Задание: «ДАРЕЛЛИ»

Проснулся Наполеон поздно, после вчерашнего приятно ломило мышцы. Лениво потянулся, но вставать не спешил. Под одеялом было нагрето, тепло, в комнате стояла прохлада, хотя окна всю ночь были закрыты. По стеклам ручейками стекала вода, легонько барабанил дождь. Через несколько недель деревья скинут цветную листву, оголив темные ветви, и тогда наступит полновластная осень. Минувшая ночь принесла успокоение, тревоги из-за дела Дарелли отступили, тягость на сердце истаяла, и неожиданно Наполеон поймал себя на тихом мурлыкании романса. Он смущенно рассмеялся и выбрался из постели. На часах стояла половина одиннадцатого, вот-вот привезут картину, и Наполеон наконец увидит ту, ради которой очутился пленником в чужом доме. На полках в ванной нашелся необходимый минимум джентльмена: опасная бритва с помазком, щетка с зубным порошком, металлическая расческа. Секунду он всерьез раздумывал, а не отломить ли острое лезвие от деревянной ручки, но в конце признал задумку плохой: заметят. В дверь постучали, раз, другой, настойчиво замолотили, отчаянно, словно умоляли впустить и укрыть от опасности. В одном халате, из-под которого торчали голые ноги, Соло поспешно дернул за ручку. На лицо он натянул сонное выражение, но увидел Габи, маска спала, и посторонился. С подносом в руках, она юрко, как маленький зверек, проскользнула внутрь. Соло прикрыл за ней дверь. - Всё плохо. Полиция приедет с ордером на арест к трем, Дарелли срочно нужно эвакуировать, - зачастила Габи. - Что он натворил, о чем мы не знали? - Замучил до смерти любовницу, нечаянно скорее всего. Учитывая его пристрастия, не удивительно. А она, оказалось, работала в полиции. И для ее коллег дело принципа – посадить мерзавца за решетку. Они не распространялись о ее убийстве, утаивали информацию, чтобы не спугнуть Дарелли. Собирали улики. Они знали, что Карла писала Дарелли, и им нужны были эти письма, чтобы хоть как-то привлечь его к ответственности. Надеялись, что он расколется на дознании. Раздобыть переписку послали сержанта, у того были связи с кем-то из местной службы безопасности, но он пропал, а неделю назад его труп нашли в овраге. С обличительной запиской, что виноват Дарелли. Вот, держи, Илья сказал передать тебе, ты разберешься, что с этим делать, - она сунула ему ворох разворошенных листов, среди которых Соло увидел и ордер на арест. - А это у тебя откуда? - Стащила у Витторио. И, Соло, будьте с Ильей осторожнее, у Витторио есть здесь осведомитель, тот парень, что хотел передать им письма, полицейские вышли на него. И если они поймают и нас… - Да-да, посадят в тюрьму, - отмахнулся он, - за шпионаж или пособничество, - глаза Габи испуганно распахнулись, взгляд застыл, и Наполеон понял, что сказал лишнего. – Всё будет в порядке, Габи. Ни о чем не волнуйся. А что это на подносе? Завтрак? Пахнет вкусно. - Держи, - слабо хмыкнула Габи, словно удивлялась, как он вообще способен есть, когда нервы натягивались, словно струна, сердце замирало испуганной пичужкой, и коленки подгибались от страха. – Мне пора. И, Соло, не подставляйся. Она поспешно, словно ей на пятки наступали черти, выскочила из спальни. Соло проводил ее задумчивым взглядом: подумать только, а ведь в первую встречу он принял ее за беззащитную, растерянную девицу. Из бумаг: нескольких открыток-приглашений почерком Дарелли, но без подписи; набросков полицейского рапорта; короткой заметки о Нино; схематичной хронологии событий; любовной записки от Эмили Фокс; полицейского удостоверения на имя Витторио Казадио – ничего нового выцедить не получилось. Наполеон отстраненно прихлебнул остывшего кофе. Даже если Уэйверли удастся надавить на начальника миланской полиции, вынудить того отпустить Дарелли на свободу, договориться с самим Нино о сотрудничестве, то последняя собака из подворотни будет чуять исходящую от него вонь предательства, он потеряет доверие неонацистких радикалов и станет бесполезным для АНКЛ. Как неудачно сложилось: они не получили компромат на Дарелли, и всё равно вынуждены были эвакуировать его, потому что он - их единственная зацепка, ниточка к неонацистской группировке, чье существование толкнуло США, Великобританию и СССР на создание совместного разведывательного агентства. Их с Ильей куцая задумка: под шумок и суету вскрыть сейфы и отщелкать на пленку нужные бумаги – стала бессмысленным. Наполеон покачал головой: небольшая импровизация по ходу дела – это одно, а вот разворачиваться на сто восемьдесят градусов, менять план от и до во время операции, и не единожды да не по своей прихоти, а из-за обстоятельств – вот этого он уже не любил. В такие моменты Соло ощущал себя лисом, которого псы гнали к норе. Лисом, что всё бежал по кругу, петлял, чтобы уйти от их острых зубов, и даже не догадывался, что там, у заваленного входа в жилище, его поджидали охотники с ружьями наизготовку. Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, Соло заглянул под клош, где остывала фритатта. Запоздало проснулся аппетит, и Наполеон жадно принялся за омлет. Дарелли нужно обманом выманить с виллы, но как? Связаться с Уэйверли, чтобы тот через последнюю любовницу Нино передал о грозящей опасности – долго и сложно. Незаметно обронить ордер на арест, и их с Ильей тут же повяжут охранники Дарелли. Солгать, что у них были связи с полицией, или они подслушали разговор осведомителя с детективом, или они сами продажные копы – реакция Нино непредсказуема, он может не поверить, а может поверить и приказать охранникам устранить незваных помощников тотчас же. Или тот смельчак, что сдал хозяина полиции, заявит, что всё это ложь и происки врагов. Судя по записке на трупе сержанта, осведомитель точил на Дарелли зуб, но подставляться сам не станет. Нино можно выкрасть с виллы, не стукнуть и увезти – это безумие - а окурить психотропным препаратом, что дал Илья, нашептать, что нужно сделать, только если у Дарелли повышенная резистентность к наркотику, дело не выгорит. Но перво-наперво нужно успокоиться и одеться. С Дарелли говорить уверенным тоном, приврать, заманить словами, обаять, объяснить, когда прибудет полиция и что случиться дальше – действовать по обстоятельствам. Наполеон глубоко вдохнул, словно кидался с мостка в воду, и вышел в коридор, во вчерашней одежде, с приглаженными, но всё равно вьющимися волосами, гладко выбритый. И чуть не налетел на здоровяка Бруно, что поджидал его за дверью. - Портрет уже привезли? Замечательно. Нужно зайти за Густавом… как, он увидит его вперед меня? Сеньор Дарелли очень жесток. Тогда идемте скорее. Хотя нет, стойте, мне нужно взять чемодан, у меня там именные бланки. Они воротились в спальню, где Наполеон разыграл небольшую комедию с поиском, Бруно наблюдал за ним с легким презрением, словно боялся замарать о Сореля руки, с такой брезгливостью, с какой хозяйки смотрели обычно на тараканов, ползавших по их кухням, с едва скрываемым желанием раздавить усатую паскуду. С отвращением, каким мужчины одаривали гомосексуалистов. Значит, Бруно самолично караулил гостей, значит, его легкую поступь Соло слышал у себя за плечом. Он беззаботно улыбнулся, будто ничего не заметил, хотя едва сдерживал рвущиеся наружу слова. Пастельно-красные тона комнаты, куда привел его Бруно, резали глаз. Чтобы восполнить нехватку естественного света зажгли хрустальную люстру. От алого шелка – льющиеся потоки крови – на стенах становилось не по себе. Бруно – сторожевой пес - встал в проходе, не войти, не выйти. Соло безотчетно растянул губы в улыбке, чтобы ослабить чужую бдительность: приветливые люди вызывают большее расположение, но Бруно лишь сильнее нахмурился. Картина, скрытая за спинами Ильи и Дарелли, на подрамнике стояла на стуле посреди комнаты. С почтением Соло подошел к портрету. Изображение Леоноры Альварес де Толедо он узнал издали по рыжим волосам принцессы Тосканской, по цветам ее платья, характерным узорам. Молодая, совсем дитя, но уже сквозь живость проступал рок грядущего несчастного брака. Черные трещины тянулись по всему холсту, кое-где требовалось подновить краску, да по-хорошему полностью отреставрировать картину, но Наполеон с первого взгляда мог поклясться, что принадлежит работа Джованни Марии Буттери, одному из учеников Алессандро Аллори. Оставалось теперь разгадать, почему Дарелли не хотел технической экспертизы, почему готов был ограничится поверхностной оценкой, если под краской не было сокрыто тайн. Соло подошел ближе, приблизил лицо к холсту и вдохнул смесь ароматов многовековой пыли, осыпавшегося пигмента, старого лака. - Зачем вы нюхаете мою картину? – нахмурился Дарелли. – Пытаетесь отгадать по запаху, оригинал ли это? Наполеон покачал головой: - Нет, таким талантом я не наделен. Но краска не новая, хотя знавал я умельцев, они по-особому втирали пыль, чтобы отбить душок свежего лака. Напомните, откуда у вас этот портрет? - От родственницы, - раздраженно кинул Нино, – я уже говорил. - Да? Запамятовал, простите. Подрамник, вижу, свежий. - Ее перетягивали недавно. Родственница долго хранила холст в рулоне, считала, что так надежнее. От воров. - О да, искусство надо тщательно оберегать от мошенников, - согласился Наполеон. - И жуликов, - важно поддакнул Илья, в глазах у него плясали смешинки. Лицо его еще хранило отпечаток наслаждения и умиротворенности прошедшей ночи. Соло силой заставил себя оторваться от любования напарником и сосредоточиться на задании. - Я закурю? – Наполеон открыл портсигар и достал себе крайнюю справа сигарету. Дарелли нетерпеливо кивнул, всякое промедление явно играло ему на нервах. Соло же неторопливо щелкнул зажигалкой и полной грудью вдохнул сигаретный дым. Он не помнил, когда курил в последний раз, в Нью-Йорке, еще до отправления в Европу? Нет, не вспомнить. Дарелли поманил рукой Бруно, и на журнальном столике возникла керамическая пепельница. Из тонкого фарфора - бесполезно красивая. - Спасибо, - поблагодарил Наполеон. – Будете? - Голландские? – Нино высокомерно покосился на предложенный портсигар. - Кубинские, крепкие – то, что нужно настоящему мужчине. Нино косо ухмыльнулся, себя-то он уж точно считал эталоном мужественности, и взял одну. Соло услужливо протянул свою зажигалку. - Неплохие. А вы, Майерс, что, не курите? - Вредно для здоровья. Дарелли громко хмыкнул, его рот растянулся в гадливой усмешке, а в молчании сквозила и ненависть к потерявшим свои корни в плавильном котле мира, и презрение к торговцам и искусствоведам – обслуге богатых. Но было и кое-что еще - глубже и темнее - глухая ярость к попранию его гостеприимства. И если у Соло оставались сомнения, то теперь даже их тень пропала: Нино доложили, чем полночи занимались его гости. Получить снимок картины было нужно во что бы то ни стало, но Дарелли меньше всего походил на человека, разрешавшего фотографировать свои тайны первому встречному, поэтому Наполеон отчаянно улыбнулся и принялся воодушевленно лгать: - Здесь стоит подпись Буттери, - он указал на черный росчерк кисти в углу портрета, - но это не его работа. - Как не его? Удивился Дарелли по-настоящему. Илья тоже вскинулся, и Наполеон почти слышал его недоверчивый голос у себя в голове: «Да ладно, ковбой?» Сложно отрицать, но они оба хорошо изучили друг друга, чтобы понимать, когда другой врет. - Предположу, ее писал его подмастерье, - продолжил Наполеон. - Сам Буттери едва ли накидал и набросок для нее. Вы же знаете, как в то время было поставлено на конвейер искусство. За подпись именитого мастера щедро платили, и никто не видел ничего зазорного, чтобы черкануть свою фамилию на работе ученика. - Это снова ваши шуточки со стилеметрическим методом, Сорель? - Нет. Считайте, интуиция. Но без технического анализа я не смогу сказать вам, чья она. - Никакого технического анализа не будет, - Дарелли сердито тыкнул в него сигаретой. - Это картина Буттери, ясно вам? Похоже, вы забылись, я ведь могу и рассказать, что вы раздаете свои заключения о подлинности направо и налево. Нино был на взводе. Чтобы его успокоить, Наполеон раскрыл ладони, показывая, что беззащитен, не перечит, и их соглашение в силе. - Сеньор Дарелли, я напишу, что ваш портрет принадлежит перу хоть самого Боттичелли, хотя в его время маньеризм еще не оформился в культурное течение. Всё, как мы и договаривались. Но мне и самому интересно, кто автор вашей Тосканской принцессы. Если вы позволите ее сфотографировать, клянусь, я покажу карточки только доверенным друзьям, может быть, удастся пролить свет на… - Об этом не может быть и речи. Пишите свое чертово заключение. Ему не удалось, надо же, ему не удалось уговорить Дарелли. Он разыграл не те карты и проиграл. От досады Наполеон сильнее, чем надо затянулся сигаретой. И обжег носоглотку, да так, что на глазах проступили слезы. Рукой он сделал знак Илье, и тот молча достал из чемодана ручку с бланками и подал ему. Красивый диван в стиле ампир на поверку оказался жестким. Склонившись в три погибели над журнальным столиком, Наполеон начал выводить красивым разборчивым почерком как под копирку: имя художника, название картины, предположительный год создания, школу, технику, размер. Все те мелочи, без которых не обходилась ни одна искусствоведческая экспертиза. Дарелли докуривал у портала под камин и оттуда следил и за Соло, и за Ильей, словно брезговал подходить ближе. Дым от его сигареты сизым облачком вился под потолком, и Наполеон не без злорадства дожидался тех минут, когда наркотик попадет в кровь и Нино станет шелковым. Заключение вышло на трех листах, подражая виденным в молодости, еще в ФРГ экспертизам, Соло как можно дотошнее описал каждую мелочь, каждый неточный штрих и даже карандашную надпись на обратной стороне холста. И уверенным росчерком подписался именем Доминика Сореля. - Здесь осталось место под фотографию портрета, - Наполеон ткнул в прямоугольный пробел на бланке и пошел на второй заход. – Снимок сделаете сами? Или если у вас есть проявочная комната с инфракрасными лампами, этим можем заняться мы. Я прихватил фотоаппарат, минут пятьдесят, и у вас будет превосходная фотографическая карточка. - Мои люди займутся этим позже. Гнев уже пропал из его голоса, речь напевно текла, лицевые мышцы расслабились, в межбровье разгладилась глубокая складка – и Наполеон догадался, что психотропное вещество подействовало. Соло как раз намеревался повторно озвучить свое предложение, более настойчиво, чтобы добиться согласия, но внимание Дарелли внезапно перескочило на вплотную подошедшего к нему Бруно. Охранник быстро, скороговоркой - и не расслышишь, зашептал что-то. Наполеон нахмурился и мельком переглянулся с Ильей. Курякин сообразил, о чем те говорили, и ему это не нравилось. Соло пригляделся к губам Бруно, пытаясь прочесть по ним, угадать суть перешептываний - безуспешно. Взглядом он схлестнулся с Дарелли, тот рассматривал своих гостей с мрачной задумчивостью. В последний раз на него так смотрел Рудольф фон Трулш в перерывах между пытками, когда решал, оставить пленника томиться на электрическом стуле, испробовать что-нибудь новое или вернуться к классике. И Наполеон пожалел, что бросил острое лезвие бритвы на раковине ванной комнаты. - Сорель, а скажите-ка, как давно вы знаете Густава Майерса? - Года полтора. - Любопытно. А я ведь не особо впечатлительный. Меня сложно удивить чем-нибудь новым, у меня есть деньги, власть, положение в обществе. Разжечь искру интереса – еще нужно постараться. Хватаюсь за одно, другое, ищу впечатлений, но они… не будоражат, - Нино развезло, он говорил больше обычного раза в три. - Вот вы, гомосексуалист, Сорель - я ведь таких, как вы, знаю - совершенно неинтересны, меня от вас воротит, тошнит, хочется отмыться после вашего рукопожатия. Ради дела, конечно, я вас терплю, выгода превыше неприязни. И когда я говорю, что меня что-то заинтересовало, другой бы на моем месте сгорал от любопытства. Вот этого самого господина, вашего Майерса, знают совершенно под иным именем, - Дарелли презрительно фыркнул. – Неудивительно, вокруг меня всегда вьется всякая шваль. Но вот что меня интересует, так это то, знали вы, с кем ложились в койку? Или, может, вы его сообщник? И от вас мне тоже стоит избавиться? Натянутая улыбка застыла на лице Соло, сердце ушло в пятки, и на лбу выступила холодная испарина. Он не мог отказаться от Ильи, чтобы того тотчас же подхватили под руки и увели прочь. Но и признаться, что всё знал, сжечь за собой последние мосты и подписать смертный приговор обоим тоже не мог. - Вы правы, мистер Дарелли, я не Густав Майерс, - сказал Илья. И внутри Наполеона всё оборвалось. Медленно, как во сне, он повернулся к Курякину, тот светился решимостью, бесстрашием, с которым в войну солдаты бросались умирать за своих. Илью нужно было встряхнуть, чтобы тот перестал геройствовать, крикнуть ему, что ж тот, сука, творил, но Соло будто парализовало, руки его больше не слушались, а из гортани вылетел лишь слабый, неразборчивый шепот. - Меня зовут Отто Кёлер. Но я не полицейский, и не из АНКЛ, я здесь по приказу рейхсмаршала. - Рейхсмаршала? – переспросил Дарелли. Он выглядел сбитым с толку, глаза хаотично рыскали по комнате, словно хотели развеять свои сомнения. А у Соло увязались все нити. Бруно видел в Илье лишь полицейского, не агента-разведчика, всего лишь отчаянного полицейского, выдававшего себя за солдата-сорвиголову. От облегчения захотелось рассмеяться, и Наполеон с трудом подавил порыв. Им с Ильей повезло, что тогда в подземелье фон Трулш без умолку разбалтывал тайны Винчигуэрра, и, сейчас Соло вспомнил, говорил о каком-то рейхсмаршале. - Ну да, - просто подтвердил Илья. – Ваша бывшая жена сдала вас АНКЛ, и нас с Отто приставили к вам для контрнаблюдения, - подхватил Наполеон, их новая легенда уже выстроилась у него в голове монолитом, и он не собирался пропускать всё веселье. - Что? Моя бывшая? - Бывает, - посочувствовал Илья. – Хорошо, что у нас везде свои люди. – Честно говоря, полиция у вас на хвосте стала для нас неожиданностью, - перебил Наполеон. - И предатель в вашей службе безопасности, - мрачно добавил Курякин. Перекрестный допрос, как и рассказ от разных лиц, прекрасно работал с людьми и в здравой памяти, сбивал их с толку, внимание носилось от одного собеседника к другому так, что и не сосредоточишься на чем-то конкретном, ни подумаешь, ни взвесишь все «за» и «против». А на Дарелли до сих пор действовал наркотик, его сознание жадно впитывало чужие речи иссушенной губкой, ни капли не пропуская, чем они с Ильей сейчас беззастенчиво пользовались. Бруно нахмурился и сжал кулаки так, что побелела кожа. А вот такая его реакция была неожиданностью. - Я доверяю своим людям, - ответил на обвинения Бруно. – Каждый из них служит больше пяти лет. И ни у кого нет причин предавать сеньора Дарелли. - Что, никаких подозрений? – с сомнением протянул Илья. – Может, кто-то, кому вы безраздельно доверяете. Кто не вызывает сомнений, - участливо подхватил Наполеон. - И кто, возможно, тайно был влюблен в возлюбленную мистера Дарелли и дважды связывался с полицией, чтобы передать компромат. Давно хотели засадить своего нанимателя, а, мистер Бруно? Бруно покраснел, под скулами у него взыграли желваки, а глаза, полоумные, горящие единственным желанием – убивать, вперились в Наполеона. Лучшее подтверждение виновности. Соло улыбнулся. - Это всё ложь, - отчеканил Бруно. - Наверное, тяжело смотреть, как с хорошенькими женщинами обращаются хуже, чем с потаскухами? Но они сами того заслужили: изменяли мужьям, женихам, позорили семьи, эти богачки, страждущие острых ощущений, - вкрадчиво продолжил Наполеон. - А вот она была не такая. Скромная, умная, красивая? Она ведь вам сразу понравилась, и вы никак не могли понять, как ее угораздило оказаться в постели мистера Дарелли. Нино пристально рассматривал своего верного пса, будто в первый раз видел, и подмечал каждую мелочь. Уверенность в том, что предал Бруно, крепла. Да и Бруно вместо того, чтобы одернуть завравшегося наглеца, молча сжимал кулаки в бессильной ярости да так, что обезображивающие вены проступали на кистях. Бруно полновластно владели воспоминания минувших дней, его с ног до головы окутывал шлейф сладких духов, эхо звонкого сопрано разносилось по залу, и гибкая тень скользила за поворотом. Наполеон шел по верному пути. - Но вы прекрасно знали, что не ровня, что вам нечего ей предложить. И оттого не хватало смелости признаться в своих чувствах. Самолюбие вы, конечно, тешили обычными отговорками: не подходящее время, место, ненужные уши – за которыми любят прятаться слабаки. - Заткнитесь, - взревел Бруно, – вы ни черта не знаете! - Так ты сошелся с Изабель за моей спиной, - лицо Дарелли исказила гримаса боли, рот искривился в презрительной усмешке. Наполеон только и успел, что вовремя захлопнуть рот, ведь убитую любовницу звали не Изабель, ее звали Карла, Карла! Илья рядом тоже затаил дыхание, превратился весь в слух, напоминая больше статую, чем человека. - Да, - Бруно открыто встретился глазами с Нино, его голос сочился злобой, - да, сошелся. Но это не мы виноваты. Это вы изменяли ей у всех на виду, ни во что не ставили, стыдили перед друзьями. Да она святая: столько лет терпела ваши выкидки! А что взамен? Вы оставили ее без гроша! - Я дал ей развод, которого она хотела, - холодно сказал Дарелли. – И оставил в живых, хотя, видимо, не стоило. - В живых, ха! Да у вас кишка тонка, всю жизнь только и делали, что прятались за чужими сп… Бруно не успел договорить - раздался резкий свист, сменившийся глухим ударом - пошатнулся, ослабевшие ноги его подкосились, и безжизненное тело кулем завалилось на пол. От выстрела у Наполеона заложило уши. Он несколько раз сглотнул, пока наконец не услышал стремительный бег собственного сердца. Нино стервятником нависал над поверженным противником, пистолет у него в руках опасно поблескивал. И на секунду Наполеон поверил, что конец совсем близок, следующим пристрелят его, как собаку, но Дарелли воткнул ствол обратно за ремень. Не самый безопасный способ ношения оружия, однако. На светлый паркет из отверстия во лбу Бруно капнула яркая кроваво-алая капля. Соло отвел взгляд от лужицы на полу и сосредоточился на Дарелли. Но в голове по-прежнему носились несвязные обрывки, он пытался взять себя в руки, но внутри каждый раз замирало при мысли, что на месте Бруно мог очутиться он сам. Ему нужно еще чуть-чуть времени, чтобы собраться. Пара секунд, полминуты, не больше. В досье Уэйверли – черт возьми - не говорилось, что Дарелли - психопат. - Полиция с ордером будет здесь через пару часов, - бесстрастно напомнил Илья. - Нам нужно эвакуировать вас, мистер Дарелли. Приказ руководства. - Да, конечно, - согласился Нино. – У меня припасен вертолет как раз для такого случая. Надеюсь, вы умеете им управлять. Мой предыдущий пилот скоропостижно уволился. Справедливости ради, их задание не нравилось Илье с самого начала. Уэйверли больно уж сильно ухватился за наводку, бросил лучшие ресурсы на разработку итальянца, задействовал хорошо подготовленную для других целей биографию Сореля, поставил на кон слишком много, решился на будапештский гамбит, играя черными. Если бы кто-нибудь спросил Курякина, он бы отсоветовал лезть в авантюру с наскока, предложил зайти издалека, но, во-первых, его никто не спрашивал, а, во-вторых, после провала новосформированной группы, их жестокой ликвидации Уэйверли вожжа под хвост попала. Илья понимал его злость, он тоже хотел рвать на клочья врага и подставляться под пули, но не напрасно рисковать товарищами. Илья искоса глянул на Соло, тот вроде уже пришел в себя, привычно улыбался, будто полчаса назад не стал свидетелем кровожадной расправы, и услужливо совал Дарелли сигареты одну за другой. Нино каждый раз прикуривал: то ли обнаружил в себе заядлого курильщика, то ли давил тревогу и зачатки совести, так, что в комнате повисла плотная завеса дыма. Хотя новоприобретенная привычка не мешала скоро собираться. В чемодан одна за другой летели бумажные папки, располневшие от документов скоросшиватели, записные книжки, пачки денег. Нино не разменивался на одежду, не взял ни одного перстня, ни одной картины, даже свою Дионору Тосканскую, ради которой вызвал Сореля, собирался оставить на вилле, если бы не Наполеон, которому явно приглянулся портрет принцессы. В то, что под слоями масла и белил найдутся важные и секретные сведения, уже никто из них не верил. Когда со сборами было покончено, Нино повел их вниз к лестнице, уводившей в тайный подвал. По пути он то и дело оглядывался, нервно выискивал скрытых врагов, шагал размашисто, почти расхлябанно, одной рукой Дарелли вцепился в пистолет, другой удерживал до отказа набитый чемодан. Илья взволновано переглянулся с Соло, и оба негласно согласились: Дарелли хватит курить. В коридорах им не встретилось ни единой живой души. Будто обитатели виллы чуяли витавшую в воздухе тревогу и укрылись подальше от беды. Или – что вероятнее - услышали выстрел и наткнулись на остывавшее тело Бруно. Где-то в комнатах оставалась Габи, ей тоже, как и им, нужно было выбираться отсюда. Она засветилась, опоила снотворным детектива Казадио и стащила улики прямо у него прямо из-под носа. Итальянская полиция такого не спустит никому, уж точно не нелегальному агенту. И тут, в созвучие его мыслей, Габи выскочила им на встречу из-за поворота. В своем костюме горничной, с котором Илья сколько ни видел, никак не мог свыкнуться, с тряпкой и картонной коробкой порошка в руках. Храбрая, храбрая маленькая женщина. Она ойкнула и вжалась в стену, занимая как можно меньше места. И ее старания сделаться незаметной окупились, Дарелли смерил ее тонкую фигурку подозрительным взглядом, но ничего не сказал и прошел мимо. Илья за спиной показал кольцо из пальцев, all right, надеясь, что Габи всё поймет верно, быстро покидает манатки в чемоданы и скроется в неизвестном направлении, в духе английского фольклора. За двухстворчатыми резными дверями стелилась широкая каменная лестница, вдоль горели электрические рожки, их тусклый свет едва освещал путь. Чем ниже они спускались, тем сильнее холодало, по коже пошли мурашки, волоски на руках стали дыбом. Из подземелья доносились слабые завывания ветра. Мысли о мрачном средневековье с его инквизицией и хитроумными пытками возникали сами собой. Внизу лестницы Нино дернул за выключатель, чуть погодя под крестовыми сводами вспыхнула колесоподобная люстра. Несмотря на то, что Илья читал досье Дарелли, он всё равно не готовился увидеть такое, под скулами у него заходили желваки. Одну стену занимала коллекция плеток и стеков, такими всадники подгоняют лошадей, у другой стояла дыба и невысокая собачья клетка, посреди зала возвышался тяжелый трон, на изголовье висела бутафорская корона. У подножья засохли капли крови. Смердело сыростью и железом, но кроме них хлоркой, словно подвал недавно дезинфицировали. Возможно здесь-то и расправились с той женщиной, чьи письма лежали у них в чемодане. Или люди Дарелли схоронили тут труп сержанта полиции, пока Бруно не выволок тело в овраг с глупой обличающей припиской. Нино тем временем возился возле одного из стендов с развешенными стеками, его руки прощупывали края, пока не раздался громкий щелчок, и панель ненадежно повисла на петлях. Из темного зева, уходящего глубоко за пределы виллы, потянуло влажной землей, плесенью, застаревшей пылью. Дарелли оглянулся по сторонам, ища что-то и не находя, когда Соло подобрал огромный электрический фонарь и без слов протянул его владельцу. Такую махину даже в полутьме не пропустишь, но на Нино действовал наркотик, рассеивал внимание, не позволял внятно думать, и он многого не замечал. Кто знает, может, и Илью с Соло воспринимал плодом своего воображения, подсознанием, диктующим поведение. Фонарь зажегся не с первого раза, заклинило клавишу включения, но потом по электродам пробежала искра, и спираль начала медленно накаливаться. Каменные стены туннеля поросли мхом и грибком, под ногами стелился нетронутый пласт пыли, из глубин на них смотрела кромешная тьма. Все они на мгновение замешкались, никто не желал идти первым, пока Илья не предложил: - Давайте, вперед пойду я. Но Дарелли лишь крепче вцепился в фонарь: - Лучше несите мой чемодан, уж с обязанностями Прометея я справлюсь. Илья пожал плечами, им с Соло безопаснее идти за Дарелли на расстоянии, наблюдать за ним со спины, вдруг его снова озарит, как тогда, когда Нино походя застрелил Бруно. Илья потерял счет времени, он знал, что шли они уже полчаса, но тускневшего света фонаря не хватало, чтобы разглядеть стрелки на запястье. Каменная кладка давно сменилась на выбеленную кирпичную, под подошвами у них теперь непрестанно шуршала крошка, ноги то и дело спотыкались об отвалившиеся куски, в носу щекотало от осыпавшейся известки. Илья продрог до костей, Наполеон рядом вообще постукивал зубами. Наконец кирпич сменила почва, влажная, сырая, но твердая, вдалеке забрезжило сияние дневного дня. Чем ближе они приближались к выходу, тем отчетливее чувствовался запах осенней свежести, тем сильнее слепило глаза, привыкшие к тусклому фонарному свету. У Ильи выступили слезы. Туннель вывел их на косогорье, прямо расстилалось поле, ветер клонил высокую траву к земле, причесывал ее широким гребнем. Моросил косой дождик, мелкие острые капли били прямо в лицо, за спинами шелестел лес. На поле, на вертолетной площадке, дождался своего часа беленький одновинтовой «Алуэтт» III серийного выпуска. Он был рассчитан на шестерых, сверху накинута камуфляжная сетка, чтобы яркий цвет машины не бросался в глаза с воздуха. Дарелли предусмотрел отход. Вот только ни Илья, ни Соло управлять вертолетом не умели. Они молчаливо переглянулись, схлестнулись взглядами, Наполеон повел плечом: - Управлять гибридным автомобилем не сложнее. Говорил он тихо, чтобы Дарелли не услышал, но тот всё равно обернулся, как-то странно посмотрел на них, но промолчал. Подумал, наверное, что ослышался. И Илья, прежде хотевший поспорить с Соло, кто поведет вертолет, поджал губы. Наполеон мягко улыбнулся и беззвучно шепнул: «Может быть, в следующий раз». Илья очень надеялся, что следующий раз наступит. Общими усилиями они скинули сетку наземь, она огромным темно-зеленым пластом повалилась под шасси, и чтобы не путалась, Илья скомкал ее в огромный шар и закинул на пол, между передними и задними сиденьями, к канистре с топливом и огнетушителю. Они вдвоем с Дарелли уселись назад, а Наполеон полез в кресло пилота, деловито пристегнулся, надел наушники, включил шумоподавляющую гарнитуру и защелкал клавишами. За его руками Илья почти не видел панель управления, но по хаотичным звукам у Соло были проблемы. Мотор загудел, винт над ними натужно заскрипел и медленно закрутился, взбивая лопастями воздух. Гул всё нарастал, пробивался сквозь наушники приглушенным шумом, вихрь поднялся такой, что трава у посадочной площадки металась в разные стороны. Соло потянул за ручку управления, и шасси оторвались от асфальта. Вертолет набирал высоту, кроны деревьев уже остались далеко внизу, и Илья только поверил, что у них получилось, как их резко бросило вправо, на него завалился Дарелли, придавив своим весом, а в коленку пребольно прилетело металлическим уголком чемодана, до ссадины под штаниной. Кабину кренило, их разворачивало, а Наполеон, пристегнутый и немного осоловевший, как ни в чем не бывало вернул вторую ручку в исходное положение: - Непривычная модель. Илья возмущенно зыркнул в ответ и грубовато отпихнул Дарелли. - Следи-ка за дорогой получше, ковбой. По губам Соло скользнула мимолетная улыбка и тут же погасла. На панели красным замигала лампочка, которая, как догадывался Илья, гореть была не должна. И Наполеон теперь озадаченно приглядывался то к навигационной системе, то к многочисленным клавишам, тщась понять, что не так. Если они благополучно выберутся из передряги, Илья больше никогда, никогда не позволит Соло управлять вертолетом. По крайней мере до тех пор, пока не получит лицензию пилота. Дарелли вымолвил едва с десяток предложений с начала их побега, а теперь он задумчиво пялился в окно на уменьшающееся серо-коричневое пятно виллы. Справа у него бугрился пиджак там, где за ремень воткнут пистолет; он, наверняка, натирал, но Нино не обращал на неудобства внимания. Его молчание Илье не нравилось. По прикидкам, наркотики перестали действовать минут двадцать назад, сознание Дарелли вот-вот должно проясниться, туман в голове рассеется, и тогда события выкуются в единую цепь, логически свяжутся друг с другом, кирпичик за кирпичиком выстроится субъективное отношение к прошедшему. И о последствиях Илья предпочитал не гадать. Он легонько хлопнул Соло по плечу и кивком попросил сигареты. Наполеон покосился на него с непониманием, чуть раздраженно: справлялся он с управлением вертолета с трудом, красная лампочка продолжала тревожно мигать, дождь за бортом теперь лил как из ведра, и по лобовому стеклу стекали водопады. Свинцовый небосвод своей тяжестью давил сверху. А потом на лице Соло проступило понимание, он молча нашарил в кармане портсигар, протянул назад и, перекрикивая шум турбин, предложил: - Мистер Дарелли, хотите закурить? - Нет, спасибо, - и словно бы сам сомневался, что не стоило, для пущей убедительности мотнул головой, мол, не будет больше ни за что, баста. Илья затолкал разочарование поглубже, чтобы не просочилось наружу, лишь прикусил щеку от досады. Соло тоже забеспокоился, чаще оглядывался ненароком назад, большой палец непроизвольно поглаживал ручку управления, зато лицо оставалось бесстрастным. Им стоило скрутить Дарелли еще на земле, прежде, чем они уселись в вертолет, когда психотропные вещества еще действовали, теперь же Илья корил себя за самоуверенность и гордыню. Подумал на миг, что всё удалось, закончилось, радость от удачно провернутой лжи опьянила, застелила разум, и он допустил ошибку. Дарелли больше не смотрел в окно, его глаза впивались в колени, но нет-нет да и стрельнут вбок, в сторону Ильи, или упрутся вперед, в сиденье Соло. Он кое-что подозревал, знать бы – что, подстелить бы соломки. - Так вас послала ТРАШ? - голос у Нино охрип от выкуренных сигарет, прорезал тишину, нарушаемую убаюкивающим ливнем, как нож разрывает туго натянутую ткань. Илья кивнул. Так вот как называлась организация, для борьбы с которой создали их Агентство. – Вас обоих? - Да. Ладонью Дарелли разгладил морщины на лбу, помассировал виски. - Господи, ну и погода, голова раскалывается. Не могу сосредоточиться, - пожаловался Нино. - Вздремните, - предложил Илья, и, наверное, тон у него был суровый, потому в глазах Дарелли мелькнула легкая тревога. - Да что-то не хочется. Илья равнодушно пожал плечами, словно говоря: лететь нам долго, но решайте сами. И Нино попытался сосредоточиться на пейзаже под ними - размытом буро-зеленом полотне. Чтобы перехватить пистолет, Илье потребуется несколько секунд, главное – резкий рывок, и даже боль в левом боку не помешает, неожиданность здесь важнее нежели сила. Он завладеет оружием. Но Дарелли вряд ли сдастся без боя, не оценит опасности нацеленного на него дула, кинется в бой, начнется возня с непредсказуемым исходом из-за раны Курякина. - Ну надо же. Из-за работы пропеллеров Илья едва расслышал бормотание Дарелли, пришлось переспросить: - Что вы сказали? - Говорю: удивительно! Вас послал за мной сам рейхсмаршал. - Да, - согласился Илья, потому что именно так они с Соло и объяснили Дарелли свое появление. - И вы приглядывали за мной всё это время. Просто не верится. Вы с самого начала знали, что Бруно - предатель? Объявлять о своем всезнании, особенно теперь, когда у Дарелли в голове начинало проясняться, могло оказаться небезопасным, но прежде, чем Илья успел хорошенько взвесить все за и против и решить, как врать, заговорил Соло: - Нет, имя того, кто доносил на вас полиции, попало нам в руки только утром. - Что ж, тогда мне повезло. Но всё равно, вы выбрали очень странное прикрытие для наблюдения за мной. - Идея рейхсмаршала, - скупо объяснил Наполеон. Дарелли кивнул, словно бы теперь всё становилось на свои места, и продолжил: - А эта ваша особая связь, Господи, я ведь вам поверил, поверил! Все эти взгляды, касания, разговоры. Даже Бруно провели, что он следил за вами, вы знали, конечно? И Дарелли засмеялся, словно с ним и впрямь сыграли удачную шутку. Только вот для них с Соло это шуткой больше не было. С лица Ильи медленно схлынула кровь, пальцы левой руки крепче впились в бедро, чтобы не выстукивать нервную дробь. - Или это было, - голос Дарелли притих, Нино быстро заморгал, его охватили смятение и тревога, рука потянулась к поясу за пистолетом, и почти неслышно закончил, - не прикрытие? И Соло круто наклонил вертолет влево, Илью отшвырнуло на Дарелли, зазвенели канистры. Чертов чемодан боднул его во вторую коленку. Нино уперся одной рукой в дверцу: ладонь лежала опасно близко к ручке - другой он безуспешно спихивал с себя Курякина. Тогда Илья скользнул ладонью под пиджак за пистолетом, Дарелли зло чертыхнулся и лягнул в живот, прямо в недавние раны. Боль лишь придала сил. Илья захватил чужую руку и грубо вывернул, придавил своим весом Дарелли к двери, чтобы не вывернулся. Нино вскрикнул, дернулся – безуспешно, еще раз и еще. Оглушительный щелчок, свист, нет, рев вихря и резкий рывок вниз – вот и всё, что помнил потом Илья. Он успел ухватиться за сиденье, воткнулся в него коленкой, чтобы не вывалиться, но всемирное тяготение неумолимо тянуло его вниз, твердь звала к себе, как в ненастье сирены заманивали древних греков в пучины. С него слетели наушники, заложило уши, все шумы доносились сквозь ватную пелену, Соло что-то причитал, или его голос просто чудился Илье из-за ветра. Вторая рука держалась за скользкие, промасленные петли, норовя съехать. Правая нога сползла вниз, уперлась в порожек. На ней хлипко балансировал заветный чемодан, второй – с оборудованием Доминика Сореля – полетел в пустоту. А в следующую секунду – Илья не успел даже испугаться – его опрокинуло, он покатился кубарем, путаясь в собственных ногах и руках. Треклятый металлический уголок врезался в лодыжку, перед глазами мелькнула белая бескрайняя стена, на глазах выступили слезы. Но он всё еще был жив. Словно из ниоткуда, перед его лицом возникла рука Соло с новой парой наушников и гарнитурой: - Илья? Ты как? Голос Наполеона доносился словно издалека, Илья шумно сглотнул, и его тут же оглушило водопадом звуков, мир затопило яркими цветными красками, сердце застучало так, будто стремилось вырваться из грудины. - Ну, бывало и лучше. Царапина на лодыжке кровоточила. Обе коленки протяжно ныли, на правой ладони – видимо, неудачно приземлился, появилась ссадина, омертвевшая кожа свисала с края, и ее Илья откусил, чтобы не мешала. Определенно, бывало и лучше. Он дотянулся до болтавшейся дверцы, с силой захлопнул и повернул на замок. Хватит с них на сегодня приключений. - Меня всегда удивляло, почему французы так плохо пекутся о своей безопасности? – словно зачитывал строки из учебника, монотонно проговорил Соло. – Все эти их многовековые войны, революции, пренебрежение гигиеной и отсутствие ремней безопасности на местах для пассажиров… Илья фыркнул и растекся по сиденью: ему нравилось слушать Наполеона, а тот мог часами болтать, коли было желание, или когда нервы сдавали, когда взвинченность проступала в самих интонациях, а руки, красивые холеные руки вытанцовывали румбу, хватая и вертя подручную мелочевку. Чемодан с секретами плавно перекочевал с пола на колени Курякину. Чтобы его открыть, времени потребовалось немного, пароль Илья удачно подсмотрел еще на вилле. Всё внутри смешалось, ему под руку попадалась то разрозненная финансовая отчетность, то акции, затерявшиеся среди идейной переписки с товарищами, то документы на недвижимость и землю вперемешку с банковскими договорами, то технологические отчеты, пестрящие химическими уравнениями и формулами, чертежами и схемами. И ничего о ТРАШ. Илья прощупал чемодан на потайные карманы, двойное дно; в подкладке нашлась книженция, с мужскую крупную ладонь, в потертом зеленоватом переплете. С ее пожелтевших листов на него смотрели выцветшие с годами буквы. За бортом лило как из ведра, неповрежденной ладонью он стер конденсат с окна в надежде увидеть хоть что-то, но под ними по-прежнему расстилался серо-болотный лес, да бурлила ржавая речушка. И где-то среди темных мокрых стволов, на ковре из опавшей листвы теперь лежало искорёженное тело Дарелли, а, может, его уносили вдаль шумные воды, и оно колыхалось меж порогов, обтесывалось о каменистые донья. В горле встал ком; хотелось стукнуть кулаком об переднее сиденье, садануть, что есть мочи, выплеснуть досаду и боль, вместо этого Илья надсадно закашлял. - Мы провалили дело, - слова дались ему с трудом. Вкус поражения, непривычный, с которым не удалось свыкнуться ни в детстве, ни во взрослые годы, горчил на языке. - Что, в чемодане совсем ничего? – не поверил Соло. - Да полным-полно всего. Вон даже записная книжка с кодами, - Илья запальчиво встряхнул бесполезным блокнотом. По кабине разлетелась пыль. - Такие разве не прекратили выпускать еще во время войны? - Не знаю, но записи в ней точно тех времен. Насколько мне известно, этот код расшифровали еще году так в 43-ом. И с тех пор немцы ими больше не пользовались. Ну, разок попытались дезинформировать англичан, но – не срослось. - А остальное? Там же должно быть хоть что-то? - Ага, переписка с идейными вдохновителями, с адъютантом оберштурманбанфюрера. - С адъютантом? Ты уверен, что это всё? - Да. Соло потрясенно замолк, замер всем телом, напряженные плечи расправлены до упора так, что спинка пиджака туго натянулась на лопатках. Повисшую между ними тишину, темную и предгрозовую, разрывал монотонный гул винта. Напряжение электрическим разрядом, шаровой молнией перед раскрытым окном квартиры, висело в воздухе. Чтобы занять руки, Илья рассортировал бумаги, рассовал их по папкам и бережно уложил в чемодан. Делал он это молча, сосредоточенно, кропотливо складывал листок за листком, сверяясь с нумерацией. Часто монотонные занятия помогали ему унять борьбу с самим собой, со своими чувствами, помогали отвлечься, но не в этот раз. Его разъедала крепкая досада. - Сеньора Дарелли удачно повеселилась за наш счет, - говорил Соло легко, с насмешкой, но глаза, безжалостные и злые, выдавали его бешенство. - Ее вообще кто-нибудь проверял? Или тот агент был слишком утомлен ее постельными талантами, о которых не упомянул, и не стал себя утруждать? - Думаешь, она специально натравила АНКЛ на бывшего мужа? – Илья замер. Это имело смысл. – Из мести? - Не вижу другой причины, почему Уэйверли взял Дарелли в разработку. А ей-то всего и надо было вскрыть нечаянно не то письмо. - Или, - Илью настигла яркая вспышка озарения, концы увязались с концами и превратились в ладную картинку, - она могла сама работать на ТРАШ. Соло недоверчиво покосился на него, нахмурился, поджал губы, а потом обреченно сполз по сиденью: - И передала нам «прикормку». Илья кивнул. Его охватило горячее возбуждение, он, как гончая, учуял след и сходить с него больше не собирался. Все неудачи, провалы и огрехи миссии померкли по сравнению с едва теплящейся надеждой схватить мерзавцев. Но чтобы проверить, им придется сначала вытрясти из агента правду и отыскать сеньору Дарелли. Утешало одно: земля комьями полетит, так рьяно все начнут рыть. Лес сменялся лугами, каменистыми пустошами, скалами, вдалеке зеленело неспокойное море, огромная серая клякса на горизонте обращалась в авианосец. Илья едва сдерживался, правая ладонь нетерпеливо отбивала модный музыкальный мотивчик. Ему хотелось уже ногами ступить на твердую землю, пускай «земля» эта будет лишь образной. Пружинисто спрыгнуть на взлетно-посадочную площадку, размяться. И пусть ливень промочит одежду насквозь, вода ручьями будет стекать по лбу, застя глаза, а морской ветер пронзать до костей. Хотелось действовать, работать, по-настоящему работать, а не отсиживаться в чужих апартаментах, таскаться по выставкам и разыгрывать флегматичного торгаша. От мыслей его отвлек Соло. - Как объясним Уэйверли кражу вертолета? – словно между делом спросил он. Илья вздрогнул от неожиданности, он и думать забыл, что им придется отчитываться перед Уэйверли. Не только о кончине Дарелли, но и об украденных материалах полицейского следствия, косвенной вине в убийстве сеньора Бруно, не разрешенном проникновении со взломом на виллу и растратах казенного бюджета Наполеоном Соло. Невольно Илья покосился на циферблат наручных часов. На запястье по-прежнему поблескивали серебристые Каррера. Отцовские часы пылились в чемодане, в апартаментах на площади Дуомо. Жаль, что Илья все-таки умудрился потерять их, да еще самым нелепейшим образом. - Да Уэйверли от счастья прыгать должен, - наконец ответил Илья. – Ты вспомни, как он всё время ныл, что на новые игрушки нет денег. А эта вертушка, она стоит где-то, - он пошевелил пальцами, словно очерчивая разброс цены, - миллион американских долларов. Соло уважительно хмыкнул, обернулся назад, улыбался он широко и открыто – аж засмотреться: - Да? И почему я раньше не воровал вертолеты? - Потому что умный и осторожный. - Расточаешь комплименты? – усмехнулся Наполеон. И у Ильи ни с того, ни с сего пересохло в горле, он вдруг вспомнил вчерашнюю ночь, жар и тяжесть чужого тела, свое возбуждение, приглушенные стоны, клокотавшее нетерпение и странную, щемящую нежность. - Эй, ковбой, - охрипшим голосом окликнул Илья, - вернешь нас на землю живыми, и я покажу, что такое настоящий комплимент. Это был намек, грубый и топорный намек, но Соло всё равно шало улыбнулся: - Знаешь, Илья, - он переключил рычаги управления, готовясь к посадке, - я всегда считал, что личная заинтересованность крайне важна для успеха в любом деле.