляет руки на хосоковом животе.       — А ты чего так рано пришёл, хён? У вас же репетиция была допоздна... — обеспокоенно спрашивает Чим. Опять он кого-то напрягает из-за своей временной несостоятельности...       — Зачем пришёл? — Хосок всё-таки выпутывается из объятий, разливает приготовленный супчик по двум глубоким тарелкам и ставит их на стол к закускам, которые каким-то чудом нашёл в холодильнике. Он привычно хитро улыбается, опираясь на стол, поворачивается к Чимину и внимательно его разглядывает, отчего становится немного не по себе. — Ну, Юнги-хён так расписывал твой новый имидж, что я не мог даже спать нормально — так хотел тебя увидеть! — Чим закатывает глаза. — И не зря. Действительно, как купидончик, — Чон подмигивает и заразительно смеётся, наблюдая за скорчившим рожу младшим. А потом вдруг серьёзнеет и отталкивается от стола, делая всего шаг к Чимину, максимально сокращая расстояние. Места на кухне немного, поэтому его хватает, чтобы оказаться друг к другу близко-близко. — Я так соскучился...       Хосок наклоняет голову, упираясь лбом в чиминово плечо, и устало вздыхает. Теперь уже он стисикивает Чимина в объятиях сильных настолько, что тому становится тяжело дышать. Но Чим лишь опускает руки на чужую спину и начинает её успокоительно поглаживать. Почему-то кажется, что Хосоку сейчас это необходимо: поддержка и доказательство того, что вот он, рядом. Только бы у хёна ничего не случилось...       — Так соскучился... — повторяет танцор, судорожно вдыхает, чувствуя запах геля для душа — он нейтральный, кремовый, без резких отдушек и поэтому такой успокаивающий, — и обнимает ещё крепче. С ним явно творится что-то неладное. И как Чимин не заметил этого ещё на пороге? Ясное дело, как: он там неведомого призрака ловил, от шока не отошёл, а тут ещё и хён застал его в весьма нелепом виде. И на время Пак только сейчас посмотрел, а ведь Хосок, как и большинство танцоров, не был ранней пташкой. А тут пришёл к нему с лихорадочным блеском в глазах и затаённым волнением. Точно назревает вскрывающий душу разговор. Только чью: его или Чимина?       — Хён...       — Ещё этот сон дурацкий, — еле разборчиво бормочет Чон и, наконец, ослабляет объятия, а Чимин столбенеет, потому что сон.       — К-какой сон? — неуверенно спрашивает он, потому что сразу вспоминает о своём еженочном кошмаре. Но ведь хён не мог о нём узнать, ну никак не мог... или мог? Ведь ночевал уже не раз. Хотя Пак и не помнит, чтобы в такие ночи ему снилось хоть что-нибудь. По крайней мере, в холодном поту он не просыпался. Если верить себе. Да, вставал почти всегда раньше Хосока, но тут просто разница в режимах сна, а беспокойно спящий человек вполне может разбудить того, кто рядом.       — Сегодня приснился, — Хо поднимает голову и заглядывает Чимину в глаза, будто пытаясь в них что-то увидеть, уловить подвох. — С тобой стряслось что-то ужасное, а я не мог помочь, как ни пытался дотянуться до тебя. Ты был совсем один, а я совершенно беспомощен. Всё было настолько реально... Только того, что с тобой произошло, не помню, да наверное и к лучшему.       Чимин сперва смотрит ошарашенно, словно его поймали с поличным, но, как только старший заканчивает пересказывать свой кошмар, облегчённо выдыхает, и расплывается в укоризненной улыбке.       — Хён... — он усмехается и качает головой. — Вообще-то это я вчера напился, чтобы всякую жесть во сне видеть. Или ты вовсе не на тренировке зависал? М-м-м? — Чимин поджимает губы и с подозрением щурится, пытаясь хёна хоть немного рассмешить. Но тот всё так же серьёзен и взволнован. Ясно, шутки не прокатят. — Хё-он, — парень чуть наклоняется вперёд, чтобы заглянуть старшему в глаза. — Хосоки-хён. Ну что со мной может случиться? Как видишь, я здесь, жив-здоров, даже домой вчера, благодаря тебе, был доставлен личным курьером, как ни стыдно мне это признавать. Ужас! Как вспомню, что одному из твоих танцоров пришлось возиться со мной, а потом тащить на закорках на мой этаж, ещё и без света... на месте готов провалиться. Он меня ведь прямо до кровати доставил, потому что я был совершенной недвижимостью. Надо бы лично поблагодарить того парнишку, — Чим задумчиво отводит взгляд, зато теперь Хосок с каждой фразой становится всё подозрительнее. Чонгук ни о чём таком не рассказывал. Просто ответил, что всё в порядке, и нет, никаких проблем не возникло. Какой... терпеливый тонсен, однако.       — Ты всегда такой разговорчивый после пьянки? Может, тебе чаще подливать чего-нибудь горячительного, — задумчиво произносит Чон. Всё-таки любовь к подколам в старшем не искоренят никакие кошмары. Шутки всегда были его спасением. Если с юмором смотреть на жизнь, она кажется не такой уж и дерьмовой. Познакомиться бы им с Чимином раньше...       — Я вообще-то тебя успокоить хотел, хён, — Чимин начинает мрачнеть и выпутываться из объятий. — Но раз я стал слишком болтлив, то, пожалуй, помолчу, — у него почти получается скинуть с себя чужие руки, но танцор обманно ослабляет захват рук, чтобы тут же сомкнуть их на талии, притягивая Чимина вплотную к себе. Пак от неожиданности даже рот открывает, но успевает среагировать и упереться ладонями Хосоку в плечи, продолжая строить из себя оскорблённую до глубины души невинность. И вновь ловит себя на мысли, что слишком быстро впустил в свою жизнь этого случайного прохожего. И подпустил. Хотя, подпустил ли? Те откровения были цветочками по сравнением с тем, что погребено на дне зияющей пропасти под руинами не удавшейся жизни. Которую Чимин сейчас проживает так, для галочки — уж в этом он себя не обманывает.       — Эй, ну ты же знаешь, что я не это имел в виду, — Чон улыбается по-доброму. Без присущего ему лукавства и озорства. Ведёт ладонями вверх по спине и притягивает Чимина ближе, без труда ломая несуществующее сопротивление. Пак уже привычно зарывает пальцы в чужой шевелюре, но навстречу тянуться не торопится. Хосок и не собирается настаивать, поэтому, наклоняясь к Чимину, минует губы и оставляет поцелуй на шее, тяжело вздыхая. Но беспокойству больше не даёт взять над собой верх. Чимин тоже спокоен, тянется навстречу и кажется невероятно мягким, доверяясь ему. Хосок чувствует, пусть со стороны это может показаться обыденным и незначительным, что эта нежность стала для них ещё одним небольшим, но шагом навстречу друг другу. Чимин таится, и вновь кажется, что самое интересное он приберёг на потом.       — А теперь быстро завтракать! — Хосок отстраняется, и, пока Чимин продолжает задумчиво перебирать ему волосы на затылке, быстро чмокает парня в кончик носа, отстраняет от себя чужие руки и разворачивает Пака за плечи лицом к накрытому столу. — А то я, что же, зря тащился сюда в такую рань, чтобы придти на помощь неконтролируемой пьяни? — похоже, прежний Хосок вернулся.       — Ну хён... — пытается возмутиться Чимин, морщась от недовольства и стыда. Вот же ж этот хён! Как был надоедливой занозой, таковой и остался!       — Да ладно тебе, не бери в голову. Твой вид, когда ты открыл дверь, всё компенсирует, красавчик, уж поверь, — чуть не мурлычет Чон, усаживая Чимина за стол и садясь напротив. Сначала он заботливо наливает суп в миску молчащему Чимину, а затем и себе за компанию. И, казалось бы, можно пропустить мимо ушей все эти предназначенные для смущения хёновы фразочки и наконец приступить к еде, потому что чувствует себя Пак действительно не очень, как...       — А можешь встречать меня так всегда? Только желательно без ёршика, — совершенно спокойно выдаёт Хосок и поджимает губы, сдерживая смех, потому что Чим тут же давится первой съеденной ложкой довольно вкусного супа и зло смотрит на Чона. Такой подставы он явно не ожидал. Тот же ничуть не смущается и наконец пробует свою стряпню, довольно мыча. — М-м-м, вроде неплохо, да? Только я без говядины приготовил — в такую рань там свежей не было, только замороженная.       Чимин бы и рад нормально попробовать это чудодейственное средство, но, зная хосокову любовь к подвохам, не торопится, помешивая ложкой бульон и бросая на старшего настороженные и предостерегающие взгляды. И не зря.       — Так всё-таки почему с ёршиком? У каждого, конечно, свои причуды, но это просто не укладывается в голове, — размышляет Чон, задумчиво почёсывая подбородок. — Ну что ты так смотришь? Мне правда интересно. Согласись, что и у тебя бы возник подобный вопрос, встреть я тебя наутро после пьянки в одном полотенце (ну это ладно, можно понять) и с фигнёй, которой чистят унитазы? Разве нет? Или это что, мне тонкий намёк? Или твой лайфхак и ты используешь его вместо мочалки? Ну да, до спины наверное дотягиваться удобно, — Хосок опять принимает вид, будто в глубокой задумчивости. — Кстати, суп ешь, а то остынет.       — Хён, ну я же просил замять, тебе обязательно доводить меня до крайнего смущения? — Чимин чуть ли не хнычет от бессилия, потому что этот разговор никак не закончится и, судя по настойчивости старшего, рассказывать всё равно придётся. Блин, ну ведь Чимину просто послышалось, с кем не бывает? А если кажется что кто-то пробрался к тебе в квартиру, для защиты (или нападения) приходится выбирать лучшее из имеющегося под рукой. Ведь так? Жизнь дороже, как бы нелепо ты ни выглядел при её защите.       Пак делает глубокий вдох и выкладывает всё, как на духу, кажется, даже не прерываясь на то, чтобы вдыхать. Он уже готов к любым вариантам реакций, при которых он в любом случае будет высмеян, напрягается весь и ждёт смеха или очередной шуточки. Но сидящий напротив Хосок остаётся серьёзен, а на лице вместо улыбки появляются удивление и тревога. Он даже есть перестаёт, что-то активно обмозговывая.       — Хм-м, — только и выдаёт старший, хмурясь и не глядя на притихшего парня.       — Хён... — зовёт Чим, но реакции ноль. — Что, даже не обсмеёшь меня? Ведь наверняка это соседи сверху, а я и не думал, что здесь такая слышимость, — Пак пытается разрядить вновь напряжённую атмосферу.       — Гадство, — только и выдаёт негромко Хосок, сжимая в руке ложку до побелевших костяшек.       — Хён? Ты меня пугаешь, — Чимин окончательно отвлекается от еды и внимательно смотрит на своего парня. Да что с ним стряслось?       — Чимина~, — произносит Чон спокойно настолько, насколько сейчас способен, — я очень надеюсь, что это всего лишь мои догадки и надумки, но... знаешь, когда я поднимался к тебе, мне навстречу пролетел кто-то, одетый во всё чёрное, даже маску нацепил... ла. Я почему запомнил: она меня чуть с ног не сбила, да ещё обернулась и зыркнула так, будто это я виноват, понимаешь?       — Не совсем... — Чимин неуверенно мотает головой, стараясь отогнать подступающую догадку, потому что... ну не может такого быть!       — Ты понимаешь, — утверждение, не вопрос. — И ты должен понимать, что это действительно становится опасно, — Хосок глубоко вздыхает и озвучивает то, что надеялся скрыть до поры, до времени. Ведь зачем лишнее беспокойство? Тем более, что Чонгук её неплохо так спугнул, чтобы она так сразу опять сунулась. Но делать нечего. — Вчера эта твоя сталкерша чуть не увела тебя бессознательного у хёна из-под носа, Чимин! Он только в туалет отлучился. Хорошо, мелкий подоспел и спугнул её... А если тебе не послышалось, и эта сумасшедшая действительно пробралась к тебе в квартиру?! — не выдерживает Хосок и срывается на крик. Он подрывается с места и начинает нервно мерить кухню шагами. Он трёт пальцами переносицу, ещё сильнее выдавая своё беспокойство.       — Да бред какой-то, хён... — Чимин сперва подскакивает на стуле, когда старший резко встаёт, но потом вдруг его состояние из испуганного полярит к апатичному, и так становится намного спокойнее — реакция организма, которая помогала справляться с приступами и нервозностью в моменты, когда было более-менее терпимо. — Ну бред, я же не айдол какой, не знаменитость, чтобы доходить до такого. Может, это просто совпадение? Случайность? Я обычный, самый обычный. Так что опять происходит? — добавляет он, только шевеля губами и опуская голову. Как же всё достало.       Хосок останавливается, недоумевающе глядя на Чимина, который, похоже, всерьёз сейчас всё это сказал. Так, главное сохранять спокойствие.       — Чимин, это не совпадение и не случайность... — он обходит стол и садится на корточки перед парнем, чтобы не нависать над ним.       — Ну а что ты прикажешь делать? Пойти в полицию с заявлением, что меня девушка преследует? — Чимин криво усмехается. — Уж тебе ли не знать о предрассудках нашего общества, хён. Да на меня посмотрят, как на сумасшедшего или как на ничтожество. "Что за это мужик, который пришёл на преследования женщины жаловаться, знаменитостью что ли себя возомнил?", "Да радоваться должен такому вниманию". И всё в таком духе, хён. Я помню, что в школе как-то ходил с таким заявлением в полицию, потому что та девушка даже в раздевалку пробиралась, чтобы фотки сделать и "побыть со мной наедине", буквально повсюду преследовала, но не подходила, я пытался её отшить сперва мягко, потом как-то раз не сдержался и наорал на неё, и что? Сказали просто игнорить и подождать — сама отстанет. И, знаешь, так и получилось... — Чимин замолкает, переводя дыхание. Как-то неожиданно появляется знакомое чувство давно не накрывавших истерик, и это очень, очень плохо.       — Чимина~, послушай, — Хосок понимает, что давить сейчас бесполезно, что Чимин начинает нервничать и что кому-то из них нужно сохранять спокойствие. Он кладёт ладонь на чиминово колено тянет на себя, призывая повернуться. Первые две попытки Пак игнорирует, но на третью всё же поворачивается, решительно заглядывая старшему в глаза.       — Нет, Хосок, это ты меня послушай, — Чимин снова похож на того холодного парня, каким старательно пытался казаться, и который упорно отталкивал Чона в начале знакомства. Он выглядит отстранённым и… отчаявшимся? — Всё только начало налаживаться, я чувствую, как что-то в моей жизни... и в голове... начало меняться. И не хочу снова это останавливать, накручивая себя такими мелочами, потому что иначе... — он опускает взгляд и закрывает лицо ладонями. Нет, он не плачет, просто открываться перед кем-то, кроме психолога (или на трезвую голову, потому что Юнги теперь тоже в курсе) крайне тяжело. Одно дело рассказать о проблемах, связанных с ориентацией человеку, которому тоже далеко до гетеросексуальности, или шутливо обмолвиться, что, мол, у него не все дома — ха-ха, чем не шутка; и совсем другое — пустить в то, что с Чимином происходит, человека, который считанные недели назад был совершенно посторонним. И ладно, если случайному знакомому, с которым ты побеседуешь по душам и вы разбежитесь, никогда не встречаясь. Нет, здесь потребовалось совершенно другое. Довериться. Не отталкивать. Не будучи уверенным в том, что Хосоку вообще это надо.       А Чон пока не понимает, о чём конкретно говорит Чимин, да и неважно это пока, потому что человеку напротив нужна поддержка и немного уверенности в себе и, похоже, в Хосоке тоже. Поэтому он берёт чужие руки за запястья, осторожно, чтобы это действие не выглядело принуждением, отстраняет их от чиминова лица и ждёт, пока парень наконец поднимет взгляд.       — Чимин, — шёпотом начинает Хосок. — Я тебя слышу, поверь. И вижу, что с тобой что-то происходит. Нет, не в такие очевидные моменты, когда твоя защита даёт трещину, а в самые обыденные и незатейливые. Ты постоянно вроде и со мной, но будто витаешь в облаках, и витания эти, как мне кажется, не самые радужные, — танцор усмехается без улыбки, когда ловит чужой настороженный взгляд. Но Чимин смотрит, идёт на контакт, а это уже неплохо. Хосок выпускает чужие руки и кладёт ладони на чиминовы колени, неосознанно поглаживая больную ногу. — Спасибо тебе, — он видит недоумение во взгляде напротив и продолжает, желая скорее пояснить. — Правда, спасибо, что открылся, я очень этому рад. Может, ты думаешь, что твои тайны и переживания, подобно ящику Пандоры, не выльются для меня ничем хорошим и разрушат... — недоумение не проходит, лишь усиливаясь. — Или что там ещё может быть в этой глупой голове? Меня достанут или испугают твои проблемы, и я отвернусь от тебя? Или что сам слишком окунусь в них и погрязну? — Хо позволяет себе короткий смешок, но увидев вернувшееся в чиминов взгляд отчаяние, снова становится серьёзным. — Чимин, ты же должен понимать, что пока не попробуешь — не узнаешь? В твоём замкнутом на работе и квартире мирке вполне себе безопасно, и, похоже, ты сам создал для себя такую среду обитания. И как, нравится? — вопрос задаётся с напором, но Хо не ждёт ответа, буквально предугадывая его. — Нет? Я могу ошибаться, но если прав, и такая жизнь действительно тебе не нравится, то ты постепенно переваришь, пережжёшь сам себя, сорвёшься.       — Ты случайно не знаком с моим психиатором? Ким Намджуном, — пытается отшутиться Чим и говорит слишком громко, щуря глаза и несильно хлопая Хосока ладонью по плечу. Старается сделать вид, что мгновения слабости миновали.       — Нет, не знаком, — на Чона манёвр не действует. — Жизнь невозможна без риска, Чимини. Я готов рискнуть, потому что общение с тобой наполнило мою жизнь новыми красками, знаешь... — Хосок на несколько секунд поднимает взгляд к потолку и хмыкает, подбирая правильные слова. А Чимин молчит, затаив дыхание и поражаясь, насколько может быть схоже их восприятие относительно друг друга, и насколько разниться относительно него самого: красками? Та серость и бесцветность, которую он оставляет за собой широким следом может наполнять чью-то жизнь красками? Небылица какая-то. — Знаешь, я слукавлю, если скажу, что раньше моя жизнь была серой и унылой, потому что это не так, но сейчас я будто открыл для себя новый спектр. Будто стал замечать то, что раньше упускал из виду. То, что может стать для меня не менее важным.       — Не надо... — еле слышно произносит Пак, вновь опуская голову и пряча взгляд. Так вот оно что. Может, он именно необычной серости и привнёс в хосокову жизнь...       — Что? — Хосок искренне не понимает, о чём это Чимин, и почему в его голосе снова столько отчаяния.       — Не надо ставить меня выше или даже вровень с делом всей твоей жизни. Если только возникнет такая мысль, гони её прочь. Я не стою твоей мечты, — шепчет Чимин, сникая ещё больше: плечи опускаются, руки безвольно повисают меж ног, он сутулится, расслабляя и спину, и может показаться, что сейчас он более всего похож на марионетку, которой внезапно все верёвки отрезали от ваги. Взгляд пустой, отстранённый, будто и эмоции все разом тоже отрезали. Он сейчас не здесь, он возвращается в прошлое.       И снова поглощает это чувство — никчёмности, он вновь ощущает себя помехой, что принесёт лишь проблемы и утянет в пучину своего отчаяния, разрушая не только свою, но и чужую жизнь. Ведь лучше так, лучше одному вариться в своих мыслях, переживаниях, сомнениях, чем неминуемо тащить туда и окружающих. Он пытался, ещё тогда, получая бесконечную заботу и, возможно, любовь от Чонгука, от родителей. Пытался выкарабкаться, увидеть для себя другие варианты, что не приведут к отчаянию после потери главного дела в жизни, от которого сердце трепетало и казалось, что все дороги на этом поприще для него открыты. Он пытался не перекладывать эти думы на плечи младшего, который с большим энтузиазмом старался помочь своему хёну. Но всё было не то. Не помогало, не спасало, не давало надежды. И лишь отринув чужое тепло: живое, манящее, порой дарящее иллюзорное счастье и спокойствие, дающее возможность расслабиться — лишь тогда удалось сдвинуться с мёртвой точки. Не сразу и не без труда и помощи того же Намджуна получилось достигнуть баланса, оградив себя, спрятавшись в раковину ещё глубже, и подвесить в невесомости хлопья пепла с уже остывшего пепелища. Серый мир. Уныние... но не отчаяние. И Хосоку точно не нужно всё это. Их отношения, может, и спасение, они прекрасны и чувственны, будоражат чувства, по-настоящему будоражат, чего давно не было. И Чимин действительно увидел в нём проблеск надежды для себя, для них, думал, что это и есть шанс на спасение, но сейчас осознаёт, что был слишком эгоистичен, потому что в один момент Чона погребёт под собой чиминово отчаяние. И как он раньше об этом не подумал. Ведь это очевидно. Он не стабилен... Тогда, может, стоит прекратить всё сейчас, пока не стало слишком серьёзно? Может, стоит прекратить это прямо сей...       — А может я сам буду решать, расставляя приоритеты? — внезапно вырывает из размышлений голос Хосока, заставляя Чимина вздрогнуть, нахмуриться и поджать губы. Чон серьёзен, и не нужно видеть его лица, чтобы понять это. — От чего ты бежишь, Чимин-а? От отношений? От меня? Или… от себя? — ответом служит лишь судорожный вздох. — Чего ты боишься? — говорит танцор уже мягче, вкрадчивее, словно родитель, что пытается убедить перепуганное чадо, что под кроватью нет монстра, ведь он проверил и точно знает. Хосок снова заключает чиминовы ладони в свои и тянет вниз, пока Пак не поддаётся и не сползает на пол, ударяясь коленями, но не издавая ни звука, — заданные вопросы не дают опомниться, выкидывая сознание в пустоту, лишь бы не думать сейчас об этом. Чон отодвигвется назад и облокачивается спиной о стену, утягивая Чимина за собой. Пошире разводит ноги, чтобы Чим мог уместиться меж них, и заваливает его на себя, давая облокотиться о себя боком. Обнимает крепче и подтягивает выше, для верности обхватывая и ногами, чтобы Чим не скользил по гладкой поверхности напольной плитки. Будто в кокон заключает. Он начинает раскачиваться из стороны в сторону и, совершенно не задумываясь, начинает негромко напевать мелодию опенинга из "Печальной эльфийской песни", которая неожиданно всплыла в голове. Она и правда успокаивает, но и помогает Чимину найти умиротворение, а не спасаться в отрешённости. Выводит, вытягивает к единственному сейчас близкому человеку. И он начинает чувствовать: тёплые крепкие объятия, которые дарят уют и чувство защищённости, заставляя забыть о жёсткой плитке под собой; мерное покачивание, отчего Чим начинает чувствовать себя пятилетним малышом в маминых объятиях, но это не задевает его гордости, нет, наоборот — счастье и свет тех далёких лет согревают его, пробуждая что-то на задворках сознания, ужасно хочется повидаться с родителями, которых всегда очень любил, и именно поэтому пропал; а ещё он чувствует, как вибрирует хосоково горло, когда после очередного вдоха он продолжает мычать мелодию. И во всём этом хочется остаться на бесконечно долгое время. Не отпускать и верить, что всё ещё может быть хорошо, а не нормально...       — Ты мне нравишься, хён... очень, — тихо произносит Чимин, и Хосок сразу замолкает, внимательно слушая. — Поэтому боюсь и за себя, я большой эгоист, хён... — тут останавливаются и покачивания.       — Тогда им и оставайся, — так же тихо отвечает Чон и опускает голову, желая заглянуть в чиминовы глаза. Чимин чувствует движение, но взгляд поднимать не торопится. — Все мы эгоисты, просто не все это признают. Я хочу быть с тобой, чего бы мне... нам это ни стоило. Знакомство с тобой не мелочь и не что-то мимолётное. Не знаю как, но я осознал это сразу, как познакомил свой кофе с твоей рубашкой, и это настолько странно, насколько и притягательно, Чимин... Блин! И сколько раз мне придётся повторять подобные фразочки из сопливых дорам, а, Пак Чимин?! — вдруг выкрикивает Хосок, заставляя младшего вздрогнуть и поднять наконец удивлённый взгляд. — Да-да, ты не ослышался. Может, специально это делаешь, чтобы меня проверить? — он делано хмурится и подозрительно щурится, будто и правда пытаясь уличить парня в хитрости. Чимин же наконец отходит от мимолётного шока, понимая, что хён опять вошёл с свой обычный режим, и только качает головой.       — Хён... ещё раз: зачем тебе это? Захотелось острых ощущений, да? Ведь я не врал и не шутил той ночью. Моя проблема... решается, но ты сам видишь, что тараканов и загонов у меня пруд пруди, — Пак разрывает объятия и садится перед танцором на колени, теперь смотря на него сверху-вниз.       — Тебя захотелось, — Хосок снова серьёзен, — рядом с собой и надолго — и в этом заключается мой эгоизм.       — Мы оба об этом пожалеем, — Чимин снова хочет опустить голову, но Чон перехватывает его за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза, в которых появились искорки злобы.       — Я же говорил: не решай за меня и будь эгоистом. Но не трусом, ясно? — почти шипит танцор, стараясь быть как можно более убедительным. — Мы пойдём вперёд вместе, но без обоюдного желания далеко не уйти. Я готов на тебя положиться. А ты на меня? — теперь его голос спокоен, но напряжён, потому что ответ очень для Хосока важен.       — Боже, ты как будто мне предложение делаешь или брачную клятву произносишь, — Чимин улыбается, но сделать это выходит лишь губами — в глазах по-прежнему грусть.       — Хорошо, я понял, — от произнесённого веет холодом и обидой. Хосок отводит взгляд и уже отстраняет от себя Чимина, собираясь подняться, как оказывается резко усаженным на место: Чим с паникой в глазах давит ему на плечи, не давая пошевелиться. На лице смятение, он несколько раз открывает рот, всё не решаясь что-то сказать. А Хосок понимает. Понимает, что его просто нужно подтолкнуть. И это не манипуляция и не жестокость, просто не все готовы решиться сделать шаг без толчка в спину. Особенно если он первый. — Так и будешь молчать? Если да, то...       — Нет! — вскрикивает Чим и решается. — Я... я не могу что-то с уверенностью обещать, но... не уходи. Не оставляй меня... пожалуйста, — и вот она, частичка решимости и искренняя просьба в глазах.       Хосок облегчённо вздыхает.       — Вот об этом эгоизме я и говорил, — он позволяет себе улыбнуться и тут же удивлённо вскидывает брови, потому что Чимин порывисто подаётся вперёд и целует его. Впивается в губы, будто жаждущий влаги пустынный кочевник. Напирает, нависая сверху, и, наконец чувствуя ответ, углубляет поцелуй с нетерпеливым стоном. Он будто вновь решился, сорвался, но настолько не уверен в своей стойкости, что подталкивает себя, желая удостовериться — прикасается к губам, к лицу , шее, волосам, чувствует безоговорочную отдачу и не может ей сопротивляться, только не сейчас, потому что верить в лучшее хочется безумно. Заполнить себя этой верой до краёв, дать сгуститься и заложить фундамент внутреннего стержня, поначалу хрупкой, но своей уверенности. Он чувствует скользнувшие по спине руки, настойчиво притягивающие ближе к танцору, как одна давит на поясницу, заставляя прогнуться и приблизиться, а другая ложится на шею и поглаживает пальцами тонкую кожу.       Хосок не прерывает поцелуя, чтобы не спугнуть этого порыва, да и желания особого нет, потому что Чимина целовать всегда приятно: упирающегося и податливого, обиженного, весёлого, смущённого и даже злого. Но приятнее всего отвечать на его страстные поцелуи, потому что с этой его стороной ничто не сравнится... разве что настолько же страстный танец, которому хочется отдать всего себя без остатка в миг наивысшего блаженства единения с музыкой и со своим телом. Вот бы станцевать с Чимином, это была бы ядерная смесь.       Мысль приходит в голову так неожиданно, что Хосок замирает, переставая отвечать. Да, он вполне естестненно ещё в первые дни знакомства хотел, чтобы Чимин посмотрел, как Чон танцует, в школу позвать, но желание станцевать вместе возникло лишь сейчас. Возможно, это абсурд, может, Чимин и танцевать-то не любит, да и относится с танцевальному делу не особо хорошо? Не всем же любить танцы...       Чим в первые мгновения не замечает заминки, но почувствовав неладное, останавливается и заглядывает в буквально остекленевшие хосоковы глаза. Он передумал?       — Хён... — зовёт он негромко, но реакции ноль. Поэтому Чимин слабо трясёт танцора за плечо, пытаясь привлечь внимание. — хё-он, что с...       — Собирайся, — Хосок переводит уже осмысленный взгляд на парня и широко улыбается, игнорируя вопросы. — Возьми с собой что-нибудь удобное, спортивное, — он ещё раз, но уже мягко, спокойно целует чужие губы, не в силах сопротивляться соблазну и щемящей нежности по отношению к этому парню. Затем всё же отстраняется подтягивает ноги, сгибая их в коленях, и встаёт, опираясь о стену. Протягивает руку и помогает подняться и Чимину.       — Но... куда? — снова пытается Чим.       — Я хочу тебе кое-что показать, — Хосок нетерпеливо разворачивает Чима в сторону спальни и, положив руки на плечи, подталкивает вперёд, заставляя поторопиться.       — Что? — Чимин делает попытку развернуться, но безуспешно — держат его крепко.       — Мой мир, Чимин-а.