***
Через неделю после ее исчезновения уходят сны. Больше никаких невидимых прикосновений к затылку и волосам. Пропадает даже ее запах — острый, насыщенный медью и озоном, и Бен больше не оборачивается каждый раз, когда позади что-то щелкает. Или стучит. Это не Рэй, это его дом. Который, потеряв важную часть себя, все же живет по заведенному порядку. — Да, это я, а кто же еще... — глухо отвечает в трубку Бен и морщится, глядя на свое отражение в зеркале. Сейчас он до жути похож на отца, каким видел его в последний момент. Мертвого. Бледное лицо, выплывающее из полумрака, черные глаза и пустой взгляд. То, что Бен жив, выдает рот, шевелящийся в такт мыслям, выдают губы, выплевывающие совершенно никчемные слова. — Да, я в порядке, — прислоняется он к косяку двери и закрывает глаза, а громкий голос матери на другом конце линии сливается в ровный гул. Бу-бу-бу-бу... Она что-то пытается втолковать ему, но он даже не собирается слушать. Достаточно того, что она уже наговорила. За те слова ее можно было бы не прощать до конца жизни. Хотя разве это важно теперь? — Да, мам. Все будет в порядке. Пока, — эту ложь ему приходится выдирать из себя, но когда разговор заканчивается, становится куда легче. Проще. И тише. — Рэй? — Бен боится открывать глаза. Все еще стоит, прислонившись к двери и слушает. Тихие шаги. Ему просто до смерти нужен хоть один скрип на ступеньке сверху. Или мягкое касание ко лбу, как она умела это делать. Ее пальцы отгоняли дурные мысли и головную боль. Ее присутствие успокаивало демонов внутри. Или шепот на ухо. Я здесь, Бенни-бой. Я вернулась, как ты и хотел. Но вместо этого, когда он открывает глаза, на него пялятся белоснежные листки, усыпавшие поверхность столов, дивана и пол. Сотни одинаковых усмешек Рэй на них не скажут ничего нового.***
Еще через неделю мир словно забывает о ней. Выталкивает ее из своего поля, обезличивает ее лицо на фото-роботе, и Бену уже не кажется, что он описал ее правильно. Это не Рэй, это какая-то другая совершенно незнакомая девушка смотрит на него с листовки с издевательской ухмылкой, притаившейся в уголках губ. Кто ты такой, Бенни-бой? Он комкает и засовывает всю эту кипу нерозданных листов в мусорную корзину, и больше всего ему хочется как следует пройтись сверху ногой, сминая кривые лица. Не думает о Рэй еще полчаса, но затем сдается. Высыпает скомканные бумажные шарики обратно на пол, разглаживает бумагу и всматривается в чужое\все еще родное лицо. За что ты так со мной, Бенни-бой? Что я сделала тебе? Теперь ее черно-белое лицо смотрит на него жалобно, почти плача. И Бену самому хочется завыть. От безнадеги.***
— Она умерла, Бен. Что-то случилось, я это сердцем чувствую, — здоровяк в помятой байке с вылинявшей надписью, которую черта с два можно прочесть, вздыхает и качает головой. Он и сам выглядит так, будто уже исчезает. — Тебе стоит забыть об этом. Я серьезно, — это Финн, и его слова Бен все еще не хочет принимать как правду. Те же самые, что говорила и мать. Все они словно сговорились, и это даже забавно, учитывая то, что Лея никогда не видела Финна, а он ее. И все же они оба — предатели — лезут к Бену с бесполезными словами утешения, настолько фальшивыми, что блевать хочется. — Я не стану. Не могу. Это же Рэй, — Бен произносит ее имя с нажимом, как будто это поможет ей вернуться. Позовет оттуда, где бы она ни была сейчас. Вернет ее живую. Настоящую. — Да. Именно поэтому. Рэй не хотела бы. Ты выглядишь как дерьмо. — А тебе и выглядеть не надо. Ты и так... дерьмо, — Бен рывком поднимается из-за столика, расплескивая кофе, и люди в кафе смотрят на него с тревогой. Они боятся его, это он видит. Но масла в огонь подливать не станет. Просто уходит.***
Она снится ему впервые за долгие полтора месяца. Рэй сидит на кровати и осуждающе цокает, глядя на то, во что он превратился. А Бену остается только развести руками. С тех пор, как она исчезла, ему стало плевать на все. Так что во всем этом есть и ее доля вины. — Что ты наделал? — у нее такие тревожные глаза. Золотые, с вкраплениями черных пятнышек. — Нельзя так, понимаешь? Тебе нужно забыть все, Рен. — Рен? — переспрашивает он, думая, что ему это просто послышалось. Его зовут не так. Бен-Бен-Бенни-бой... — Где ты, Рэй? Как тебя найти. — Никак, — она улыбается, но так горько, что это никакая не улыбка. Просто гримаса. — Я там, откуда не возвращаются, Рен. Забудь. Ее руки такие холодные, словно превратились в лед. И прикосновения больше не успокаивают, жалят и ранят. И все же Бен терпит это все. Она с ним. Она снова с ним. — А теперь слушай меня, — она останавливает его руки, отстраняясь. — И слушай внимательно. Беги, Бенни-бой, пока они не забрали тебя. — Они? — он не понимает. Но тени сползаются со всех углов, живые, голодные. — Ты нужен им. Но я не позволю. Беги сейчас же. — А ты? У этой, ненастоящей Рэй, из сна нет ничего общего с девушкой с листовок. У нее ледяные руки, но живой взгляд. Как тогда, когда... — А я никуда от тебя не денусь, Рен. Это то, что никогда не изменится. Я всегда буду с тобой. Ее прикосновения жалят, но он принимает их с готовностью. Подставляет лицо под ее ладони, когда она ласково взлохмачивает спутанные грязные волосы. А от ее губ больше не пахнет озоном. Пахнет землей.***
Он сбегает за час до рассвета. За час до того, как в его дом врывается целый отряд полиции, с оружием, собаками, всем этим балаганом, который бы точно понравился Рэй. За час до того, как в подвале из земли достают закопанные останки девушки, чья личность подтверждается сразу. Из дома Бен не захватывает ничего, кроме налички, пистолета и целого баула с бумажными листовками. Смятыми и порванными, но потом приведенными в порядок, хоть ты их снова раздавай. Их он скидывает в воду, стоя на мосту. У него так мало времени, но все же он смотрит, не отрываясь от черно-белых лиц, исчезающих под серой толщью воды. Настоящая Рэй была другой. Такой, как сейчас. Она стоит рядом, и Бену больше не нужно прислушиваться к тихим шорохам, или шепотам. Он просто знает. Что она уже никогда не покинет его. И ее кроваво-красный рот с прилипшими крошками земли улыбается новому рассвету.