Гребанный пидор!

Комната воспламеняется, когда обветренные сухие губы сталкиваются с горячими пухлыми Чимина. Юнги чувствует, как его ледяные губы перенимают на себя всё пламя младшего, когда он осмеливается и углубляет поцелуй. Жарко, очень жарко. Шуга со всей ненавистью, которая у него есть, кусает, сминает, терзает губы Пака, языки сплетаются, рука с подбородка перемещается на шею, ноготками царапает кадык, от чего Чимин едва хмурится, но хватки не теряет, отвечая дикой страстью на ненависть Мина. Дрожащие пальцы сначала неуверенно ложатся на затылок Юнги, потом вплетаются в обесцвеченные кудри, притягивая еще ближе, желая еще сильнее. — Сука. Грязная похотливая сука — Шуга разрывает поцелуй, толкая Чимина на журнальный столик, — хочешь, что бы тебя выебали? Так получай, — разворачивает его спиной к себе, укладывая животом на стеклянную поверхность. Домашняя одежда Пака трещит по швам, так же как и последние отголоски разума, когда он чувствует ледяные пальцы у себя на бедрах и жгучую боль в пояснице. Вскрик младшего надрывает спертый огненный воздух в комнате, боль просто невероятная, он змеёй извивается под Юнги, слезы непроизвольно ручьем по раскрасневшимся щекам, он задыхается, словно от угарного газа, толчки усиливают болевые ощущения в сотни раз, Чимин горит весь; внутри, снаружи он пылает, и, да, он самая настоящая шлюха, когда ловит первые еле уловимые нотки наслаждения. Первый стон вырывается слишком громко, пальцы Шуги крепко сжимают его волосы, будто натягивая Пака на себя, он кусает плечо младшего до крови, на что тот только издает еще более громкий стон. Чимин стонет, плачет, орет, он чувствует как сгорает, под этими руками, ощущая себя самым грязным существом на земле, ему так паршиво и так хорошо одновременно, осознание реальности всего происходящего накрывает как цунами; на искусанных до крови губах снова расцветает безумная улыбка. Пак кончает, ни разу не притронувшись к себе. — Шлюха. Ебаная. Пидорская. Шлюха. — Юнги делает последнее движение бёдрами, изливаясь в Чимина. Пак дрожит, как осиновый лист, ноги стали ватными, он просто оседает на пол, не в силах обернуться. Секундное копошение, и за Шугой закрывается дверь. Находясь где-то на пороге сознания, Чимин успевает сказать вдогонку: — До скорой встречи, Юнги. Глаза неприятно сухие, кожу на щеках стягивают высохшие дорожки слез, парень сейчас оголенный нерв, любое движение просто невозможно, его тело и разум проваливаются куда-то глубоко в бездну. Чимин отключается. *** В маленькой ванной адски душно; из-за пара как в тумане, или же это пелена слез не дает Юнги не видеть ровным счетом ничего? Парень со злостью царапает себя, пытается смыть всю эту грязь, боль, ненависть, презрение, захлебывается слезами и понимает, что так продолжаться больше н е м о ж е т. Стабильные срывы почти каждую неделю, после жуткой пьянки и недолгого секса с очередной тянкой, о которой в дальнейшем и не вспомнит. Откуда эта вселенская несправдливость? После того злаполучного вечера, когда раскрылась пидорская тайна его друга, мир словно перевернулся. Перед глазами ебучий Чимин с его ебучими испуганными глазами, полными сожаления и страха, Шуга морщится в очередной раз и нервозно мотает головой, дабы развеять надоедливую картинку, но тщетно. В его жизни не место этим пидорским геям, а значит и пидорскому Чимину тоже не место. И похер на то, что Пак стал во всех смыслах спасителем некчемной жизни Мина, на то что Юнги до маразма привык к Чимину в Шугиной квартире, к шумной личности младшего, вечно несползающей улыбки и нупростооченьохуительного смеха, да даже тупые шутки мелкого существовали в жизни Юнги просто потому что так надо. Похер на то, что Юнги скучает. Он кричит, ревет, его просто разрывает от ненависти и отвращения (в первую очередь) к самому себе, голова кругом из-за мыслей, что просто взрывают голову. Тело до сих пор пробивает редкая дрожь, потому что понравилось, хотя мозг твердит: «отвратительно, неправильно, мерзко», и кончики пальцев подрагивают, стоит вспомнить нежную кожу и завораживающие стоны. Парень оседает на пол в душевой кабине, обхватывает колени руками и сидит неподвижно, как статуя. Как могло всё к этому прийти? Шуга вымотан, роняет голову на сцепленные руки, пытаясь дышать в ритм бешенно бьющегося сердца.