Похороненные сердца. Продолжение.

      — Я исследовала его кровь на уровень гематокрита, — Знакомый врач Вилле Вало, сняла медицинские перчатки и кинула их в мусорную урну, притягивая к себе разлинованный журнал, чистый на развороте.        Она стала записывать в него пояснения беглым и неразборчивым почерком.       … — Состояние стабилизировалось, — Пробубнила она, — Говоря обычным, не врачебным языком…       — Да, — Перебил ее мужчина, — Ведь я в этом нихрена не понимаю…       — Так вот… — Она смерила его недобрым взглядом, — В следствии аварии, если же такая могла произойти… — Поспешно начала девушка, но враз осеклась. — Чем вы там вообще занимались?       — Ни чем, в особенности, — Вало искренне удивился, — Всё произошло само собой. Разве ты не видела, как это бывает? — Ничего не предвещало беды, мы занимались вполне себе обычными вещами. Лили то и дело пропадал из поля зрения, но я привык к его чрезвычайной обособленности — он всегда занят размышлениями и поиском безлюдных мест.       — Разве тебя не должно было насторожить его отсутствие? — Доктор всплеснула руками. — Если брать в расчет длительность вашей дружбы, то кто, как ни ты, должен был спохватиться?       — Гм, — Вало напрягся, — Ты пытаешься меня в чем-то обвинить? Откуда мне, чёрт побери, знать, какие черти унесли моего угрюмого одногруппника? Он же ясно сказал: оставьте меня в покое! Да и в последнее время как-то у нас с ним не ладятся отношения… Вот я и решил лишний раз не лезть к нему с навязчивыми вопросами.       — Как скоро ты спохватился о его пропаже?       — Было далеко заполночь, когда мы досняли последнюю сцену. Я зашёл в раздевалку, чтобы избавиться от лишней одежды. Там я и нашёл Линде. Кажется, он был без сознания…       — И лежал около бассейна, так?       — Можно и так сказать. Там 90 процентов помещения под него отведено, — Вилле саркастически усмехнулся. — Знаешь, несколько лет назад он едва не утонул. Не в студийном, конечно. В другом. Я совру, если скажу, что после того случая он постарался забыть о произошедшем? Мне кажется, — Парень уставился на лежащего на кушетке Линде, — Он искал смерти.       — Ты выглядишь чрезвычайно спокойным.       — Всю неделю я сижу на анксиолитиках. — Его голос дрогнул. — Ничего не могу с собой поделать.       — Только не увлекайся, иначе опять загремишь в лечебницу. О тебе и так много нехороших слухов ходит.       — Да срать мне на эти слухи, сама знаешь. Но не на Лили. Делай, что хочешь, только верни его в чувства.       — Хм, рабочий день почти подошел к концу, я сегодня дежурная… — Девушка смерила музыканта взглядом, виновато улыбаясь, — Давай продолжим наш разговор у кофейного аппарата?       Вилле облегченно выдохнул.       — И покурим тогда, да?       — И покурим.       Они прошлись по плохо освещенному коридору, поворачивая направо. Вилле разглядывал больных через окна, словно никчемные окорока за витриной магазина.       Обзаведясь пластиковыми стаканчиками с крепким, душистым напитком, они присели на широкий подоконник и, молча, стали пить кофе мелкими глотками.       Вилле залил в себя почти половину, когда у него назрел вопрос:       — Я сам тот ещё калека. Однако, заболевание нервной системы никогда не доводило меня до комы.       — Живчик, — Врач сделала умудренный жест рукой и призадумалась, — Любая эмоция — последствие мощных химических и электрических реакций. Человек подвергается нервному напряжению, и оказывается в ситуации, ведущей к острому или хроническому стрессу. Тогда страдает не только нервная система.       — Чрезмерная эмоциональность его второе имя. Сам понимаю, что давал слишком много поводов, чтобы Лили чувствовал себя неуютно в моем обществе.       — Значит, ты плохо на него влияешь. Не пробовали разбежаться по разным углам?       Вилле посмотрел на нее, как на сумасшедшую.       — Исключено.       — Тогда бери этого «мертвяка» и таращись на его бездыханное тело, — Она фыркнула.       — Что за аллегории…       — Врачебная беспринципность. Знаешь такое понятие? Вот теперь знай. Тут нет полутонов и долгих рассусоливаний. Один хлоп глазами — и твой пациент труп.       Вилле ничего не ответил.       Просто стоял.       — Знаешь, — Она вздрогнула, — Сложно было тебя видеть в первые дни после происшествия. Особенно, когда ты появился на пороге моего кабинета с Линде на руках. Я знаю, что он слишком Много для тебя значит.       — Как минимум то, что моя профессиональная деятельность начиналась именно с него и пары-тройки других, но не столь любимых персонажей. Кстати говоря, нам удалось ужиться с замашками Миге…       — Вот и кофе кончилось, — Пробормотала девушка, болтая остатки на дне и глядя на мужчину, — Приемные часы для посетителей с десяти до семи, но, если хочешь, я позволю тебе провести эту ночь в палате Лили.       — Я… — Вилле смутился, опуская взгляд. Ему было плевать, что его бестактным образом перебили. — Очень тебе благодарен. За то, что ты делаешь, делала и будешь делать, — Выпалил он, готовясь рвануть в сторону известного всем крыла.       — У каждого в этом мире свое предназначение. — Она развела руками и медленно снялась с места.       Вилле дождался, пока она скроется из виду, и припустился к тяжело больному другу, чтобы провести ещё одну тягостную ночь в изножье осточертевшей койки.       — Две недели, — Пробормотал он, задергивая шторы и присаживаясь у кровати. — А ты, по-прежнему, молчишь… Ни одного движения… Будто умер, как тогда, когда этот идиот кинул тебя в воду.       Вилле взял Линде за руку, слегка поглаживая того по запястью.       — Но теперь я знаю, что ты проснешься, ибо я не вынесу иного расклада, после того, что между нами было…       Линде оставался молчаливым и неподвижным, словно бы насмехался над искренностью своего товарища.       Где-то там, в своем подсознании, он ехал на трейлере в сторону горизонта, чтобы найти из тысячи дорог ту, которая приведет его к заветной цели.       Это было так странно, если подумать. До Вилле всего каких-то полметра. Но сегодня это расстояние им ни за что не победить… *** POW Линде.       Я ехал вперед.       Не важно куда, лишь бы не видеть этот осточертевший город, оставшийся далеко позади и отсвечивающий скудным пятном за разноцветным кузовом фургона.       Зима больше не властвовала над данным местом. Теперь я это отлично понимал.       Все, что я видел и слышал, было лишь частью моего разрозненного сознания, стремящегося преодолеть тернии летаргического сна.       Я не боялся стать жертвой отключенного аппарата. Я боялся не увидеть Вилле в последний раз. Такого, которого я знал всю свою жизнь.       На светлом от перистых облаков небе появлялись кровавые и оранжевые разводы.       Я любовался ими, как идиот, только что рот не открывал, исторгая из своей глотки удивленные «ахи» и «охи».       И, прежде чем доехать до океана, сделал высадку в небольшом городишке.       Вывесок тут не было, улицы были пустыми и безмятежными.       Я выбрался из кабины, окунаясь в сочную, зеленую траву, которую видел в одном из своих старых снов про дальмены.       Нежась под бархатными, солнечными лучами, я присел, где стоял, проводя ладонью по травинкам, что по ворсу ковра — клеверу и подорожнику.       — Что мне делать? — Я запрокинул голову, всматриваясь вверх. — Как мне выбраться отсюда?       — Для начала, спроси, почему ты сюда попал? — Откуда-то извне зазвучал смутно знакомый голос. Он мог принадлежать и Вилле и Йонее… Или, даже, мне. Черт их теперь разберет…       — Я помню, как хотел сбежать от чего-то… Придумал себе тайную жизнь, научился быть сам по себе.       — Хорошо хоть это помнишь. — Голос устало вздохнул.       Устал ли он от моей тупости, или от чего другого — тут я не стал уточнять, ибо «это» все равно не ответило бы мне.       — Просыпайся, пробуй.       — Научи меня, подскажи мне, — Я покосился чуть в сторону, пытаясь уловить источник исходящих подсказок.       Вокруг меня, по-прежнему, никого не было.       — Думай об этом так часто, будто хочешь, чтобы твоя просьба исполнилась прямо сейчас. Это же сон, Линде, ну пойми же ты, — Теперь существо взмолилось, потрясая меня за плечи.       Я попытался нащупать его, но мои пальцы схватили лишь воздух.       Вскоре, существу надоело понукать меня, и я остался совсем один.       Я все рыхлил землю вокруг себя скрюченными пальцами, словно пытался протиснуться сквозь трещины в почве. Я мысленно сверлил это место до обуглившейся дыры на карте мира. Силился убыстрить ритм сердца, наращивая его злобой от безысходности, а потом закрыл глаза, безнадежно вдавливая свои опухшие веки к основанию черепа.       — Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ, ДЕРЬМО! — Яростно заорал я, размахивая руками и цепляясь за что-то длинное. По ощущениям оно напоминало то ли оргстекло, то ли твердую резину…       В итоге, я свалился с больничной кровати, падая лицом в потертый линолеум.       Капельница угрожающе закачалась надо мной. Игла противно разрывала кожу, покуда я болтался на ней, как безобразная, сухопарая рыба на крючке.       В палате было темно и пусто.       Вырывая из своих конечностей все дерьмо, которым меня начинили, я прополз пару метров до ближайшей стены, чтобы привалиться к ней спиной и судорожно разглядеть свое нынешнее обиталище.       Выходит, я все это время был здесь…       Разлепив губы, я попробовал попросить о помощи, но, похоже, я здесь был в полном одиночестве.       — Это же больница, — Пробурчал я, — Тут, по-любому, кто-то есть…       И, в подтверждении моих мыслей, в палату вошел темный силуэт, придерживающий ношу в подмышке и опирающийся на стену ладонью, чтобы впотьмах нащупать признаки выключателя.       — Блин, — Пробормотал я, ссутулившись. — Вилл, я не так представлял нашу случайную встречу… И почему-то я узнал его из тысячи других образов на фоне окна.       Горемычно сдвинув брови, я, с усмешкой, воззрился в диковинные глаза моего будущего собеседника, который враз напрягся, лишаясь дара речи.       Немного постояв, он поставил покупку на то место, где пару- тройку минут лежал я сам.       — Тебе помочь? — Пробубнил он, понимая, сколь нелепо прозвучал его вопрос по отношению к скрутившемуся чуть ли не восьмеркой товарищу.       Не дожидаясь моего неразборчивого ответа полного боли и негодования, он мастерски водрузил меня сначала на ноги, затем отвел обратно на койку, где сел в ожидании, пытаясь перевести сбившееся дыхание, не зная с чего начать.       — Я рад. — Скованно произнес он.       — Как сухо, — С наигранной тревожностью брякнул я, вдруг вспоминая, что вернулся обратно вовсе не для того, чтобы ругаться. И, если говорить совсем уж на чистоту, я даже понятия не имел о том моменте, когда в наших отношениях что-либо пошло наперекосяк.       Словно и не было ничего, кроме этого теплого ореола вокруг сердца, возникшего при взгляде на знакомое лицо…       — Можешь не бояться, я отмазал тебя. — Вилле немного поерзал, устраиваясь по-удобнее.       — Как-то наша встреча не тянет на долгожданное событие.        — Может, потому, что мы должны разобраться во всем случившемся? — Мужчина нахмурился, тыча пальцем в собеседника, — Какого хрена, чёрт тебя дери?        — Вдруг, я хотел провести время в копии нашего родного города? Мне посчастливилось бы вернуться в прошлое, и решить некоторые проблемы??? — Я криво усмехнулся.       Вилле закрыл глаза, качая головой.       — Видел бы ты себя. Ты невозможен.       — Что именно тебе не нравится?       — Раньше ты был другим. Вот, что я имею ввиду.       — И ты — не подарок. — Отрезал я.        Мы долго сидели в тишине, стараясь игнорировать друг друга.       — Мне удалось доказать, что смерть Лютера была несчастным случаем. — Вилле вновь прервал молчание. На этот раз он смотрел мне прямо в глаза. — Так же, я знаю, что ты убил его.       — Думай, как хочешь. — Я пожал плечами, копируя манерность своего собеседника, — Один хрен, тебе ничего не докажешь. Хуже того, подумаешь, что я притворялся. Да, — Я горячо закивал, — Мне пришлось отомстить этому засранцу.       — Как-то слишком много сарказма в твоём голосе. — Вилле призадумался. — Но факты свидетельствуют об обратном.       — Срать я хотел на эти факты. — Я повалился навзничь, — Бьюсь о заклад, ты пришёл сюда, чтобы обвинять меня во всех смертных грехах.       — Чел, что ты такое говоришь? — Вилле покрутил у виска. — Конечно же, это ведь не тебя поймали с заряженным стволом у него в комнате?       — Я уже накинул денег его дрожайшей семейке, чтобы держали язык за зубами.       — Вот поэтому я и говорю, что ты изменился, Крольчатина. Говоришь о таких вещах столь спокойно, будто стряхиваешь пепел под ноги.       — Да пошёл ты. — Я вспыхнул от корней волос до пят. Учить он меня ещё вздумал! Мало того, что не верит мне (будто этот тупорылый любитель поиздеваться над слабыми не может сгинуть в одночасье) так еще и тон такой сделал, будто знает меня от и до, подноготную.        А вот и хрен тебе, мистер Вало.        Мне даже все равно, что речь моя прозвучала, как бред подростка с юношеским максимализмом.        Ну не мог я убедить его в том, чего не совершал. И все тут.        Зато правый кулак чесался столь яро, как никогда ранее. Им-то я и воспользовался, когда более не смог держать себя в руках.        И видит врач Анкаа, ныне сегодня дежурная, как воскресший из мёртвых Линде Линдстрем наотмашь бьёт своего лучшего друга, а затем и второй, застигнутый врасплох, но готовый дать сдачу, бывший тайский борец, с оглушительным хлопком кидает первого об пол.       — Хермани! Даниэл! — Девушка взвизгнула, залетая в палату. — Вало, как тебе не стыдно, Лили только что пришёл в себя. Это низко и кощунственно — бить больного человека!       — Он первый начал, — Вилле закатил глаза.       — Вам сколько лет? — Анкаа вернула меня в исходное положение — на кровать, — не забыв кинуть на живот пакет со льдом. — На, приложи.       Я насупился, отшвыривая примочку.       — Лучше бы я умер.       — Анкаа, — Вилле собрался напрочь игнорировать меня до момента следующей экзекуции, — Не могла бы ты оставить нас одних?       — Ага, чтобы вы поубивали друг друга? Нет уж! — Но увидела взгляд кудрявого. — Хорошо-хорошо. Только не деритесь.       В полнейшем шоке от увиденного, дежурный врач поспешила распрощаться с нами, как можно скорее.       Вилле и я остались созерцать стены и потолок. Все, кроме лиц, пропитанных враждой и мелом.       — Прости, — Прошептал Вилле, прижимая меня к себе.       Сказать, что я был удивлён — не сказать ничего.       — И как это понимать?       — Просто знать, что мы влюблены в друг друга. А влюбленные всегда творят всякую непонятную дичь, не так ли? — Вилле приглушенно рассмеялся. — Мир?       — Как будто у меня есть выбор. — Пропыхтел я, позволяя окольцевать себя тощими, но мощными руками. И, чёрт бы побрал моё либидо, которое за годы проведенные рядом с Хермани ни только не угасло, но успело переродиться в гигантское, блюющее спермой, чудовище.       Просидев в соцветии объятий порядочное количество времени, я неспешно отстранился.       — Если ты перестал махать кулаками налево-направо, то, может, объяснишь мне, что ты делал в доме Лютера?       — Когда меня обвинили в покушении на убийство? — Отвечал я нехотя, ибо вовсе не хотелось мне бередить старые раны. Но Вилле ждал, и мне приходилось доставать из себя, один за другим, ножи воспоминаний.       — Именно.       Тут мне довелось воскресить в своей памяти тот самый момент, неделями ранее. То место, где произошла хладнокровная стачка образцового семьянина и его странного визави, корнями утопающего в событиях туманного прошлого.       Я стоял посреди ветхого поместья, залитого лучами закатывающегося за горизонт солнца, сжимая в руках огнестрельное оружие, приобретенное с одной единственной целью.       Я, взвинченный и истекающий ядом самосуда, был готов разрядить обойму, лишь бы избавиться от призраков прошлого.       Тогда мне казалось, я имел достаточную власть над своей судьбой, чтобы разделаться с её ходом столь стремительно. Однако, противный шепот настоящей моей сущности не уставал напоминать мне, кем я был на самом деле.       Мог ли я убить того, кто раз за разом являлся мне во снах? А наяву, где я видел его в каждом прохожем, что носил куртку-бомбер и высокие сапоги?       Заглянув в его раскосые глаза, я не стал сопротивляться чувствам.       «Будь, что будет»       Вилле взял меня за руку, слегка оттягивая ладонь.       — Линде… — Он покачал головой, пытаясь найти правильные слова. И я это видел. Пожалуй, мне доводилось столь часто молчать, за неимением желания говорить, что друг принимался подозревать меня в тупости. Впрочем, что мне мешало разложить перед ним душу? — Правильно, маэстро, — лень несусветная, осознание незыблемой очевидности, которую, похоже, чуял лишь я один.       … — Ты не убийца.       — Решил сделать маленькое отступление, и поверить мне? — Я закатил глаза, — Валяй. Линдстремская подстилка готова к любым твоим проискам.       — Раньше меня заводило, когда ты так говорил. Сейчас — коробит. Я не хочу верить в то, что ты действительно так считаешь.       — Окей, — я устало отмахнулся, — Я продолжу?       Вилле закурил, сделав короткий пас ладонью.       — Я не тронул Лютера. Ни тогда, не трону и сейчас, хоть мы оба знаем, что он давным-давно мёртв и без наших стараний. Предположительно, он нажрался вусмерть, выехав на встречную полосу… — Оглянувшись через плечо, я нырнул рукой в карман, доставая из него пачку сигарет.       С этим Виллевальским выродком я рисковал сдохнуть от рака легких.       А если бы его не было, то и нахер мне сдалась такая жизнь?       — Что с тобой стряслось, после того, как мы поругались? — Вилле стряхнул пепел в стакан.       — После того, как я зацепился с тем калекой на Балтийском побережье? Я сбежал, чтобы немного проветриться. Позже были превьюшные съёмки перед предстоящим концертом. Меня чертовски впечатлили тамошние виды, — Я ослабил резинку на волосах и откинулся на подушку.       — Да не темни ты.       -… Выпил немного. Впал в незабытье. В том момент я пропивал таблетки — необходимый курс общеукрепляющих препаратов. Доза алкоголя ушатала меня.       — Интоксикация?       — И внутреннее кровотечение.       За окном стало чуть светлее. Зимнее небо подернулось розовинкой. Близ стен зданий и вокруг фронтонов воздух был голубоватого, инфернального оттенка. Тепло батареи окончательно разморило меня, но я был готов продолжать свою историю.       — Я навещал тебя.       — В последние дни я стал замечать твоё присутствие. Это чертовски трудно — подать хоть один признак жизни, находясь за стеной вечного сумрака.       — Мы могли больше никогда не увидеться. — Вилле сглотнул, боясь произнести то, что вертелось на языке. А может и ну к черту эти бессмысленные переживания?       Глупо верить, что они никогда не расстанутся, ибо век человечий столь короток, аки предсмертный хрип поверженного, что нет боле мочи увещевать себя в обратном.       Вздор!       Я всегда думал, что влюбленные должны являться самыми счастливыми на всем свете, ведь оная, любовь, ни что иное как великий дар. И как же я чертовски ошибался, как рьяно рыл самому себе ров из острых слов, ранящих хуже острой кирки.       Прознавший, сколь тяжело сносить гонения пустословных обид, глупостей, выпаленных сгоряча, что рождаются в сотни крат чаще, чем благорассудие и покладистость.       Мы стремимся разрушить себя. И дорогих нам людей.       Я помню, как сказать «умри» было так же просто, словно перекатывать во рту жевательную конфету тогда, как сказать «люблю» вселяло неистовый ужас, , замораживающий слова где-то в носоглотке. Мне казалось, я задыхался, готовый признаться в единственной светлой частице, что ещё жила под покровом многослойной брони из самозащиты и неприязни ко всему тёплому и душистому.       Даже целуя заветные губы — тёплые, как ясный летний день, я мечтал, чтобы кровь сочилась из каждой трещины дорогих мне участков любимой кожи.       Видит Бог, я был уродлив и чопорен, в сравнении с тем, чьему образу рукоплескал как расчудесной святотати.       Рот Вилле был тёплым, когда я погрузил в него большой палец, удерживая внутреннюю часть ладони на мягкой, бледной коже. Тот самозабвенно поцеловал запястье, прикрыв глаза и став почти беззащитным в моих руках.       Так же, как бывало ранее, и я не знаю, чем ему столь сильно приглянулся…       Может, сейчас было то самое время, когда я мог его спросить об этом?       И он мне ответил просто. Без обиняков.       — Чем? Простотою. У тебя каждая эмоция на лице написана. Читай-не читай… Одним словом, я и мысли не могу допустить, что ты мог бы мне соврать.       — Значит, ты ценишь в людях правду? — Я покачал головой, — А как же наши первые встречи?       — А что с ними не так? — Вилле нахмурился.       — Я скрывал свои чувства, когда больше всего на свете хотел сказать о том, что не хочу больше никогда расставаться с тобой.       — Странный ты человек, — Мужчина широко улыбнулся, — Разве это обман?       — Скажешь — нет?       — Мы с тобой родились людьми, а они склонны чудить. У них есть и притязания и страхи. В них много чего такого, что они сами в себе не любят.       — Из нас двоих, ты единственный, кто смог доказать обратное — человек может контролировать себя, когда сам этого захочет.       — Нихрена я не могу, Лил, — Вилле тяжело вздохнул, потягиваясь, — Ты через чур идеализируешь мой образ.       — Да потрахайтесь вы уже, — Нервно брякнула Анкаа, сунув нос за дверь больничной палаты.       Мы остолбенели.       Вилле нервно рассмеялся, глядя на врача.       — Единственная мудрая мысль за весь вечер, — С усмешкой произнес он, щуря свои восхитительный глаза и прикрывая их темными ресницами.       — А теперь вали отсюда, — Злобно пробурчал я, махая девушке, чтобы отчалила восвояси.       — Я хочу, чтобы ты был моим. — Слова моего друга отчетливо прогремели в полумраке комнаты.       Мои губы, неподвластные разуму, тотчас растянулись в широкой улыбке.       — Я и так твой, клянусь своим похороненным сердцем.       — Ни одна, слышишь, беда не разлучит нас. — Вилле прожег меня глазами. — Ты понимаешь, к чему я клоню? Понимаешь, насколько важно это обещание, которое мы сейчас даем друг другу?       — Я понимаю. Я люблю тебя больше всех на свете. Я глуп, уродлив, мерзок, пуглив, но я твой, до последнего вздоха. Готов даже жизнью ради тебя пожертвовать, — Тихо ответил я. — Только не уходи никуда. Позволь мне быть счастливым рядом с тобой.       — Это так прекрасно, что я готов разреветься. — Вилле сдвинул брови. — Но хренас два я позволю себе такие выкрутасы.       — В этом весь ты, — Я развел руками.       Потом перевел взгляд за окно.       Было так странно. Новый день был таким же, как все остальные. Но в нем я был самым счастливым человеком на свете… ***       Вилле наскоро покидал вещи в сумку, позже ожидая моего появления на парковке, куда я прибыл спустя двадцать минут.       Приплясывая на ступеньках, я хотел орать и рукоплескать — так мне было хорошо при мысли, что мое ужасающее путешествие закончилось. Так хорошо, как прижиматься спиной к родному, теплому, любимому телу…       Пересекая периметр больничного участка, я мельком бросил взгляд на окна первого этажа.       Знаете, то могло быть игрою моего воображения, но за толстым стеклом стояли две девушки, глядя на меня пронзительными глазами.       — Ханелле? Лийса? — Я сглотнул.       — Быть того не может…       — Эй, крольчатина! — Вилле окликнул меня, — Поторопись!       — Да… конечно… — Я еще раз обратил свой взор к окну, где наблюдались две хорошо знакомые фигуры.       Теперь девушки улыбались.       — Херня какая-то! — Я усмехнулся, поворачиваясь к машине. — Но, знаете, меня это вовсе не волнует, — Деловито подытожил я, запахивая пальто и устремляясь широкими шагами к автомобилю.       — Призрака увидел? — Пробормотал Вилле, выдавливая ногой сцепление и перекидывая сигарету из одного уголка рта в другой.       Я предпочел не отвечать.       Просто опустил окно, подставив лицо прохладному ветерку.       Надежда.       Она жила в самом моем сердце.       Ее присутствие сменило тяжбу недомогания, открывая передо мной рубеж новых открытий.       — Я люблю тебя, — Воскликнул я, потрясая кулаком.       — И я тоже… это самое… люблю… ага, — Стеснительно пробормотал мой сосед.