Обрывая связь небес

Тяжесть меча, которую обычно не ощущал Чанёль, в этот раз чувствовалась как никогда. Сглотнув вязкую слюну, принц взглянул на кроны деревьев и на вход в пещеру, намереваясь в этот раз тайно проникнуть в святилище Оракула, только теперь в его личную обитель. У храма не было охраны как таковой, конвой изредка прочесывал местность, но Чанёль, как никто, знал, что даже десяток солдат вряд ли бы справились с ним. Слишком набожными людьми являлся их народ, отрезать руку самому себе куда проще, нежели нарушить покой жрецов. Тем более священного Оракула. Прикрыв глаза, он почувствовал свист ветра, шорох листвы и предостерегающий шепот внутреннего голоса. Только трус храбрится, Чанёль признавал, что боялся. Боялся неизвестности, которая его ожидала в покоях Оракула, боялся гнева отца, боялся ненависти хрупкого провидца. И дело не в глупых вызовах миру, дело в том, что он принадлежал ему. И Чанёль был слишком слаб, чтобы противиться этому. Комната Оракула ничем не отличалась от помещения, где обычно люди получали свои предсказания: те же серые стены, те же зеркала и зажженные свечи, создающие таинственный полумрак, та же покорность и набожность, которыми было пропитано все вокруг. Одинокий шкаф, наверняка наполненный однотонными туниками, и небольшой мощеный стол, заполненный свитками, тарелкой с фруктами и одиноко лежащей повязкой на глаза. Чанёля пробрало дрожью. Та самая повязка, скрывающая половину лица провидца от простых смертных. Ложе находилось впритык к окну, а над ним одно из зеркал находилось на потолке. Нахмурившись, Чанёль с неприязнью взглянул наверх. С зеркалами у него ассоциировался ряд жутких легенд — слишком часто ему довелось слышать, что обладатели этого атрибута лишались души и больше не находили дорогу домой. А этот храм вдоль и поперек выстлан ими, быть может, это и не храм божий вовсе? Ему не хотелось думать о том, что у провидца могло и не быть души. Осторожно сняв плащ и отстегнув пояс с ножнами, мужчина аккуратно сел на край постели; Оракул спал настолько крепким сном, что даже не почувствовал, как постель прогнулась под еще одним телом. Чанёль понимал, что не дышит вот уже несколько долгих минут, бегая взглядом за бликами от свечей, изучая его лицо, впитывая в себя каждый изъян, каждую родинку. Юноша был невыносимо прекрасным. Он был так близко и запредельно далеко. Подрагивающие длинные ресницы, размеренное дыхание и чуть приоткрытый, манящий своей доступностью рот одновременно успокаивали и будоражили ум Чанёля. Сейчас, когда сознание Оракула было где-то далеко, Чанёль чувствовал, что тот не против. Не против быть его. Он и этот юноша — они будут вместе, даже если Оракул возненавидит его за падение в человеческие устои, если проклянет… Чанёль все решил — он не отступит. И все равно, если отец воспротивится его решению, их союзу, даже если все будет против них, включая самого Оракула и Богов, Чанёль будет бороться до последнего. Медленно наклоняясь к чужим губам, Пак уверял себя, что юноша все поймет, когда его связь с Богами будет оборвана. Обычное прикосновение к губам, оно было самым обычным. Губы у провидца были еле теплыми, самыми что есть обычными. Только сердце Чанёля тут же рухнуло вниз и забилось как сумасшедшее где-то в районе желудка, он не отрывая своих губ, пытался насытиться мгновением, когда сопротивления не было. Оракул под ним чуть нахмурился, и мужчине пришлось замереть, ощущая себя неопытным и трусливый мальцом. Будущий правитель Анты боялся, что его оттолкнут, но спустя мгновение лицо юноши разгладилось, и Чанёль вновь прикоснулся к нежным губам, на этот раз смелее. Дыхание сбивалось, а пальцы тряслись. Враги его так не страшили, как этот провидец. Осмелев окончательно, он провел языком по губам, собирая аромат сладкой, сочной дыни, и зажмурил веки от удовольствия и неверия в происходящее. Когда он вновь посмотрел на Оракула, бездонные, темно-синие, словно океан, глаза смотрели в упор. Они не излучали страха или других эмоций, провидец смотрел на него так, словно Чанёль обычное марево в знойный день. Дышать становилось все сложнее с каждой минутой, каждый глоток воздуха рвал глотку. Оракул был необычайно притягательным, чтобы быть просто человеком. — Почему ты не боишься меня? — выдохнув, Чанёль все же задал вопрос, что мучил его долгое время, и, не почувствовав никакого сопротивления, коснулся пальцами румяной щеки, на которой плясали тени свечей. Было непривычно видеть Оракула без повязки, в его глазах отражалась мудрость богов, а в чертах лица блестел мальчишеский шарм. — Наши страхи — наши препятствия, нет страха — нет препятствий. Зачем мне бояться, если ты уже все решил? — голос чуть хрипловатый, сонный и не такой ровный, как обычно. Кровь в венах закипала. Только слышать хотелось совершенно другое. — А что решил ты? — Боги властвуют над моей судьбой, если они решили, что им нужен новый Оракул, кто я такой, чтобы противиться? — и теперь он всем своим естеством излучал покорность. Голова Чанёля безвольно потянулась навстречу, прикоснувшись своим лбом его, принц жадно вдохнул запах его волос, но в глаза смотреть боялся, только бы не видеть холодного равнодушия. — Значит, — Пак собирал себя по крупицам, — я должен оборвать вашу связь с Богами, чтобы ты почувствовал? — голос уже не звучал так грозно и смело, как пару месяцев назад при их последней встрече. Оракул обрел более осмысленный взгляд и легко улыбнулся. — Ты хочешь услышать от меня определенный ответ, но я дать его не могу. Тебе нужно постараться, чтобы я тебя почувствовал. И только в этот момент Чанёль заметил искру любопытства, которую до этого не видел, понимая, что ее можно разжечь и не дать погаснуть. Это было не сопротивление, это был вызов. И вместо того чтобы оскорбиться, Чанёль обнажился, тут же забираясь сверху, Оракул на все это смотрел с интересом, но ничего не предпринимал, даже когда его резко и глубоко поцеловали. Хватаясь за шею мужчины, юноша пытался то ли углубить поцелуй, нелепо стуча зубами о его, то ли отстранить, потому что целоваться его тоже не учили и дышать при поцелуях тем более, особенно под таким напором. У него ничего не выходило, Пак был слишком жаден, и только это его и спасало, когда тот принялся целовать тонкую шею, выводя языком жаркие узоры — тело Оракула становилось податливее и начинало выгибаться навстречу. Оракул знал, что поцелуи сводят с ума людей, но никогда не думал, что настолько. Шум в голове усиливался, мысли убегали прочь. — Постой, — оракул не отстранялся от прикосновений, но весь дрожал, как и языки пламени свечей в его комнате; Чанёль успокаивающе провел ладонью по его плечу, внимательно всматриваясь в синеву пророчащих глаз.  — Я… Ты ведь понимаешь. Я никогда с этим не имел дела, — слабо проводя кончиками пальцев по крепким рукам. — Дай мне шанс запомнить. Впитать. — Только если ты назовешь свое имя. Юноша неуверенно покачал головой, отказываясь от таких условий, Чанёль усмехнулся, не сбавляя напор, впился горячими поцелуями в шею, намереваясь оставить везде свои метки, обещая себе мучить Оракула настолько долго, насколько возможно, и напоминая, что тот не посмеет забыть его. Покрывая поцелуями острый подбородок, чуть покусывая его, он устремлялся ниже, к соскам, кружа вокруг одного, рукой придерживая юношу за ребра, чтобы не извивался так рьяно. Прихватывая губами, посасывал и сильнее сжимал в объятиях, снова играясь с чувствительностью юношеского тела, второй рукой лаская шею и плечи. Буря внутри и полный шторм швырял Оракула по постели до тех пор, пока с его губ не сорвался первый скулящий стон. Он словно просил о пощаде, когда столкнулся с Чанёлем взглядом, но у того в глазах горела усмешка, смешанная с желанием, и одно простое для него, но сложное для Оракула, условие. -…хен, — внутри все горело, глотку сковала жажда, и с первой попытки не получилось назвать свое имя. Чанёль заинтересованно приподнял бровь, пронзая юношу издевательским взглядом.  — Что? — влажные глаза провидца его подкупали, но не настолько, чтобы отступить. — Бэкхён, мое имя — Бэкхён, — он не хотел, мог на самом деле назвать ненастоящее имя, но знал, что Чанёль почувствует подвох. Провоцировать еще сильнее этого дьявола не было никакого желания, собственное тело уже горело адским пламенем. У Чанёля не улыбка, а оскал победителя, поджарая грудь ходуном и блеск хищных глаз, но блестели не только они, но и бисеринки пота скользящие по виску, шее и груди. Его абсолютно удовлетворило и имя, и захватывающая юношу похоть. Кивнув, он приблизился к лицу Оракула и сладко-сладко протянул его имя, замечая искры в глазах напротив и, радостный, впился в его губы поцелуем. Принц настолько увлекся юным и жадным до неведомого раннее удовольствия телом, что не заметил, как темно-синие глаза оракула устремлялись раз за разом ему за спину, прямо в отражение собственного грехопадения. Бэкхён медленно, но верно входил во вкус и с удовольствием наблюдал, как в полумраке его руки контрастировали со смуглой накаченной спиной мужчины, специально скользил тонкими пальцами по линиям мышц, впивался ими и усмехался прямо туда, в окно между их миром и миром Богов. Ему было уже все равно. Пульс зашкаливал настолько, что про гармонию совершенно не думалось, а Чанёль был настолько горячим, удовольствие настолько неземным, что высшие цели тоже забывались. Его держали тут под замком с самого детства, а вот пришел ключ. Ключ к миру людей. Бэкхён смотрел в отражение, себе прямо в глаза и не узнавал того, кто там отражался: это был кто-то чужой. Волосы влажные, разбросаны по подушке, губы алые, глаза дикие, страстные, они ликовали и усмехались, будто бы задавали один простой, но одновременно сложный вопрос: «Ты не боишься?». А принц словно почувствовал, обернувшись через плечо, вглядываясь в отражение, оскалился излишне сексуально и покачал головой, словно дал ответ за Бэкхёна. Оракул прикрыл глаза и слабо улыбнулся, конечно, он боялся, но неизвестность его будоражила, возбуждала, а вот обязательство жить под замком и дальше — не совсем. Чанёль глядя наверх наблюдал за тем, как рисовало блаженство на лице Бэкхёна расслабляющие узоры, и заводился не на шутку. Смотрел на дрожащие, влажные губы, чувствовал, как все тело билось в такт сердцу, сжималось под напряжением, и понимал, что не выдержит. Еще чуть-чуть и не выдержит. Лопнет. Спустя мгновение Бэкхён лежал на нем верхом и смотрел с распахнутыми в удивлении глазами и немым вопросом. Вместо ответа Чанёль подтолкнул его назад, помог упереться в колени и одарил провидца улыбкой, из-за которой затряслись поджилки и юношу вновь обдало жаром. Зарываясь пятерней в мягкие волосы, не отводя взгляда, Чанёль повел бедрами вверх, подталкивая Оракула хоть к каким-то действиям. Бэкхён ответно всматривался в его лицо, запоминая каждую деталь, а самое главное — изогнутую улыбку, и больше не чувствовал внутри себя сопротивления и той набожности, что жила в нем. По венам текло чистое желание, рот переполнялся слюной, а клыки чесались, словно он являлся кровопийцей, хотелось вонзиться зубами в эти провокационно-сексуальные уголки губ, он чувствовал, как его переполняли эмоции, как трясло всего изнутри. Руки Чанёля мягко поглаживали его грудь, бока и постепенно переходили на бедра, на лице — удовольствие, а в глазах — непотухающее адское пламя. — Бэкхён, — на выдохе, — поцелуй меня. В ответ тот слабо помахал головой и небрежно закусил губу. В попытках спрятаться от изучающего и всепоглощающего взгляда, Бэкхён вновь закинул голову вверх и снова встретился не с собой в отражении, а с какой-то порочной копией, и, не успевая среагировать, почувствовал, как внутри что-то щелкнуло. Раз — и он истязал губы Чанёля, постанывая на каждое ответное движение и нетерпеливо потирался своим возбуждением о чужое. Два — его руки отправляясь в путешествие, скользили вдоль мужского крепкого тела, усеянного немногочисленными шрамами. Три — с губ Чанёля сорвался стон, он вскидывал бедра на каждую манипуляцию и рычал предупреждения. Но Бэкхён совершенно не чувствовал опасности, не останавливаясь, он уже не думал и не пытался понять, откуда в нем столько страсти и желания, откуда знания, он, просто поддавшись инстинктам, покрывал поцелуями чужую грудь, скользил ноготками вдоль пресса, кусал кадык и ключицы и извивался волной, пытался получить скорую разрядку. Смотря на него сквозь зеркальную призму, принц понимал, что окончательно потерял голову: у Бэкхёна чересчур сексуально выгибалась спина, было видно каждый позвонок, под лопатками разве что крыльев не хватало, и все блестело от пота. Бедра полные, аппетитные, и он так безрассудно ими вилял, вылизывая его пупок, что Чанёлю пришлось крепко сжать веки и медленно посчитать до пяти. Правда, не помогло, его глаза распахнулись, когда Бэкхён то ли случайно, то ли из любопытства провел ладошкой по выпуклости в его штанах, увидев неоднозначную реакцию, снова сжал губы и встретился взглядом с Чанёлем в отражении. Улыбнулся как ребенок, этой улыбкой словно говорил, что не виноват, что не специально, а потом, словно по щелчку, взгляд снова наполнился похотью и он, подмигнул через отражение так, как подмигивают портовые шлюхи, делая уже осмысленную волну всем телом. Быть может, правда бес живет в этом мальчишке? Или только вселился? Потому что принц не узнавал того Бэкхёна, которого видел ранее. Юноша отзывался на каждое прикосновение, тянулся за лаской и целовал неумолимо сладко, стонал слишком развязно для служителя Богов. Кровь приливала, возбуждение лишало здравого смысла, а Оракул нисколько не пытался остудить пыл Чанёля, и это привело к тому, что Бэкхён снова оказался на спине, уже оба нагие, и у Чанёля не было намерения останавливаться. От каждого касания Чанёля Бэкхён понимал, что еще чуть-чуть и все, он свихнется. Его разрывало ровно поперек, глотку рвал горячий, колючий воздух, и бедра, что целовал Чанёль, хотелось свести, закрыться от наслаждения, но Пак крепко его держал и не давал отстраниться, не забывая шептать, что Бэкхён принадлежит ему. Скулить, хотелось скулить, как жалкая псина, от желания, оно зудело под кожей, от него дрожали вены, и сердце раз за разом ускоряло свой ритм. Бэкхёну хотелось скулить от желания, он пытался уходить от наслаждения и сразу же идти ему навстречу, а Чанёль, как всегда, вовремя прижимал, подавался и целовал. Паника затопила его в тот момент, когда его повалили на живот, и даже поцелуи вдоль позвонков не успокаивали. Чанёль шептал нежности и пошлости, предавая ласкам места, где по его мнению у Бэкхёна должны быть крылья, подготавливая провидца к падению. Только Бэкхён совершенно не мог расслабиться. Было жарко и горячо настолько, что казалось в жилах течет чистое желание, лавина похоти, он чувствовал себя максимально сжатым в тисках страсти, даже вдох давался слишком тяжело. Ноги разъезжались, тело покрывала то мелкая, то крупная дрожь, хотелось достичь разрядки как можно скорее, но страх вынуждал его сделать шаг назад. Пытаясь высвободиться от пылких объятий и не находя выхода, он наконец понял, что судьба его настигла. Сам согласился на это, теперь оставалось смириться. Но поза не внушала ему спокойствия, пока он не завалился на одно плечо, сокрушая на него голову и наблюдая за принцем сквозь влажные ресницы и зеркало. Ночное освещение было скудным, несколько свечей давно потухли, часть нещадно трещала, и сейчас в отражении можно было поймать только силуэты, но этого хватало с головой. Чанёль, вновь обратив внимание на интерес Оракула к зеркалу, улыбнулся ему и, не отводя взгляд от потолка, влажно поцеловал нижние позвонки, разводя ягодицы в сторону. — Хватит, — не выдерживая натиска, прошептал провидец. — Хватит меня мучить и себя изводить. Чанёль сам не мог терпеть, поэтому не стал противоречить и принялся за то, зачем вообще сюда пробрался. Оракул с первым проникновением потерялся во времени и ощущениях, как бы принц ни старался, для него это было слишком больно. До бликов под веками и закусанных губ, Чанёль мягко целовал, нежно гладил и не шевелился, давая привыкнуть. — Тшш, мой хороший… — три глубоких вдоха и выдоха. — Готов? — и слабый, абсолютно неуверенный кивок. Ощущения обжигали, растлевали и уничтожали Бэкхёна — толчок и он теряет себя, еще один и Чанёль собирает его по крупицам и так раз за разом. Секунды растянулись в вечность, Оракул выплевывал немые крики удовольствия хрипами, давился стонами, в его тело вторгались слишком часто и быстро, и видеть это в отражении было больным, извращенным, но приятным зрелищем. В приглушенном свете свечей тело Чанёля казалось более мускулистым, его движения четкими, а ласки божественными, Бэкхён видел, как принц любил его тело, как отдавал всего себя в каждом прикосновении, и это только добавляло угля в непотухающее пламя. Мужчина не скрывал своего восторга, зацеловывал шею, оцарапывал ее зубами, не сводил пьяных глаз и шептал такое, отчего голова кругом шла и ноги снова и снова разъезжались, но принц держал его, посмеивался тихо, видя впечатления провидца, и целовал страстно. — С-стой. Чанёль… Разверни… Назвав его сладеньким, Чанёль развернул дрожащее тело на спину. Губы у Бэкхёна еще ярче заалели, кажется, его Оракул слишком часто облизывал их и кусал. Вытягивая его руки над головой, сцепив их пальцы в замки, Чанёль поцеловал Бэкхёна в уголок губ и снова вошел, наслаждаясь хриплыми стонами. До разрядки оставалось немного, Бэкхён уже был натянут тонкой струной и ждал пика, продолжая любоваться мужским телом, глядя в потолок. Это был самый громкий взрыв, что он слышал, самый яркий фейерверк, что видел, самое прекрасное, что ощущал. Эйфория наполняла его волнообразными толчками, все тело сотрясало, окружающие звуки стихали, а его сознание куда-то падало, ровно до приглушенного: — Тшш, мой хороший, — Чанёль уткнулся в его висок губами, обнимая одной рукой поперек тела, надеясь, что тот признает их принадлежность друг к другу, надеясь, что все закончилось и началось в этот момент. Но Бэкхёна неожиданно начало трясти, слишком резко и совершенно грубо, так сильно, словно из него вытряхивали душу. Глаза резало, сердце, словно сжали в грубый кулак, а на шею давило невидимыми веревками. Всплывшее сознание выкидывало воспоминание за воспоминанием, и те, где Бэкхён общался с богами, и те, где рассказывал судьбы людей, где наслаждался близостью с Богами, где впервые пришел Чанёль. Он больше не мог дышать, его трясло настолько, что отрывало от покрывала, Чанёль пытался прижать Оракула к ложе весом своего тела, успокоить, но лихорадка не прекращалась. Синие глаза, распахнутые в ужасе стали закатываться, и, испугавшись не на шутку, когда сердце под его ладонями перестало биться, Чанёль ударил по грудной клетке его провидца, но вместо сердцебиения в глаза ударила вспышка голубого света, и черное полотно застелило взор. // Собирая грозди винограда с самыми спелыми и алыми ягодами, юноша улыбался солнцу и ветру, думая о предстоящем ужине и ночи. Его мужа не было дома несколько дней, а сегодня им предстояла встреча. Он терпеть не мог разлуку, но понимал, что не в праве жаловаться. Чанёль вернулся домой с горой подарков и первым, что он достал, была шелковая туника и замысловатое украшение из цепочек на все тело. Бэкхён лукаво улыбнулся. — Был в столице? — С отцом виделся. Еще немного и он даст слабину, наследников у него больше нет, — прижавшись к Бэкхёну со спины, он нежно коснулся его щеки. — По пути я заехал к кузнецу и вот… — Хочешь заковать меня в цепи? — усмехнувшись, юноша потянул на себя набор цепочек, но взгляд зацепился за еще один предмет, он лежал в повозке и был похож на широкую доску. Не услышав ответа мужа, Бэкхён двинулся к лошадям и, одернув плотную ткань, засиял. — Зеркало? Я думал, ты их не любишь. Сердце тихо, в предвкушении забилось. — Но я хочу снова видеть, как ты извиваешься, когда я беру тебя, а эти цепи только добавят шарма твоему телу. — И откуда в тебе столько похоти, — закатив карие глаза, бывший жрец усмехнулся и крепко обнял мужчину, — но я думаю, нам обоим придется это по вкусу. — И не сомневайся, — засмеявшись, принц провел костяшками пальцев по нежной коже, его супруг улыбаясь, поддался ласке и, ухватившись за ладонь, поцеловал ее тыл. — Как думаешь, мы сильно прогневали богов? Бэкхён отстранился, сделал шаг назад и направился обратно в дом, он не любил затрагивать эту тему. Указав, куда поставить зеркало, провидец все же решил сказать то, что думал по этому поводу. — Ты самым наглым образом оборвал мои с ними связи, и я чуть не погиб из-за этого. — Но ты жив и… — Чанёль долго не мог простить себя за это. В том далеком прошлом он был готов рискнуть всем, но не думал, что может потерять Оракула. — И именно поэтому, я думаю, мы можем считать, что Боги простили и отпустили нас. Так или иначе, — он научился улыбаться и делал это слишком ослепительно, — я — твой, это ты доказал и мне, и им. Больше я не принадлежу им. Расплывшись в улыбке, Чанёль сжал Бэкхёна в объятиях и счастливо засмеялся. Он наконец-то признал это, спустя столько лет, Бэкхён признал, что они были предначертаны друг другу судьбой, и это самый лучший подарок, который получал он за всю свою жизнь, не считая самого Бэкхёна.