250 shades of black and white

Она никогда не смотрела так на него. С жадностью, разгоравшейся в глубине золотых глаз, с восхищением. Благоговением, точно перед нею было само божество, снизошедшее к простой дикарке с захудалого мирка на самом краю торгового пути. Все эти взгляды... А их было множество, Кайло считал их, перехватывая во время аудиенций, как будто это могло хотя бы на секунду утихомирить его собственную жажду, а затем ненавидел ее еще больше. Они никогда не предназначались ему. Когда он ее встретил, маленькую девочку с израненными ладонями и колючим взглядом прозрачно-серых, напоминавших о море и песке, глаз, она попыталась напасть на него. Со своим тяжеленным посохом, явно не подходившим для ее еще слабых рук, атаковала, собираясь сбить с ног. Он смеялся над ее попытками, потому что она была еще по сути глупым ребенком, она не понимала, что ему даже не нужно выхватывать меч или бластер. Чтобы убить ее, Кайло нужно было всего лишь щелкнуть пальцами. Обездвижить, спутать тело Силой, задушить, прижав невидимую ладонь к ее рту, выкрикивавшему грязные проклятья. Раздавить как мелкую букашку, заползшую в сапог. Вместо этого она заползла в самое сердце. Потом, гораздо позже, когда он увидел ее снова, в тренировочном зале. Она все еще напоминала ему дикарку — небрежно-связанные волосы, глаза, подведенные черным, грязно, смазано, превращая лицо в гримасу, и множество тряпок, намотанных одна на другую. Чтобы скрыть тело под множеством слоев и не дать увидеть настоящую ее. Тонкую словно игла, смертельно опасную, обманчиво хрупкую. — Ты неправильно ставишь блок, Рэй, — он любил издеваться над нею, зная, что она не удержится от того, чтобы ударить в ответ. Тогда, только в эти редкие моменты он мог дотронуться до нее по-настоящему, стиснуть в своих объятиях, не зная, что проще — удержать или удавить ее. Прижаться  грудью к ее спине, острым худым лопаткам, мокрым от пота, вдохнуть запах — запах раскаленной пустыни, марева, пустынной ящерки, забравшейся под камень. Этот запах преследовал его позже, когда он оставался наедине с собой. Точно она все еще находилась рядом, сидела на его колене, посверкивая подведенными угольно-черным глазами, внутри которых золотилась Тьма, все еще не взявшая всю ее, прозрачная Тьма. Точно она наклонялась к нему и не для того, чтобы укусить или выдрать волосы, хотя Рен позволил бы это и все остальное, но чтобы поцеловать его. Рассмеявшись прямо в рот довольным смехом. — А мне плевать, — огрызается она, скаля зубы, острые, белые, напоминая мелкого хищника, которого все склонны недооценивать. В тот день, в их первую встречу, он чуть не убил ее, а она чуть не выцарапала ему глаза, оставив на память незаживающий шрам. И эта тяга — взять, сломать, сокрушить — с тех пор только возросла. Он преследует ее по кругу, очерченному красным на полу в тренировочном зале, переступая мягко и тихо, кружит рядом, но все же в недосягаемости от ее посоха — она верна своим привычкам, она верна себе, она верна... не ему. Дразнит, делая выпад и отвешивая хлесткий удар тренировочным мечом по заднице. Это унизительно для Ученицы, и Рэй вспыхивает огнем, ее щеки расцветают нежно-розовыми пятнами, а в глазах клубится ненависть. — Я убью тебя, Рен! Слышишь? Убью!! — она кидается на него первой, размахивая посохом. Помечает его цепочкой синих пятен от ударов, царапин, когда по его щеке проходится ее ладонь — ничего общего с лаской, только боль. Дотягивается до изуродованного глаза, искусственного, вживленного в плоть, чтобы выцарапать снова. Наваливается сверху, сжимая бока острыми коленями — она вся сейчас соль и кровь: разбитая губа, вспотевший лоб, всклокоченные волосы — и бьет. Просто бьет, пока может. Пока он не перехватывает ее запястья, чтобы просто хоть немного побыть рядом. Почувствовать тепло ее тела, сердце, колотящееся о тонкие ребра. И больше всего ему хочется впиться ей в рот, разбитый, окровавленный, выпить соль с кровью, укусить, оставить хоть частичку ее себе. А она больше не дергается, молчит, молчит как мертвая рыбина и смотрит, дырявит Кайло своим взглядом — прозрачная Тьма, если такая вообще существует. Смотрит и молчит. Он думает об этом позже, в темноте спальни, в пустоте, которая сегодня до удивления насыщенна, ожесточенно водя ладонью по члену. Он думает о Рэй, которую ему хотелось бы себе. Но она не принадлежит ему. После спарринга она возвращается к своему Учителю, к Сноуку. Она садится ему на колено, прижавшись своим телом, разгоряченным, влажным от пота, к его костлявому плечу. И позволяет ему гладить ее бедра. Она шепчет ему что-то на ухо, громко смеясь, и это похоже на разговор двух любовников, слившихся в одно целое. Рэй вскрикивает, когда тот — тощий и худой, меньше всего напоминающий человека, но больше какое-то жуткое насекомое, все состоящее из тонких костей, острых сегментов, укрытое золотой тканью, раскладывает ее на полу, раздвинув ноги, и входит в ее человеческое тело, не предназначенное для совокупления. Она кричит, словно он убивает ее, она захлебывается этой болью, которую Кайло чувствует в воздухе точно свою — теперь он знает, почему-то, каким-то образом они с Рэй связаны, намертво примотаны друг к другу, хотя она предпочла не его. И вместе с болью ее накрывает чем-то другим, это куда больше, чем любовь, в этом нет ничего общего с наслаждением, в нем только верность. Слепая непоколебимая преданность. Болезненная. Невыносимая. Сноук слишком велик для ее тела, и кровь струится по ее бедрам, тяжелые влажные шлепки плоти о плоть, слабые крики, жалобные стоны Рэй заставляют Кайло терять последние остатки разума. Теперь Сноук не Учитель, он враг, и смерть его — жестокая, беспощадная — станет единственным выходом. Кайло отступает назад, сливаясь с темнотой, оставляя их вдвоем, потому что не хочет видеть и слышать финала. И все же затем Рэй возвращается к нему, к Кайло, неловко переставляя ноги, лицо искажено гримасой боли, шипя от каждого движения. Она берется за свой посох, раскручивая его в воздухе, напоенном запахом плоти, запахом разделенного удовольствия, она доводит себя до грани, переступая через боль. — Убей меня, — просит она шепотом. Ее губы просят, выталкивая непослушные, тихие слова, которые никто не должен слышать, а в глазах, впервые за все время, за долгие десять лет, что он провел рядом с Рэй, сквозит тоска. Страх и тоска. — Убей, потому что я сама не могу. Она знает, что он знает все. И даже больше. Но ее глаза прозрачны как вода на берегу, холодная вода над песком, ее мокрые губы на вкус как соль, потрескавшиеся, искусанные. И этот запах, чужой, не принадлежащий человеку, пометивший ее как свою собственность, однажды он сотрет его. — Я лучше заберу тебя себе. Рэй.