Витражи

Беспомощность - это, знаете, вообще не про Арсения. По крайней мере, год назад. А сейчас - сейчас как будто каждый день он тонет за разом раз, вытаскивая наружу из воспоминаний то самое дурацкое чувство беспомощности. Может, потому что сравнивать больше не с чем, а может потому, что сравнение самое что ни на есть удачное. ...Земля уходит из-под ног рывком: ступни уже не чувствуют щекочущего кожу песка. Мальчишка ныряет сразу же с головой - здесь неглубоко, метра два от силы, но и этого достаточно, когда не умеешь плавать. Он открывает глаза машинально: вода мутная, в ней ярким пятном выделяются его собственные белые, мертвенно бледные руки. Ногу сводит судорогой - почему-то мальчишка только сейчас чувствует, насколько вода ледяная. Он вырывается на поверхность за скудной порцией воздуха, заодно хватает ртом воды с поверхности, и времени позвать на помощь не хватает - успевает только зацепить взглядом отца на берегу. Арсений распахивает глаза снова, вглядывается в мутную воду и уже не сопротивляется - какой смысл барахтаться? Нужно просто смириться: страшен только первый вдох. Отец вытаскивает его секундой позже за плечо рывком - мальчишка кашляет надсадно: лёгкие жжёт огнём. - Почему на помощь не позвал? - с лёгким укором в голосе произносит мужчина - испуг за сына отпускает медленно. - Я сам, - хрипит его сын, поднимая глаза к небу. ...Сон хватает рукой за горло и не отпускает, выдавая все дневные переживания. Серёга сегодня в десятый, кажется, раз поинтересовался, всё ли у него в порядке. Арсений улыбнулся и в очередной раз кивнул, как-то глупо отшутившись. Врать вообще оказывается не так уж и сложно. Сложно оказывается вот так влюбляться не в тех людей. Он думал, что это просто что-то, в подростковом возрасте не пережитое. Вроде как любить образ, додуманную личность, а не человека. Он думал, что вообще не знает, каково это - любить человека по-настоящему. Да что это, мать вашу, вообще значит - по-настоящему? Арсений очень умело старается убедить себя в том, что это простая привязанность. А ещё - последствия того, что они сейчас видятся почти двадцать четыре часа в сутки, даже спят вповалку на диване в гримёрке. В какой-то момент он даже в это верит. В отпуск, знаете, легче не становится. ...страшен только первый вдох. Он сдаётся лишь через год. Пятьдесят две недели с момента знакомства - Арсений максималист, предпочитает не высчитывать тот самый день, а берёт за основу первое рукопожатие чужой ледяной ладони. Каждому свой камень на шею, тянущий ко дну и укутывающий в густой, чёрный ил. И он не признаётся в лоб - просто сокращает дистанцию, которую держал так упрямо и так упорно. Получается неплохо: страшен и правда только первый вдох. Очень многое прощает профессия. Будь они, к примеру, автомеханиками, навряд ли бы Антон так бесстрашно засыпал на диване с Арсением (неважно, что Серёга придавливает их обоих сверху, а Дима бурчит по поводу того, что ему снова некуда приткнуться). Общение, профессия, образ жизни, да и просто чёртов склад ума - слишком много составляющих. Слишком много всего сошлось случайно. Сказать, что он привязан к Шасту, оказывается сложнее, чем неуверенно поцеловать того в первый раз. Беспомощность - это, знаете, вообще не про Арсения. Именно поэтому он в очередной раз берёт всё в свои руки - и в этот раз выигрывает, поставив всё на зеро. Ставка сыграла, Попов. Делать ставки больше не нужно.