***
У Тору на руках все карты. Почти. Не хватает только пикового валета. Пиковый валет же пьёт крепкий ликёр и громогласные разговоры людей, которым он самолично вручил собственный поводок. Тору скалится загнанной в угол собакой, гремит позолоченными браслетами на костлявых запястьях и кружится по таверне яркой стервой-танцовщицей. Тору держит марку. Тору не выдаёт всех секретов. Ими она наполняет свой взгляд, улыбку и шёпот. Ими она кормит наивных ребятишек, что знать не знают, какое чудовище пригрели у себя на груди. Чудовище же впивается в её силуэт острым взглядом ― Тору плавится, раскалывается на куски от слепящего, дурманящего света глаз степной кошки ― и делает ещё с десяток глотков. Пьёт он её естество. «Хэй, Оби, прекрати. Нет, серьёзно, поиграли и хватит. Уходить нам пора из костра глупых мечтаний. Это замки из воздуха, это счастье из пепла... Как же ты не поймёшь, что пропащее дело ― не вернуться назад. Нет дороги обратно для детей, сотворённых из пыли. Нет дороги обратно. Нашу масть равнодушно, безбожно побили. Успокойся, простись и тихо исчезни, покуда свобода дороже. Так куда же идёшь ты?.. Ниспошли понимания, Боже...» Тору выплывает густою тенью на улицу и растворяется утренним туманом в чёрной дымке ночи. Тору видит осколки хрустальных звёзд и видит осколки счастья в глазах человека, которого ждала целую вечность. Вечность ― не помеха. Помехою она считает его неумолимое желание согреться. Найти дом и чёртово солнце. Для них ― это смерти подобно. Не к лицу детям, глотавшим ночную боль, ловить руками бешеных, дрянных солнечных зайцев. Не к лицу им гоняться за миражами. Но он бежит. И она не имеет права остановить его. Не может. Не хочет. Она просто ждёт. И карты в её руках осыпаются звёздной пылью, пеплом благоверной инквизиции и улыбками-оскалами человека, который постоянно ищет солнце...***
От неё пахнет сочным виноградом, сухим вермутом и сожжённым сеном. От него ― лакрицей, кофе и кровью. У Тору даже свербит в носу. И она-то знает: это неизменно. Это навсегда. От этого не избавиться и не спастись. У него просто нет шансов. Но он верит, а она стоит на стыке крыши ― на грёбаном острие этого проклятого мира ― и ловит руками ветер. Тору не привыкла мечтать о том, что никогда не сбудется, а потому Тору наслаждается грязью и болью. Тору ― обессиленная, иссушённая болезнью лисица ― дальняя родственница загнанной в угол собаки ― смеётся и смотрит слишком уж мягко. Изучает, ласкает взглядом и мечтает вонзить ему в спину пару-тройку острозаточенных кинжалов. Оби разворачивается, и она понимает, что ни разу не ошиблась: ему нужно бежать. Так далеко, как только может. Ему не спастись здесь. Ему вообще нигде не спастись от этого. Не спастись от теней и самого себя. Тору великодушно помогает ему убедиться в этом: бьёт со всего размаху ― быстро, точно, больно. И весело. И надменно. И нежно. Коктейль из воспоминаний, ран и перебитых к чёрту надежд. Она и сама разбита: ни один удар не дошёл до цели, ни одно слово не было воспринято всерьёз. Оби ищет тепло и свет. Оби надеется увидеть солнце у себя над головой. У Тору же в глазах недовольно шипят золотистыми ртами солнечные моря. «Хэй, Оби, прекрати. Нет, серьёзно, дураком хоть не будь! Не найти тебе святость. Не коснуться губами небес. На ладонях ― грехи. На груди ― вышит крест. В зеркалах отражается зверь. Ты боишься зеркал. Значит, путь твой неизменно ложен. Так откуда же вера исходит? Ниспошли понимания, Боже...» От неё пахнет разочарованием и лживым счастьем. Тору, на самом-то деле, та ещё лгунья ― Тору мечтает о том, что Оби вернётся обратно... Оби же глупец, каких свет не видывал: он ищет то, что всегда было под рукой. И он серьёзно ошибается, предполагая, что его зеркало для солнца имеет изумрудный цвет...