Предатель.
4 сентября 2018 г. в 19:15
В целом, сны не отличались особой последовательностью.
Именно поэтому я не мог назвать то, что происходило с нами, обычным видением.
Сегодня утром я проснулся в объятиях Вилле.
Не желая будить кудрявого собутыльника, я перекатился на край складной кровати, чтобы отыскать ногами ботинки и, надев пальто, вышел к трейлеру.
По обычаю сидячка в его кабине наталкивала меня на интересные мысли. Да и делать мне, в общем-то, было особо нечего.
Полуденное солнце торчало в зените. Оно не грело, но слепило.
Натянув солнцезащитные очки, я немного побродил вокруг трейлера. После же сел внутрь и расслабленно откинулся в водительском кресле.
Прикрыв глаза и растянув губы в ухмылке, я проморгал появление еще одного персонажа, что тихонько приоткрыл дверцу, проникая на пассажирское сиденье.
Черноволосый парень бесцельно водил взглядом по окрестностям, и эти движения были единственным намеком на то, что рядом со мной сидел человек, а не чертовски хорошо выполненное изваяние.
Я отлично чувствовал изменения в природе вокруг меня — колебания воздуха и перемещение предметов. Даже с закрытыми глазами меня вдруг застилала тревога, отчего я вздрагивал, принимаясь искать причину легких перемен в моем обиталище.
Уже через несколько секунд после появления Люцифера на старенькой обивке, я немного напрягся, поднимая веки и глядя в нужную сторону.
— Тебя сюда не звали, — Строго сказал я, пытаясь спрятать страх за высокомерием. И даже, наверное, не страх, а откровенное непонимание того, с чего бы я заслужил внимание со стороны самого владыки тьмы.
Дарами я никакими не обладал, ничего дельного сказать не мог.
Внезапно я понял, что это чудовище всегда приходило именно ко мне, не к Вилле. И выбирало именно такие моменты для встреч, когда я думал о нем меньше всего на свете.
— Я сам пришел. Как видишь, — Он поглядел на меня.
Тут я заметил, что он не дышал. И, как оказалось, именно это меня в нем и напрягало.
— Снова начнешь вести свои запутанные речи, не давая ни одного дельного совета?
— Я так не думаю. — Он удивленно приподнял бровь. — Я ни разу не говорил больше, чем от меня того требовали.
— Тогда скажи, как мне вернуться обратно. Наставь. Или иди нахрен.
Да плевать мне, кто он.
Есть ли у него вообще право вмешиваться в мою личную жизнь? Он меня не рождал на этот свет, ровно как и в слуги я ему не нанимался. А о том, что существуют в этом мире две великие силы, хотел бы бесследно забыть.
— Ты сам зовешь меня. Однако никогда не спрашиваешь у меня ровным счетом ничего. — Отозвался Люцифер.
— Наверное меня напрягает твое странное поведение. — Я сморщился. — Побольше бы тебе с людьми общаться.
— Если в этом есть смыл — да, может быть.
— Хорошо, — Я втянул воздух в ноздри, собираясь с духом. — Я хочу свалить отсюда.
— Так почему не уходишь?
Я хохотнул.
— Да будет тебе известно, я не знаю, как это сделать. Вилле тоже.
— Если вы вернетесь, все будет как прежде.
— И, что в этом плохого? — Я уставился на него непонимающим взглядом.
— Хм, — Люцифер задумался, — Ты выдержишь это испытание?
— Испытанием я называю прыжки через раскаленные обручи. А что ты имеешь в виду?
— Я думаю, вставать каждое утро и говорить любимому человеку «спасибо, что ты есть на этом свете».
— Скажешь тоже, — Я достал сигарету из пачки, — Это просто, как дважды два.
— Дело в тебе, Лили. Вспомни, пожалуйста, — Глаза Люцифера стали еще мрачнее, нежели были до этого. — Почему ты стараешься не помнить тот день, когда хотел избавиться от Вилле больше всего на свете?
— Не мог я такого желать, — Меня передернуло. — Да, мы могли повздорить, но я бы не хотел, чтобы он пропал без вести.
— Значит ты не считаешь себя уравновешенным человеком, который способен формулировать свои желания в соответствии с действиями и словами?
— Я идиот. Ты не понял? — Я обреченно сжал свою голову ладонями. — Да, было такое.
— Тебе станет легче, если ты скажешь об этом вслух. Поделишься.
— Когда я видел Вилле в том состоянии, в котором он пребывал в последние два года, я мечтал, чтобы он умер. — Мне стало очень холодно, когда я произнес эти слова. — Не для того, чтобы он не мучился, но в большей степени потому, что меня достали его каждодневные припадки. Это очень тяжело, понимаешь?
— Ты всегда мог уйти.
— Я не мог его бросить даже с такими мыслями. Я чувствовал, что должен был ему помочь. Правда, не знал как. — На глаза навернулись слезы. — Однажды я счел мысль о его бездыханном теле достаточно романтичной, чтобы ждать ее немедленного претворения.
— Ты хотел, чтобы он умер. — Люцифер провел пальцами по коленям, словно убирая с тех самых невидимые частички пыли.
И он говорил правду. Я это знал.
— Может поэтому я не хочу возвращаться… — Я глубоко затянулся, смежив глаза.
Посмотрел куда-то вдаль, где нет всего того, чем судьба могла огреть меня по башке. — Даже не знаю, правильный ли это поступок.
— Ты немного потерялся в своих предположениях.
— Предлагаешь мне перечитать Библию, или убить себя? — Я безразлично посмотрел на собеседника.
— Но ты уже это сделал. — Люцифер покачал головой.
Меня нисколько не напугали его слова.
Словно отдаленной частью сознания я подозревал… Да нет же, знал истинную причину моего нахождения в этом месте.
А замечать я это начал не потому, что внезапно прозрел, но видел, как все мои домыслы, так или иначе, спешат стать реальностью.
Так кто же сотворил эту ошибку в ту самую ночь, когда мы прибыли на Балтийское побережье?
Стоило ли это тех нервов, которые мне пришлось потратить на эту бесшабашную вылазку? Или проще было взять себя в руки, свести все в шутку?
Но я не мог больше терпеть.
Само присутствие Вилле бесило меня больше всего на свете. И только сейчас я понял, как отчаянно демонстрировал свою бескрайнюю правильность в каждом нашем с ним разговоре. Словно раз за разом втыкал в его сердце ядовитые иглы скрытых издевок.
Хуже того, что я не мог признать свою вину.
Здесь мое понимание о праведности шло вразрез с теми мыслями и поступками, которым я позволял давлетствовать, руководить ситуацией…
— Но он не умер. — Люцифер смягчился, одобрительно кивнув, — Зато умер ты.
— Я умер, как живое существо начиненное любовью, или умер по-настоящему, поддавшись гниению и распаду? Никак не возьму в толк.
— Душа, та, что здесь, — Он провел пальцем по моей груди, — Смердит вонью и предательством.
— Кто в этом виноват?
— Я лишь забираю людей в ад, но не толкаю их на грех ежели сами они не желают этого. Но ты звал меня. И я пришел.
— А вдруг все то, что ты говоришь мне не является правдой? Вдруг, ты хочешь сбить меня с толку, — Вскричал я, скривив лицо.
— Какая разница? Важно лишь то, что ты знаешь всю правду обо мне. А я знаю правду о тебе. — Люцифер сделал странное; Впервые за все время он обнял меня, проговаривая слова мне в ухо так четко, насколько это вообще было возможным.
Этот гнетущий голос был так спокоен, так хладнокровен, как тушки замороженной рыбы в холодильнике. Мертвый, пронизывающий, как сквозняк.
— Ты здесь для того, чтобы Он простил тебя. Хватит лгать. Давай покончим с этим.
— Если я здесь, — Начал я, уворачиваясь от его напора, — То это значит, что я могу прекратить твое появление, но… — Я широко открыл глаза, — Я не стану этого делать. Ты, как глас совести, которая нашла бы меня где угодно. Как кожный покров, который не содрать…
Солнечный день превратился в бескрайнюю ночь. Люцифер медленно исчезал, но на смену ему приходили странные существа.
Они были похожи не то на волков, с очень продолговатыми телами, либо на змей с волосяным покровом. Одним словом, черти, что тянули ко мне свои костлявые, загнившие лапы.
Я впал в странное состояние, когда реальность перестает иметь счет времени. Когда дыхание становится настолько тихим, что услышать его практически невозможно.
Вода.
Снова вода, которую я так не любил, сам не знаю почему.
И погружаясь в нее, вновь и вновь, я чувствовал цепкие, стеклянные пальцы самой смерти.
— Я, правда, хочу научиться плавать, — Пробормотал я, желая услышать свой голос в череде этих невыносимых похоронных звуков.
Сделав пару неловких движений, я заговорил дальше.
Тогда мой голос приобрел теплый, одобряющий оттенок, возвращая меня к действительности.
— Все в порядке, Лили, — Сказал я сам себе. — Ты справишься. Пусть на это уйдет много времени, но что тебе еще делать, если ты угодил в собственную ловушку? Будто дел у тебя невпроворот. Жил так, что даже памяти о себе не оставил, хоть и желал этого так же страстно, как смерти своему единственному другу в этом беспощадном мире…
— А почему ты этого хотел? Сам же презирал всех тех, кто не принимает тебя таким, каков ты есть. Но люди же часто избавляются от того, чего не понимают. Им так проще, чем искать выход.
Еще немного, и я выплыву на поверхность, за которой, возможно, найду прежний мир, а может окончательно умру, или сойду с ума.
Или найду возможность попросить у Вилле прощение, поскольку любви у меня к нему было все-таки больше, чем злобы.
— Я не должен так остро реагировать на все то дерьмо, которое меня не касается… Конечно, сказать проще, чем сделать, но, почему я, собственно говоря, так уверен в том, что говорю? Ай, ладно.
Еще немного, и уже свет не такой матовый — яркий, безоблачный.
Открывая глаза, я понял, что все еще сижу в трейлере.
Это мой собственный мир, мой ад.
Сейчас я вернусь в магазин, но не найду там Вилле. Это будет верным знаком того, что я должен выбраться отсюда любой ценой.
Водительское кресло заскрипело. Я с трудом покинул кабину, опираясь на холодную плоскость корпуса.
Сняв очки и сунув их в карман, устало вернулся в помещение, откуда выходил еще до того, как принял самого себя со всеми тараканами и недостатками.
Вилле не было, как и следовало ожидать.
Кровать была пустой и незаселенной.
Не было и привычного, хриплого баритона, сопровождающего меня последние 24 часа.
Я сел в кресло, глядя на самого себя в зеркале изучающе и недовольно. Там, в отражении, находился чуть ссутуленный, истощенный человек, с острыми чертами лица и спутавшимися волосами.
И в голове, словно метеориты, мелькали мысли о том, будто я уже видел этот образ много лет назад.
— Я никогда не убегал от тебя. — Спокойно сказал я. — Просто не мог найти.
Отражение молчало.
— Понимаешь, в этой жизни столько всего, в чем можно запутаться, без наличия здравого плана. А тут еще эти дурацкие оправдания. Сам же не хочу, а все равно говорю эти слова… Много ли вообще в моей жизни было по-настоящему интересного? — Одиночество, школа, заносчивая мать, отсутствие отца и его последующая смерть… Потом Вилле, колледж, музыка… Потом снова пустота и наркотики…
— Я понял! — Я ударил себя ладонью по лбу. — Всё, чего я хочу, это извиниться перед теми, кому когда-либо доставлял неприятности. Если это мой последний день, то я потрачу его именно на это. Ибо не нуждаюсь в том, чтобы лишний раз вспоминать о самых безрадостных днях моей юности.
— Ханелле?
Я поехал к ней в больницу, прекрасно понимая, что она лишь призрак моих воспоминаний. Но сидел с ней столько, сколько хватило бы понять, что она идет на поправку.
С моим отцом разговор был долгий. Но я никогда бы не подумал, что хотел увидеть его больше всего на свете. Пусть для проформы, но я простился с ним, отпуская в вечное странствие. Один черт, я не смог бы вернуть его к жизни.
Эта встреча была словно во сне: он сидел на застекленной мансарде, почитывая местную газету. И, как всегда, его тонкие, но жилистые руки перебирали волосы, или копались пальцами по столу, в поисках того, чем можно было занять нервные конечности.
Одет он был достаточно бедно, но его коричневая, потертая куртка всегда нравилась мне своей простотой и ненарочитостью, как и свободные черные брюки и классические туфли со шнуровкой.
Я не помню, о чем мы с ним говорили. Но по завершению разговора он растворился в воздухе, шагая вниз.
Быть может, там и начинался путь к бесконечности. Кто его знает…
Однако, я знал, что не смогу спуститься вслед за ним, как бы мне этого не хотелось.
Еще не время.
Я пробовал найти Вилле, но наткнулся в школьном дворе на Лютера.
Парень смотрел на меня с плохо-прикрытой ненавистью, наблюдая за тем, как я вылезаю из трейлера и пересекаю заснеженный газон.
— Почему ты так смотришь? — Полюбопытствовал я, протягивая ему ладонь для рукопожатия. Он очень удивился, но все-таки ответил на мой жест.
— Сам знаешь почему. — Глухо отозвался он. — Не дурак.
— Если хочешь — ударь меня, — Я покачал головой, показывая ему своим видом, что мне все равно.
Это было очень просто, ведь я действительно не видел смысла быть другим.
Весьма шаткий план, как трехногий табурет, но это реально работало.
Чего я боялся? Схлопотать от него доброго тумака, столь отчетливо понимающий его фразу «я и так в аду, чувак», как никто другой?
Надо ли лишний раз рыпаться, когда все действительно просто, как оказалось?
Правда, жаль, что я понял это лишь после смерти. Невероятная досада.
Гораздо забавнее была мысль, что этот факт меня нещадно развеселил.
— Я не буду тебя бить. — Произнес он серьезно, — Но и ты не причиняй вред моим родным.
— То была случайность, в которой мы с Вилле не были виноваты.
— Я это понимаю, но… она моя сестра. И их у меня не так уж и много.
— Значит береги их. Лучше заботиться о них, чем думать о том, кто из твоих знакомых засовывает член в задницу. Я не виноват, что я таким родился, если что.
— Ты, правда, голубой?
— Если честно, я не понимаю, как некоторые голубые столь уверенно могут сказать: «мне не нравятся девушки» или «я таким родился». Это, знаешь ли, понятие относительное. Я бы не хотел вдаваться в излишнюю полемику. Да, я спал с девушками. Да, я спал с мужчинами. Я влюбился. Но перед кем мне отдавать честь, что вышло именно так? Перед тобой?
— Ты объяснил, и мне стало понятно. Это лучше, чем когда ты просто хамил, не разъясняя всей сути.
— У меня контрастное мнение на сей счет, не думаю, что ты поймешь, каково это — разъяснять суть того, о чем тебе хотелось бы говорить меньше всего на свете.
— Просто забей. — Лютер махнул рукой. — А ты чего при параде? Собрался уезжать из города?
— Что-то вроде того, — Прохрипел я, почесывая затылок. — Может, увидимся еще.
— Увидимся, — Пробормотал Лютер, кидая на меня загнанный взгляд и начиная двигаться в сторону парадного входа.
Так ли мне надо было, чтобы он меня понял? Видимо — да, если я приложил все должные усилия, чтобы он меня услышал.
Тут я говорил не с реальными людьми, а скорее с собственной совестью, чтобы она перестала пожирать меня изнутри.
С Вилле я поговорю тогда, когда вернусь в реальный мир. Это будет настоящий разговор о том, какой его друг предатель.
А если я не вернусь туда, то готов страдать за свое отвратительное желание насладиться смертью лучшего, что со мной когда-либо случалось…
Я готов, Люцифер.
Делай со мной всё, что хочешь…