250 shades of black and white

Он знает, когда появиться. Прямиком после допроса, насквозь провоняв чужим страхом и собственным потом, прожарившись в тесной одежде. В шлеме, стиснувшем голову, от которого он избавляется сразу же. В висках колотится кровь вперемешку с болью, отдаваясь изнутри гулким нытьем, точно в затылок вогнали иглу. И медленно проворачивают снова и снова. Он приходит к ее утру, чтобы поймать тот самый короткий промежуток, где начинаются сны. Внутри светло и пусто — после кошмаров, насланных Сноуком в качестве своего последнего дара, здесь больше никогда не бывает темно. И кроме нее, никого нет. Рэй посапывает на своем убогом лежаке, закрыв лицо руками, и с его места ему видна только аккуратная линия подбородка и тонкая загорелая шея. Такая уязвимая сейчас — коснись, сдави в ладони и смотри, как она задыхается. Но нет, у него есть идея получше, и Кайло оглядывается в поисках двери, чтобы запереться изнутри. Из-за того, что они связаны Узами не целиком, — Рэй спит, и сознание ее затуманено сном — он снова теряется в пространстве. Стол выступает из пустоты наполовину, загроможденный разобранными деталями чего-то, что должно быть двигателем спидера, инструментами и одиноким горшком, в котором сохнет синяя небула. Не прижилась в жарком климате, похоже, и он небрежно давит цветок в пальцах. Эти убогие подарки от других его бесят. Но что бы ни произошло, куда бы она ни бежала, где бы ни пряталась, Узы все равно возвращают Рэй к нему. Рано или поздно он чувствует ее — фантомная боль отрезанной конечности, которой хочется прирасти обратно. И приходит. Как сейчас. Кайло собирает в ладони Тьму, сперва невидимую — это поток Силы, подвластной ему, — а затем на кожаной перчатке словно искры проступают. И их же, пока не успели просочиться сквозь кожу, он стряхивает Рэй на лицо, на руки, на плечи, укрытые покрывалом, таким ветхим, что того и гляди рассыплется волокнами на глазах. — Вот так... — шепчет он, наклоняясь над нею и вдыхая сонный аромат, исходящий от ее разогретой кожи. Слушает, как сердце начинает биться все медленнее, спокойнее, а тело погружается в бесконечную пустоту. Из такой уже не выбраться. Тьма, заползшая в уши, просочившаяся в кровь — выученная по старым голокронам Сноука — продержит ее в этом состоянии ровно столько, сколько понадобится Кайло. Спутает разум, стреножит тело. Все, как надо. — Ох, Рэй, — Кайло расстроенно качает головой, глядя на ее ладони. Все пальцы покрыты царапинами, мелкими ожогами. — Я ведь предлагал тебе все. А она выбрала это. Не жизнь, сплошной побег. От него, от себя, от Сопротивления, считающего ее чем-то вроде проклятой — они оставляют подношения для Рэй. Еду, цветы, все, чтобы она не чувствовала себя брошенной. А ведь им пришлось бросить ее. Из-за Кайло. Он позаботился о том, что никто из этих грязных ублюдков повстанцев даже взглянуть на нее не мог без страха потерять свои глаза. Он выдрал бы им языки за то, что они осмеливались заговорить с нею. Рэй была проклятой для них, для него же — божеством, которое полагалось чтить, как подобает. Не дешевыми подачками вроде пайков, ветхой одежды или увядших цветов. О, он о ней позаботится. И сейчас, и потом, когда наконец заберет на Мустафар, в семейный замок. — Спи, моя маленькая песочная змейка, — он укладывает ее безвольные руки вдоль тела, придавая ему молитвенное положение. — Ты все равно ничего не почувствуешь. Он не может оторваться от ее лица, такого спокойного, безмятежного. От ресниц, золотящихся на свету. От губ, сминающихся под нажимом черных пальцев. Будь она в сознании, закричала бы? Укусила за руку, пытающуюся погладить? Сейчас у нее нет такой возможности, Рэй вся во власти сна. И его. Он управляется с ее телом аккуратно, но быстро, избавляя от ненужной одежды. Раздевает, отбрасывая один слой одежды за другим — все эти тряпки, обмотанные вокруг груди, все эти пояса, обмотавшие талию. Тунику, обнажая маленькую ладную грудь с розовыми сосками, сморщившимися и затвердевшими от прохлады и его прикосновений. Грубо мнет ее, и под его руками расцветают алые пятна. Ей больно, особенно, когда он наклоняется, чтобы зубами впиться в сосок и потянуть, оставляя багровый след. За то, что она была непослушной девочкой. За то, что отвергла его в первый и десятый раз, предпочтя какую-то дыру за границей Внешнего сектора, и даже Узы не могут толком отыскать ее. Только так, во сне. Интересно, догадывается она, кто приходит к ней, пока она лежит без сознания в своей жуткой хибаре? Понимает, что он делает с нею? Конечно, понимает. Но поделать ничего не может. Кайло стягивает засаленные бриджи с ее ног, и ветхая ткань трещит от первого же рывка. Обнажает бедра, все в белесых полосках шрамов — одни от зазубрин в обломках кораблей, другие от вибро-ножей, оставленные на память от Ункара. Целует шрамы на лодыжках, поднимаясь выше, особенное внимание уделяя впадинкам под коленями. Кожа Рэй грязная, соленая от пота, но ему нравится этот вкус. Он переворачивает ее на живот, вялую и сонную, оглаживая по ягодицам, а затем заносит ладонь и отвешивает звонкий шлепок. Его собственный член дергается от этого звука. И от осознания того, что вот она перед ним, беззащитная, открытая. Он слегка раздвигает ее ляжки и увлажняет пальцы, затянутые в кожу перчатки, чтобы вогнать в задницу. Чуть-чуть, еще, по середину фаланги, слегка растягивая задний проход. Подготавливая к тому, чего он так долго ждал. Больно? Потом будет. От мерных частых шлепков ее задница уже вся алая, распухшая, и это заводит. — Я старался, Рэй, — Кайло наклоняется еще ближе, и пальцы его толкаются глубже, стиснутые тугими мышцами. Почти на всю длину. — Я, правда, старался. И знаешь, что? Похоже, ты просто не понимаешь по-хорошему. Он устраивается поверх нее, вдавливая в тесный неудобный лежак, поворачивает голову так, чтобы видеть хотя бы часть ее лица, и наматывает на ладонь волосы, дергая на себя. Рэй заслужила эту боль. И даже больше. Его пальцы уже ходят ритмично, резко, имитируя толчки члена, который он все еще держит в штанах, но уже почти сомневаясь, не трахнуть ли прямо сейчас. Разодрать ее до крови, потому что член его уж явно побольше и потолще этих трех несчастных пальцев, что буравят ее прелестный отшлепанный зад. — А так до тебя дойдет. Не сегодня, — Кайло с сожалением отпускает ее волосы, увы, у него всего две руки, а так загнал бы свободную ей в ротик, между этих сомкнутых сном губ, и выебал еще и с другой стороны. Пока она молчит, совершенно не сопротивляясь. — Но в конечном счете, однажды ты поймешь. Кое-как стаскивает с себя ставшие тесными брюки, вместе с бельем, устраивается между ее разомкнутых бедер и направляет член внутрь. О, там тесно, тепло и небольшая сухость — это не такая уж и беда. Рэй же не против. Он смотрит на ее спящее лицо — да она почти улыбается. Какая жалость, что, проснувшись, она скорее всего будет стонать от боли. Ее улыбки он ведь недостоин. И приходится довольствоваться тем, что есть. Первый толчок болезненный даже для него, и Кайло ерзает, устраиваясь поудобнее. Коленями раздвигая ее бедра шире, чтобы облегчить движение. — Я, наверное, порву тебя, — его темп становится рваным, неистовым, и от шлепков яиц о ее промежность, от этого ритмичного звука голова идет кругом. Проклятье, он даже одежду толком не снял, не успел. Вот почему ему так душно, так жарко. — Но ты заслужила. Могла бы быть посговорчивее, — он толкается сильнее, загоняя член на всю длину, и он весь блестящий от крови. — Могла бы пойти со мной, могла бы... полюбить меня! — стенки внутри такие тонкие, и когда он растягивает ее задницу пальцами, то чувствует дополнительное давление на член, и это таааак хорошо. До звезд, взрывающихся под веками. До сладких судорог в ногах, до поджимающихся яиц. До... Он забивается в Рэй из последних сил, вдавливая ее в матрац, и рычит, впиваясь зубами в ее плечо, чтобы заглушить стон, рвущийся изнутри. Кайло отваливается от нее довольно, сыто ворча, вытаскивает пальцы из ее задницы и растирает по влагалищу сперму и кровь. Нет, все неправильно, ему хочется смотреть на нее. Смотреть в глаза, только вот... она этого точно не выдержит. Он подтаскивает к себе ее тело, обнимая за плечи, устраивает на плече ее прекрасное личико, замаранное алыми отпечатками, и целует в лоб. — Ну вот, — она такая тихая, такая прекрасная, такая... желанная, снова. — А ты боялась. Помню, как орала, как дергалась в кандалах. Помню, как удирала по краю обрыва, но ты же оглянулась. И я решил, я поклялся себе тогда, что найду тебя. И верну. Любой ценой. От податливости ее тела, от мягкости кожи, соленой от пота, от резкого запаха крови, бьющего по ноздрям он хочет ее снова. Теперь возбуждение не такое сильное, но нужно не так уж и много, чтобы завестись. Например, сдернуть зубами перчатки, все в подсыхающих белесых разводах, и голыми пальцами водить по шее. Представляя, что он стиснет ее, предоставляя Рэй выбор. Дышать или нет — это исключительно ее дело. Или по ребрам, выстукивая незатейливую мелодию, откуда-то из голонета. Колыбельная? В самый раз. Он убаюкивает ее, покачивая в объятиях, а затем устраивает на коленях, спиной к себе. Так, чтобы поднимающийся член терся о задницу, о тугой проход, куда он ей вставит, только нежно. Любяще. — Ты сейчас спишь, видишь что-нибудь... — иногда ему хочется разбудить ее. Или хотя бы добавить в сон что-нибудь из реальности. Той самой, где он трахает ее в какой-нибудь из любимых поз. Распятую на столе, на четвереньках, вернее, удерживая на весу так, чтобы она не свалилась. Или просто сидя на его коленках, как маленькую послушную девочку. Его член так и тыкается в эту маленькую дырочку, изрядно растянутую пальцами и все равно тугую. — А мне... — Кайло шепчет ей на ухо, слегка прикусывая мочку. — И так сойдет, да? Он даже кивает за нее, сжав подбородок, играется словно послушной куклой, приподнимая и насаживая на член. Мягко, нежно. Можно даже не двигаться, ему хорошо и так. Из влагалища все еще вытекают остатки спермы, капая на постель, и из нее вышла отличная смазка. Самое то для лучшего скольжения. — Они приносят тебе цветы, пайки... Подарки. А я просто трахаю. И люблю. Он кончит в нее снова и снова. Он выебет Рэй сегодня. Если успеет, то трижды, пока не закончится действие усыпляющей Тьмы. И возможно через пару дней, когда Узы приоткроются достаточно, чтобы снова выследить ее. Расстояние не помеха. Он ведь поклялся, что они будут вместе. Любой ценой. А ее тесная попка, принимающая весь его член, на полную длину, громко шлепаясь о яйца при каждом толчке, идеальна, другой такой он точно не найдет.