Гребанный пидор!

Чимин почти привык. Кутается в махровый шарф до носа, поглубже руки в карманы, что бы кожа не грубела от мороза. Старается не смотреть на прохожих. Если в зоне видимости лицо - это обязательно Юнги. Бледное, скулы острые, словно ножи, и глаза как иголки. И смотрят так осуждающе, хоть удавись. Привык не шарахаться от каждого "Шуги"; вот, из автобуса вышел (чуть с ног не сбил), вот кошку бездомную возле подъезда кормит. Выдрессировал в себе "смотреть в глаза Юнги" настойчиво так, с вызовом, хоть Юнги, это совсем не Юнги. Мол, вот я, смотри, перед тобой стою, ударь, хочешь? Ненавидишь меня, да, Мин Юнги? Давай, наори, выбей из меня всю эту пидарскую дурь! Ну же, что бы кровь на костяшках, и вместо лица месиво. Давай же, хён! В ответ "Шуги" лишь испуганно отводят взгляд от настойчивого Чимина. - Хён, ни ужели моя любовь настолько противна тебе? - алкоголь давно перевалил допустимую норму в организме Пака. С отчаянием в голосе монолог слышат только стены и разряженный давно телефон. Конец ноября. Кажется, двадцать третье. Последний вечер, который Чимин запомнил до деталей. После того, как за хёном захлопнулась дверь, мир превратился в сплошную кашу, непонятную какофонию событий, кои парень будто наблюдал со стороны, нежели участвовал в них. Только недоумевающий взгляд и полный осуждения голос "Ты пидорас, что ли, голубой?" Набатом, набатом.... Он не знает точно сколько прошло дней, или, может, недель, с того самого дня. И не то что бы Чимин занялся самобичеванием или же ушел в себя, просто... Просто что-то щелкнуло внутри, будто в комнате выключили свет. щелк Внутри младшего погас свет. Холодно и пусто. Чимину, кажется, послышалось, как резко открывается входная дверь (опять не закрыл, дурак), и сто пудово мерещится не очень вменяемый Юнги, да и боль от разбитой губы, тоже вроде не настоящая, так же как и кровь. Боль фантомом отражается где-то в районе ребер, парень жестко ударяется головой о стену. Сквозь шум в ушах пробивается знакомый голос: - Ненавижу, ебаный пидор! Как же я тебя ненавижу! Резкий запах алкоголя, глаза в паре сантиметров от глаз Пака, громкий хлопок двери, и тишина. Показалось? "Галлюцинация" в точности повторяется где-то через восемь дней, только теперь вместо ребер, резкий удар в пах. В глазах темнеет, потом разноцветные круги. Рывок за волосы, голова метнулась вверх, но глаза открыть не решается, слишком больно после удара виском об стол, (боится, стошнит). Тот же запах, в этот раз вперемешку с сигаретами. - Ненавижу. - Галлюцинация цедит сквозь зубы, плюется ненавистью, презрением и еще чем-то очень ядовитым. Если бы Чимин знал чем. Визиты Шуги становятся систематическими. Пьяный, он открывает дверь с ноги, влетает сразу в комнату, где из раза в раз его встречает Чиминни. Первым делом бьет обязательно в лицо, что бы из рассеченной губы или брови струйкой сочилась кровь, запах которой пьянит рэпера сильнее любого горячительного, грубо хватает за шею (после обязательно останутся синяки), притягивая, вдыхая полной грудью, сжимает зубы, что бы не слизать кровавую жидкость, она служит допингом для злости старшего, своеобразный сигнал, и, вот, кулаком точно в под дых. Слышит, как Чимин пытается вдохнуть, но легкие сковало от удара, и на несколько секунд губы Пака синеют, это время Мин прощает себе - зависает на идеально кровавых чертах лица, едва не упуская из виду синяк чуть ниже ключицы - его работа, кажется, в прошлую среду. Кашель Чимина "возвращает" Шугу обратно, он тянет его за грудки, заставляя поравняться с собой, и сквозь зубы выплевывает, чеканя каждое слово: - Ты жалок, Пак Чимин. Ты.Мне.Противен. - усмешка на губах обоих, - Слышишь? Противен ты, и тебе подобные, - удар в скулу "на прощанье", и Юнги уходит, не считая нужным прикрыть дверь. Он никогда не защищается, даже не пытается как-то увернуться или же поставить блок от очередного удара. Синяки, ссадины, любое увечье, что оставляет на нем Мин, младший принимает как должное. Только улыбается безумно, а когда Шуга уходит, еле слышно говорит всегда одну и туже фразу До скорой встречи, Юнги-хён. ** Пак с сожалением осматривает почти сошедший синяк с щеки, единственное доказательство присутствия Юнги, да и сотрясение почти прошло. Его нет больше двух недель, Чимин понимает что с к у ч а е т просто безумно, дверь уже не закрывает специально и не спит по ночам, надеясь на новый "визит". Вздрагивает от каждого шороха, и, о боги, не от страха, нет конечно. Он н а д е е т с я. Он даже пить бросил, что бы "если что" воспринимать всё абсолютно на трезвую голову, если его голову можно еще называть таковой. Улыбается, немного безумно, надавливая на солнечное сплетение, которое всё еще отдается тупой болью. Дверь,кажется, сейчас слетит с петель к чертям, как башка Чимина, когда за волосы на затылке тянут холодные долгожданные пальцы. Пак в безумной усмешке растягивает пухлые сухие губы, на автомате проходясь по ним языком. - Я заждался, хён, - стон ( от боли ли?) вперемешку с хрипом вырываются, из горла , после того как Шуга сжал подбородок младшего.