Милости-прелести

*** Наполеон тихо-тихо крался по темному коридору, заглушая шаги мягкостью ковра. Он собирался наглым образом вломиться в тщательно запертый кабинет начальства, чтобы порыться в изъятых вещдоках одной прорицательницы-гипнотизерши, которая одурманила с десяток политических деятелей, вынудив их поддаться зову сердца и отказаться от всех своих корыстных порывов во имя безграничной общественной щедрости. Да-да, после ее проделок и заклятий взрослые и вроде бы сознательные мужчины разгуливали по улицам в одном, пардон, нижнем белье с претенциозными кейсами, полными хрустящих купюр, и разбрасывали во все стороны немалые суммы денег, одаривая счастливцев, оказывавшихся у них на пути. Даму поймали, конфисковали все магические атрибуты, и ее дальнейшая судьба для Соло оставалась загадкой. А вот возможности ее книжонок и заклинаний очень даже поражали воображение и воодушевляли на очередное проникновение в закрытое на ключ помещение. Нет, вовсе не денег Наполеону хотелось. И не признания, ни славы и ни успеха. Хотелось Наполеону обыкновенной такой, бесконечной любви со стороны одного конкретного субъекта. Так что его благородные мотивы вполне себе оправдывали его попытки всеми правдами и неправдами добраться до вожделенных многообещающих ссохшихся страниц толстенной книги, где содержались к тому же и рецепты привораживающих зелий. Уж в этом Соло был уверен благодаря любопытству и беспечности Габи, которая, прежде чем вручить улики Уэйверли, полистала фолиант и зачитала вслух самые, по ее мнению, занятные моменты. Дверь отворилась после пары поворотов юркой скрепки, и Наполеон проник в пустующий на данный, глубоко ночной момент кабинет начальства. Он осторожно зажег настольную лампу и направился прямиком к внушительному сейфу. Несколько мгновений, и дверца раскрылась, являя драгоценное содержимое горящему взгляду закоренелого вора, столь же профессионального, сколь и безнадежно влюбленного. Не церемонясь, Наполеон распахнул потертую временем книжонку и, наконец, нашел нужную страницу. Ничего сложного рецепт из себя не представлял, что немного насторожило начинающего мага, но тут уж была-не была, попробовать в любом случае стоило. Соло прошелся по строчкам взглядом еще несколько раз, поручая своей фотографической памяти эти ценные знания, затем захлопнул книгу и аккуратно положил ее на место, стараясь создать впечатление, что никто не касался этого талмуда с тех пор, как его вырвали прямиком из рук могущественной колдуньи, которая, впрочем, была наделена недурным чувством юмора. В этом уж ей отказать точно было нельзя. Наполеон убедился на собственном опыте. *** Илья проснулся от того, что кто-то очень настойчиво и довольно болезненно тянул его за волосы. Курякин распахнул глаза и подскочил на постели, едва не сталкиваясь лбом со своим неугомонным американским коллегой. — Какого leshego ты делаешь? — Доброе утречко, Илюша, — проворковал коварный нарушитель спокойствия и сделал вид, что вовсе не он несколько секунд беспощадно лишал русского шевелюры, начав с энтузиазмом гладить Курякина по голове. Только движение было чересчур суетливым, так что голова Ильи непроизвольно дергалась на манер китайского болванчика в попытке угнаться за непоседливой ладонью. — Что происходит? — подозрительно спросил Илья, прищурившись. Вместо ответа Соло наклонился и подарил ему скромный, даже чересчур скромный для этого вечно перевозбужденного западного ловеласа поцелуй и тут же, спохватившись, оставил волосы Курякина в покое, пряча руку за спиной. — Хотел спросить, ты борщ будешь? — невинно сморгнув, поинтересовался Наполеон, заставляя Илью насторожиться еще сильнее. Иногда его напарник вел себя крайне странно. — Что, прямо с утра? На завтрак? С чего вдруг? — А почему бы и нет? Что, я не могу порадовать своего любимого большевика блюдом его родной кухни? — уже возмутившись, пусть и немного наигранно, заявил Соло, заставляя Илью пристыдиться своей неучтивой подозрительности. Да уж, в этих отношениях Курякин вечно чувствовал себя неотесанным, грубым болваном, который не был способен оказать своему возлюбленному изысканные знаки внимания. Но такова была его любовь, и ничего он не мог с собой поделать. Порой он поражался тому, что этот изящный франт все же снизошел до него и ответил взаимностью на нежные чувства, выбрав Илью вместо всех этих прелестных женщин, вечно окружавших его толпами. Соло предпочел его, несмотря на всю его холодную сдержанность, привитую едва ли не с рождения, так что он старался отплатить как только мог и изо всех сил показывал, что ценит все, что американец для него делает. Поэтому, вздохнув, Илья поднялся с кровати и последовал на кухню арендованного начальством особняка угощаться утренним борщом, заботливо приготовленным Наполеоном специально для него. Поколдовав над кастрюлей несколько секунд и тщательно перемешав содержимое, Соло запустил половник в свое варево и наполнил тарелку Курякина маняще пахнущим свекольным супом, который, конечно, с привычным борщом ничего общего не имел, но попытку все равно следовало засчитать. — Спасибо, — буркнул Илья и запустил ложку в красноватую смесь из овощей, намереваясь съесть все до последней капли, чтобы не показаться совсем уж неблагодарной сволочью. Наполеон с нечитаемым выражением лица наблюдал за тем, как Илья поглощал суп, сжав кулаки в каком-то необъяснимом нетерпении. Кушанье оказалось очень даже приемлемым на курянский вкус, и с довольным бульканьем он прикончил всю предложенную порцию. От желудка разливалось мягкое тепло по всему телу, неистовая эйфория накатывала волнами, и на лице Ильи расцвела самая счастливая из возможных улыбок. — Ну как? — спросил Наполеон взбудораженным шепотом. — Знаешь, это самый вкусный борщ, который я вообще ел в своей жизни, — вскрикнул Илья, вскакивая. Ему неожиданно захотелось обнять своего ненаглядного, да так, чтобы тот понял насколько он благодарен ему за проявленную заботу. — Иди ко мне скорее. Ты ж мой замечательный, самый внимательный и заботливый. Люблю тебя, не могу! Илью переполняли эмоции, слезы накатывали от щемящей сердце нежности. Он был настолько воодушевлен, что хотелось летать и петь. Он бы уже воспарил, если бы мог. Ситуацию омрачало разве что так и не озвученная взаимность объекта обожания, который что-то неразборчиво хрипел ему в шею, дергаясь из стороны в сторону. Но уж Илья не собирался выпускать свое сокровище. Нетушки, ни за что. Ведь он наконец осознал, что вот он — смысл всей его жизни, прямо у него в руках. Ох уж эта любовь! *** Наполеон еле отдышался, выбравшись наконец из медвежьих объятий Курякина и всерьез задумался, а не переборщил ли он, простите за каламбур, с борщом. Зелье было простым, но включало в себя много всяких приправ да корешков, которые Соло не придумал скормить Илье никак иначе, кроме как в виде супа. Плюс, потребовалась некоторая сноровка, чтобы добыть ключевой ингредиент для вступления в силу желаемого магического эффекта, а именно — волосы человека, которого хотелось приворожить, вместе, чего уж скрывать, с волосами самого объекта, на которого следовало направить любовь. Так что Соло скормил русскому вместе с невинным супчиком еще и по несколько выдранных с корнем волосинок с их голов. Но Курякин довольно бодро расправился с угощением, и результат не заставил себя ждать. Только теперь Наполеон искренне хотел повернуть все обратно, и каждую секунду корил себя за поразительный идиотизм. Не то чтобы его мучила совесть, но вот проявленная любвеобильность, которая несомненно сначала невероятно обрадовала колдуна-самоучку, обернулась некоторыми непредвиденными и крайне досадными последствиями. — Ковбоюшка, золотце мое, ты уже проснулся? А чего так рано, родной мой, может еще подремлешь, а то я тут… — Наполеон окинул взглядом кухню и едва не застонал. Весь стол был заставлен деликатесами любимых кухонь Наполеона, а сам Илья в фартуке дожидался готовности томящегося в духовке пышного омлета. Что ж, эту картинку Соло уже видел. Прошла неделя с тех пор, как он по дурости опоил Илью неведомым зельем, и каждое его утро было таким. По правде говоря, в первый раз Наполеон восхитился завтраку в постель, состоящему из непростых блюд, принесенному на широком подносе воркующим русским аполлоном, меж зубов которого была зажата вызывающе красная розочка, довершающая непривычный образ, вплоть до отвисшей челюсти. И едва Соло успел осилить этот шедевр, Курякин подорвался и притащил еще такой же набор. Выяснилось, что наготовил Илья достаточно, чтобы прокормить целую роту солдат. И ужасно расстраивался, что Наполеон не мог съесть все. Так расстраивался, что Соло застыл как вкопанный и ощутил себя непроходимой скотиной, ибо в глазах его русского богатыря застыли предательские капельки слез. Утешал он его не меньше получаса, и отныне это был их ни в коем случае не нарушаемый утренний ритуал. Соло поморщился, морально готовясь к неизбежному. Увы, но неожиданная и чрезмерная тяга накормить Наполеона была не единственным побочным эффектом суррогатной любви. У Ильи появилась неконтролируемая страсть брать своего «ковбоюшку» на ручки. И плевать было этому плюшевому медведю на любые возгласы протеста. Совершенно не заботясь уместностью такого поведения в каких бы то ни было обстоятельствах, Курякин подхватывал Наполеона как невесту и начинал кружить по комнате от избытка чувства. А от этого, знаете ли, не только укачивало, но еще и неловко было до жути, да и стыдно перед свидетелями сия зрелища. Ладно еще Габи, а вот вытянувшееся от изумления лицо Уэйверли и вежливое, удушливое покашливание, переходящее в астматический припадок, Наполеон точно на всю жизнь запомнит. Да и на задания Илью брать стало попросту опасно. Мало ли когда ему могло приспичить обниматься или целоваться, или того похлеще… Покоя Наполеону не было. Негде было спрятаться, негде укрыться от простирающейся повсюду, исходящей волнами умиления и восторга, всепоглощающей любви русского монстра. Как же Соло скучал по сдержанному, даже иногда слишком холодному Илье в те моменты, когда его зажимала у стенки эта гора мышц, полная щенячьего обожания. Нет, конечно, целоваться и миловаться по поводу и без довольно здорово, но только не когда вот-вот из-за угла норовит выскочить противник с оружием наперевес, угрожая без лишних вопросов размозжить их черепушки. Тут уж получается какая-то любовь до гроба, буквально. Илья носился с Наполеоном, как с хрустальным, исполняя любые, в основном даже не озвученные прихоти. И заботился, как же он заботился! Апогеем этой убийственной заботы стал момент, когда Наполеон случайно чихнул, шмыгая носом и с неудовольствием отмечая легкие симптомы простуды. Курякин переполошился не на шутку, тут же заставил принять лежачее положение и засунул градусник в подмышку. Отсутствие повышенной температуры Илью не удовлетворило, и американцу пришлось испытать на собственной шкуре все прелести и тонкости народной медицины и щедрой русской души. С гримасой абсолютного несчастья Соло рассматривал ожоги от горчичников на своей груди, понимая, что дальше так продолжаться не может. Илью нужно было возвращать обратно, и как можно скорее. *** И вот неуловимый американский агент снова крадется в ночи по темному коридору. Благо, так необходимые для разрешения его трудностей книги все еще находились в довольно доступном сейфе Уэйверли, и Соло снова собирался позаимствовать премудрости с ветхих страниц древней магии. Он ступает неслышно, ковер скрывает его мягкий шаг. Он совершенно невидим и неуязвим, слух и зрение напряжены, он уловит любой шорох, любое движение… — Вот ты где! А я уже испугался, куда ты делся, — раздалось со спины, и американец был заключен в очередное, самое крепкое объятие в его жизни. — Илья, потише, прошу тебя, — взмолился Соло, даже не пытаясь вырваться из стальной хватки. Он и так знал, что это совершенно бесполезно. Только все же надеялся, что им удастся остаться незамеченными наедине этой чудесной, роковой ночью… Возле кабинета начальства со скрепкой наголо. — А что ты делаешь? — учтиво прошептал Илья, наконец выпустив его на свободу. Наполеон с наслаждением вдыхал вновь начавший поступать в полной мере в легкие воздух, судорожно соображая, что ему делать с неожиданным подкреплением в виде влюбленного недоразумения. Впрочем, Илья любил его теперь так безнадежно и безоговорочно, что можно было без всяких предосторожностей прямо у него на глазах изучать старинную книгу заклятий и зелий. — Нам нужно вскрыть сейф Уэйверли и кое-что прочесть в одной из изъятых у прорицательницы книг, — поведал Соло, ловко открывая замок кабинета. — Хорошо, — кивнул Илья, очевидно не имеющий ничего против озвученного плана. Сейф отворился спустя несколько секунд, и вот Наполеон зарылся в испещренные крупным готическим шрифтом страницы. Нужный ритуал заставил себя поискать. К сожалению, это был именно целый ритуал, а не простое варево, как в прошлый раз. Да что ж с этой магией все так сложно! Соло бегал по строчкам взглядом, соображая, где добыть все перечисленные в книге составляющие. А именно: ночной лес, большой камень, костер, все те же злополучные волосы обоих пострадавших и чуть ли не горсть янтаря. Что ж, если окружавший особняк, в котором они ныне пребывали, парк с натяжкой еще можно было засчитать за запрошенный лес, да и камень с костром не вызывали особых вопросов, как и источник волосяного покрова, то вот янтаря у Наполеона нигде, к сожалению, не завалялось. Хотя была у него одна идейка… Он вернул книгу на место и, быстро скрыв следы вторжения, заспешил обратно в их с Ильей комнаты. Курякин тенью следовал за ним, и в этом-то и заключалась вся проблема. — Илюш, я чего-то очень устал, — пожаловался Наполеон. — Хочу сказочку на ночь. Почитаешь мне книжечку? Илья с готовностью кивнул, загораясь набившей оскомину заботой и жаждой исполнить любой каприз. — Вот садись тогда в кресло, держи, — Соло протянул ему неизвестно откуда взявшийся словарь фразеологизмов. — Читай вслух, пока я не вернусь. А я буду стелить нам постель. — Но я могу и сам постелить, — возмутился Илья, тут же порываясь встать. — Мне очень хочется, чтобы ты читал вслух эту книжку, — настоятельно потребовал Наполеон, с удовлетворением отмечая, что пресловутое зелье совсем избавило Курякина от лишней мозговой деятельности, что, конечно, удручало, но сейчас было на руку. Пока Илья покорно читал вслух всякие идиоматические выражения, с выражением, с чувством, с толком, с расстановкой, Соло проскользнул в спальню и, как бунтующий подросток, покинул особняк через окно, приземлившись в удачно расположенные кусты. Хотите верьте, хотите нет, но это было самое быстрое ограбление ювелирного магазина в истории. Стиснув в кулаке несколько крупных янтарных камней, безжалостно выкорчеванных из солидно дорогого ожерелья, Наполеон вернулся в особняк, застав Илью лишь на букве D не такого уж и внушительного словарика. — А как ты…? — недоуменно спросил Курякин, осознавая, что его ненаглядный вернулся вовсе не с той стороны, с которой ожидался. — Нет времени объяснять, нам срочно нужен лес, костер и камень, — засуетился Соло, утаскивая русского на улицу. Нужно было успеть все сделать этой ночью, потому что Наполеон не был уверен, что выдержит еще один слишком плотный завтрак. Веточки трещали в костерке, пламя облизывало свежий воздух, согревая и освещая близлежащий самый большой из найденных в парке камень. Соло уже успел выдрать необходимые для ритуала волосы и вот-вот собирался, как и полагалось, кинуть их в огонь вместе с четырьмя увесистыми янтарными камнями. Он еще раз взглянул на по-щенячьи восторженно пожирающего его взглядом, стоящего рядом и льнущего к нему всем телом Илью и взмолился, чтобы все сработало как надо. Хватит с него бесконечной любви, его устроит и прежняя обычная любовь, которую он в силу своих безмерных запросов и дурости совсем не ценил. Оранжевые всполохи поглотили дар, и условную тишину парковой зоны прервал громкий звук падения чего-то крайне тяжелого. *** Илья открыл глаза и не смог сдержать болезненного стона. Голова просто трещала, и лежал он отнюдь не в своей постели, а в какой-то сырости и грязище, воняющей гнилой листвой. Неуклюже согнувшись, Курякин поднял взгляд и натолкнулся на обеспокоенного американца. — Что за fignya здесь происходит? — хмуро поинтересовался Илья, помотав больной головой. — Nicherta не помню. — Все хорошо? — осторожно спросил Наполеон. — Бошка болит, — пожаловался Курякин, поднявшись на ноги, и оглядел свои безнадежно испачканные штаны. — Хана шмоткам, — с неудовольствием констатировал Илья. — Илюша, ты вернулся, — восторженно пропел американец. — Да я вроде никуда и не уходил, — озадаченно потирая затылок, русский все пытался припомнить хоть какие-нибудь подробности, объясняющие его нахождение в данных обстоятельствах. Но память выдавала лишь чистый лист и смутную картинку тарелки с борщом. — Илья, ты знаешь, я так тебя люблю, — прошептал Соло, загадочно улыбаясь. — Эээээм, — замялся Курякин, смущаясь и все еще не сподобившись понять, что собственно произошло. Впрочем, Наполеон выглядел таким неподдельно счастливым, что он просто не посмел промолчать в ответ. — Я тебя тоже, ковбой.