Забота

— Только не вздумай больше так исчезать. Накаяма нас чуть не загрызла пока выясняла, куда мы ее драгоценного Акуленка дели... Ай, — Икки, потирая ушибленный затылок, возмущенно повернулся к отвесившему ему оплеуху Агито. — Ну вот, чуть что, так сразу рукоприкладствуешь. Вы с ней чем-то похожи, а? — от второй затрещины Ворон все-таки увернулся, резко пригнувшись. — Фак, отвали, птица. Не демонстрируй окружающим собственное убогое чувство юмора. Парни устроились на крыше иккиного дома. Солнце только село, и небо еще не успело набрать всю глубину темного цвета; на его голубовато-лиловом фоне только начали появляться звезды. Было на удивление уютно вот так сидеть на нагретой черепице, чувствовать легкий теплый ветерок и просто разговаривать. — И что, вы теперь будете жить вместе? — Икки немного удивленно покосился на сидящего справа Агито. — А как же все эти садомазохистские принадлежности, типа клетка там, плетка? — Не переживай, мамочка, я не дам себя в обиду, — с этими словами Агито демонстративно плотоядно усмехнулся. — К тому же мы вроде как помирились и поняли друг друга. Брат, на самом деле, не такой отморозок, каким кажется. Акито сначала был уверен, что друзьям надо обязательно рассказать все, что он узнал о себе и своем, так называемом «брате», но Агито удалось убедить его, что это абсолютно лишнее, и команде знать это не обязательно. — Ну, как знаешь. Рад за вас, не пропадай — мы все-таки в одной команде, — в этот момент входная дверь открылась, и на крыльцо вышла Ринго, несущая в руках несколько коробок. — Фак, Ворон, ты совсем идиот? — Это кто тут идиот, мелочь? Вот сейчас-то что я такого сказал? И вообще, после моей великой победы вы все должны преклоняться пред моей силой и несравненностью! — тем не менее парень свесился с края крыши и крикнул проходящей внизу девушке: — Эй, Ринго! Вот скажи, я идиот? Та подняла голову, только сейчас заметив парней на крыше. — Вот ты где, Икки. Ну, хотелось бы верить, что нет, но некоторые твои фразы и выводы говорят об обратном. — Это какие же? — в этот момент Агито просто столкнул друга с крыши, но тот, ожидаемо успев сгруппироваться, просто аккуратно приземлился на АТ рядом с Ринго. — Ты что вытворяешь? Вообще беспредел, пользуется тем, что я сегодня добрый и ему ничего за это не будет! — Ты сегодня ленивый, глупая птица! Девушке своей помоги! Икки перевел взгляд на стоящую рядом Ринго и торопливо выхватил коробки у нее из рук. Когда он опять посмотрел на крышу, Короля Клыка там уже не было — только оседали поднятые его АТ пылинки и сухие листья. — Икки, просто мы все учимся в одном классе. — А? — Икки удивленно уставился на подругу. — Ты это к чему? Но девушка только рассмеялась, и, покачав головой, направилась в дом. — Стой, а коробки куда? Разбудил Агито странный и непривычный резкий запах. Удушливо воняло чем-то горелым, а коридор и вовсе был заполнен белесым дымом. Быстро пробежав на кухню, парень оттолкнул Кайто от плиты, понял, что газ уже выключен, а дымит залитая водой сковорода, и, метнувшись к окну, распахнул створки. — К-ккулинар, тоже мне, — злобно и презрительно бросил он, поворачиваясь к отцу. Тот как раз прикуривал очередную сигарету. — Тебе дыма мало, дурак? Но тот, не обращая внимания на слова сына, устало опустился на стул и закрыл лицо руками. — Эй, ты чего? Тебе плохо, что ли? — раздражение моментально сменилось беспокойством, очень уж нехарактерно было для хорошо знакомого и привычного Кайто такое поведение. — Я — мразь и подонок. Я ужасный отец, да? На кухне повисла тишина. Только сковородка еще немного трещала и шипела, да дым потихоньку уходил в открытое окно. Кайто, похоже, продолжил сеанс самобичевания мысленно, а Агито так, натурально, выпал в осадок. Только неожиданно блондин вскрикнул, резко отдернул руки от лица и отчаянно заматерился. Агито поначалу испуганно шарахнулся в сторону, потом заметил на щеке родителя небольшой ожог, а в руке — дотлевающую сигарету, и, не выдержав, прыснул от смеха. А потом до него как-то разом дошло только что сказанное мужчиной, и он уже в голос бессовестно заржал. — Ой, не могу... Ну ты и выдал, папочка. Нет, что ты, ты замечательный отец! Ты умудрился до определенного возраста не знать о моем существовании, потом скрывал, что ты мой отец, потом ты запирал Акито, и твоими стараниями появился я... Ой, ну ты скажешь, тоже, — Агито обессилено прислонился к косяку, стараясь успокоиться, посмотрел на удивленного и растерянного Кайто — а видеть его таким было очень непривычно, и, не выдержав, опять зашелся в приступе истерического смеха, тихо сползая по стенке. Кайто, вроде, и понимал, что сын прав, но и мучиться совестью, когда его откровенно высмеивают, было выше его сил. — Ах ты, мелкий... Я тут распинаюсь, стараюсь ради него, а он! А ну заткнись! — на Агито его увещевания не произвели никакого эффекта, разве что тот начал подозрительно хрипеть, судя по всему, просто сорвав голос. — Прекрати ржать, я сказал! — на этот раз в Агито полетела до этого стоящая на столе чашка, а когда и это не подействовало, Кайто бросился затыкать его вручную. Агито метнулся в сторону, обегая стол, отец — за ним. Потом — еще круг. И еще один. И еще. Низкому и маленькому Агито было гораздо проще в небольшой кухоньке, чем высоченному Кайто. Зато преимущество последнего заключалось в энтузиазме и огромном желании надрать задницу мелкому насмешнику. Агито к тому же так и не успокоился, периодически начиная смеяться, потом кашлять и хрипеть. На очередном «заходе» кто-то из них задел все еще стоящую на плите сковородку, и она, звеня и грохоча, упала куда-то под стол. Кайто приостановился, кинул на сына злобный взгляд и схватил с разделочной доски нож. — Как страааашно, тебя же, папочка, потом совесть загрызет за детоубийство, коли уж она в тебе проснулась! Еще один круг. И еще один. На третьем круге действующих лиц на кухне неожиданно прибавилось. К несчастью, Кайто как раз оказался спиной к двери. Шаги-то он услышал и отреагировал так, как отреагировал бы любой коп на неожиданное вторжение в собственную квартиру. То есть — выхватил пистолет, с которым вообще по жизни не расставался и, резко развернувшись, направил его на нежданного гостя. Не выпуская при этом ножа. А стоящая на пороге тетенька, увидев живописную картину «вооруженный до зубов маньяк и его хрупкая жертва», громко, аки пожарная сирена, завизжала. А потом, не спеша на помощь «убиваемому», развернулась и бросилась бежать. — Она что, совсем больная, забежала, повизжала, убежала? — Кайто убрал пистолет в кобуру и повернулся к Агито. — Фак, меня окружают одни идиоты! — Поговори у меня еще! — резко оборвал его отец. — Ну, это наша соседка, — все-таки снизошел до объяснений парень. — Ты ее не знаешь, потому что работаешь в ночную смену последнюю неделю. Наверняка она услышала грохот, пришла проверить, все ли в порядке, увидела тебя с оружием, — Агито зевнул, покосился на улицу — за окном только светать начинало. — И? — поторопил его Кайто. — И побежала звать полицию, — с поистине садистким удовольствием закончил Клык. И насмешливо наблюдал, как отец ругается, а потом вылетает из квартиры. Агито сам сначала вышел на лестничную клетку, постоял немного, прислушиваясь к затихающему: «Стой женщина, я сам полиция!», а потом медленно поплелся обратно на кухню. Желтый электрический свет мешался с белым дневным, но еще очень слабым, от этого предметы отбрасывали странные и причудливые тени. Парень поднял из-под стола обгоревшую сковородку, кинул в раковину, задумчиво посмотрел на часы... — Фак, полшестого, из-за этого дебила пришлось ни свет, ни заря подниматься, да еще в выходной, — проворчал себе под нос юноша. И замер, задумавшись. — Полшестого. То есть, это получается, он приперся со своего ночного дежурства и сразу начал этой фигней маяться — то бишь завтрак мне готовить? — тут Агито опять немного подзавис, ибо представить не мог, что отец способен на такие подвиги, как готовка завтрака для него. — Фак, мать моя женщина, он точно больной, — задумчиво пробурчал Клык. От всего этого ему стало сильно не по себе, и, подумав, он решил, что доводить отца точно не следовало. — Что, сына? — тут же вклинился в его монолог знакомый ехидный голос в голове. — Сгинь, Линд! И не называй меня так! — А нечего тебе самому с собой разговаривать, у тебя и так растроение личности, радость моя. И сам меня звал, кстати. — Я не звал тебя, я ругался, идиот! — Пожалуйста, не ссорьтесь, — помешал начинающейся сваре Акито. — Похоже, папе и правда плохо. — Плохо ему, тоже мне... Крыша у него едет, вот что, — раздраженно отозвался на это Агито. Но подлая совесть, обычно тихо дремлющая где-то в глубине души, сейчас начала скрести эту самую душу с удвоенной силой — видимо, отыгрываясь за собственные прогулы. — Да нет, просто где-то очень далеко, в темноте и тишине его подлой душонки, истекая кровью, подыхает, корчась в агонии, его забитая совесть, — похоронным голосом начал вещать Линд, — а то, что мы видим — это ее последние судорожные движения. Акито испуганно пискнул, видимо, слишком красочно представив описанную картину. — А если серьезно, он просто многое понял в последнее время. Например, что любит вас двоих, идиоты, и волнуется. Боится опять потерять. Вот и попытался... хм, — тут Линд замолк на пару секунд, стараясь поточнее сформулировать результат упомянутого беспокойства, — придать уюта вашему совместному быту, хе! А то все консервы да фаст-фуд, дитятко сплошь гадостью питается, — тут, видимо, Линд и сам представил Кайто в образе домохозяйки и, как и Агито раньше, немного истерично заржал. Но, быстро успокоившись, продолжил: — А ты его загнобил за это, «благодарный сын», — Агито и так не по себе было, а от Линдовых нравоучений совсем тоскливо стало. — Ну и что теперь? — Агито мрачно смотрел в окно, за которым, наконец, совсем рассвело. — Линд, а ты готовить умеешь? — пришла ему в голову неожиданная мысль. — Еще чего! — сразу открестилось от угрожающей перспективы его альтер-эго. — Агито, а давай я с ним просто поговорю, без радикальных мер? — тихо предложил Акито. — Нет уж, я напортачил, я и объясняться буду, — мрачно отрезал Агито, уже морально готовясь убегать и уворачиваться от пуль. Вернулся Кайто совсем уж мрачный — и без того сегодня вымотался, гоняясь за одной уличной бандой, а тут еще эта великовозрастная идиотка заставила пробежаться по всем девяти этажам. Догнать-то ее на АТ проблемы не составило, а вот убедить, что он никакой не маньяк и убивать никого не собирался, оказалось непросто. Наверно, слишком ярко у него на лице светилось желание рвать и метать. Можно было, конечно, забить и уйти, но тогда полицию она бы все-таки вызвала. А потом поползли бы слухи про Ваниджиму. Учитывая то, что Акира и так чуть ли не жить к ним напрашивался, беспокоясь за друга, нездорового любопытства к собственной персоне избежать потом точно не удастся. Так что пришлось долго и нудно объясняться, уверять, доказывать. А потом плестись назад, к бардаку на кухне и — наверняка — смеющемуся над ним Агито. Кухня уже проветрилась от дыма и гари, окно было закрыто, а на плите тихо свистел закипающий чайник. Агито молча сидел за столом. Кайто также, не говоря ни слова, подошел к раковине и решил заняться отдраиванием изгвазданной в процессе «готовки» посуды. Агито, услышав звон, встрепенулся, подошел, выключил чайник. Завозился за спиной, звеня чашками и, судя по звуку, наливая в них кипяток. — Да брось ты, я с тренировки приду, помою, — почти похоронным тоном начал Агито. — На вот, выпей, я тебе кофе сделал. Намыленная тарелка выскользнула из дрогнувших рук, и с жалобным звоном разбилась. Кайто, не обращая на нее никакого внимания, медленно обернулся и в священном ужасе уставился на сына. Тот опять приткнулся на самом краешке стола — теперь уже с чашкой кофе. Вторая, для Кайто, стояла напротив. Так же медленно, как будто с трудом, мужчина сполоснул мыльные руки, вытер их и опустился на стул. Достал сигарету, прикурил. — Бросал бы. А то мало того, что все комнаты дымом провоняли, так еще осложнения заработаешь. И загнешься потом в доме престарелых от туберкулеза или рака легких. Кайто сначала чуть не поперхнулся дымом — очень уж резко нарушилась установившаяся на кухне тишина, а потом усмехнулся почти облегченно. Агито есть Агито, и проявлять свою заботу по-другому он не умеет. Да и с кого бы ему пример брать? Помолчали. Только Агито задумчиво стучал пальцами по краям чашки. Потом вскочил, прошелся по кухне, остановился. Опять сделал несколько шагов, снова остановился. — Не мельтеши, — Кайто поймал его за рукав, притянул к себе. Низкий Агито был только чуть выше сидящего на стуле отца. Тот, усмехаясь, взъерошил синие волосы, дернул за переднюю, длинную прядку. Прижался лбом к острому, хрупкому плечу. Агито как-то сразу успокоился. — Ну, что ты хотел? — Да... — начал было говорить подросток, и замолк. В отместку дернул длинную серебристую прядь волос. — Ты, мягко говоря, далеко не идеальный отец. Вот только знаешь, я не могу не понимать, что и сам являюсь скорее противоположностью идеала. Я такой — какой уж есть, только потому, что ты такой — какой есть, если ты понимаешь, о чем я. И я солгал бы, если бы сказал, что недоволен этим. Так что не парься, старик, меня и так все устраивает, — Агито не видел лица Кайто из-за занавеси длинных волос, поэтому, ожидая реакции на свои слова, стал выкручиваться из держащих его рук. Но его только стиснули крепче, притянули, хрипло выдохнули на ухо вместе с облаком сигаретного дыма: — Люблю вас. Вы с Акито, да еще Газиль, черт возьми, единственные, на кого мне не плевать в этом дурацком мире. Агито поднял свободную руку и потер рукавом лицо. Это все восходящее солнце слепит глаза, да. И сигаретный дым, от которого они слезятся. Эй, — Агито тихонько стукнул отца по затылку. — Ты чего? — А, так ты живой, — ну вот, уже вполне естественно получается съехидничать, — а то я подумал, что ты сломался, вот и затих. У Кайто даже разозлиться как следует не получается в ответ: — Мне повезло, что это не кусок арматуры, так? — Ну, где я тебе возьму такое на кухне? У нас даже завалящей кочерги нет. Вот за что тебе должно быть стыдно! — Мне за это радостно! — смеется Кайто, и пихает куда-то под ребра хихикающего сына. Тот все-таки выкручивается из объятий, уходит в комнату. Но теперь вся маленькая обшарпанная кухонька захудалой многоэтажки пряно плавится в сияющих лучах солнечного света.