Ох и трудно же понять чужую душу.

Двадцать пятого июля Илья проснулся утром и ещё в постели выслушал от Соло пару анекдотов по поводу того, что "с каждым годом торт горит всё ярче" и про то, что "без приглашения на день рождения приходят только близкие друзья, возмущённые соседи и наряд милиции". Оделся. Позвонил маме в Москву. От неё выслушал о том, что "ты такой большой мальчик, тебе давно пора жениться." Посмотрел на Соло. Решил, что насчёт женитьбы думать рановато. Терпеливо выслушал восторженные крики-поздравления немки, которая успела ворваться в их номер, взорвать хлопушку и облить шампанским стол. Дождался пока Соло вежливо выпроводит Габи за дверь. Вкусно позавтракал: Ковбой был так любезен, что специально для него приготовил картофельные драники, которые так любит Илья. Ещё позвонила мама, передать, что "бабушка Настя, тётя Глаша, тёт--" все эти бесконечные родственники и знакомые передают поздравления. На кой он, Илья, им всем нужен? Чуть не подрался с Наполеоном за то, что тот пытался встрять в разговор и тоже пообщаться с его, Ильи, мамой. Но это опять же - рановато. Почти сразу же после этого во второй раз чуть не подрался с Наполеоном, когда по дороге в штаб, в автобусе, тот полез целоваться. Илья не целуется в общественных местах. Он не гей. Он просто любит Наполеона (но тому об этом знать, конечно, не обязательно). Уэйверли щедро одарил их выходным днём, попросив только ("ну так, самая мелочь, господа") проследить за новым объектом, заехать к его другу, агенту ми6, и взять у того какие-то бумаги, приобрести у торговца оружием кое-какие боеприпасы, осмотреть квартиру какого-то брокера и допросить оного, связаться с ещё каким-то агентом и, наконец, составить какой-то отчёт... Но это, конечно, мелочи, а так - у них выходной. Но как-то всё же получилось, что пока они занимались всеми этими мелочами, день плавно перешёл в глубокий вечер. Соло расстроился. И назвал босса нехорошими словами. Илья не говорит нехороших слов. Но на всякий случай эти он записал. Он всегда записывает. Никто не вкурсе, но у Ильи есть свой священный грааль ругательств - блокнот, в который Илья скурпулёзно записывает всю изощрённую брань Габи, Соло, и даже Уэйверли (тот, как ни странно, бывает на неё особенно щедр). Но сегодня Уэйверли не ругается. Когда они под вечер сдают ему отчёт, он, как бы невзначай, поздравляет Илью с днём рождения, желает никогда не возвращаться в Советский Союз, и благодарит его за то, что сегодня Илья не разнёс ни одного гостиничного номера. Это странное поздравление. Но босс ещё подаёт Илье какой-то конверт и Илья спокоен. По дороге обратно всё-таки приходится немного побить Соло. Тот покушался на его конверт. Он почему-то считает, что там любовное послание. От кого? Илья не понимает. Он надеется, что в конверте открытки из СССР. Но... Они оба не угадали. Там оказываются всего лишь деньги. Илье они не нужны. Он отдаёт их Наполеону в качестве моральной компенсации за новоиспечённый синяк на его боку. А Соло почему-то спрашивает адрес его матери. И сначала Илье не хочется отвечать. Ра-но-ва-то. Но американец, улыбаясь, как будто это не его били минуту назад, объясняет, что эти самые деньги неплохо было бы отправить матери Ильи. И Илья признаёт, что Соло иногда бывает очень сообразителен. Мысленно признаёт. А вслух Илья ничего не говорит. Только перед самым отелем, там, где фонарь почему-то не горит, Илья по-французски целует Соло. А затем по-английски быстро ретируется в сторону их номера. Да уж, каких только "штучек" не набрался Илья на этом проклятущем западе... Но от Соло (и Илья уже давно это знает), скрыться почти невозможно. Так что в номере Илью быстро прижимают к стенке, горячо дышат ему в шею, трогают везде где можно и нельзя, целуют и кусают, в общем, не отпускают минут пятнадцать. Хорошо, Илья не против. Но Соло сам отстраняется. Окей, а вот это уже что-то странное. Илья удивлён. И должно быть этот плут углядел замешательство на лице Ильи - он смеётся. "Я просто хочу сначала подарить тебе подарок, Илья!" и лезет под кровать, предоставляя Илье возможность для отступления. Но Илья не уходит. Если честно, и никому не сказать, то Илье даже немножечко (ну совсем чуть-чуть) интересно, что же для него приготовил Наполеон? Тот вылезает из под кровати. Значит это не подарок в виде полного и внезапного исчезновения из жизни Ильи... Ладно, что-то другое. Тот протягивает ему коробку. "Открой". Как будто и без него Илья не знает, что коробку следует открыть... Фотокарточки! Те самые, которые не удалось забрать, когда в спешке покидали один из бесчисленных отелей! Как!? Это приятно. На фотокарточках море - Илья любит море, и потому фотографирует его постоянно, на фотокарточках пёстрые рынки Стамбула и Афин - Илья любит краски, колорит этих мест, и тоже фотографирует, на фотокарточках буйная тропическая зелень - Илья любит её причудливые узоры... Но нескольких карточек не хватает. На них Соло. Илья любит Соло! "Где!?", требовательно спрашивает он. Наполеон не понимает его, он говорит, что старый фотоаппарат, должно быть, спёрли, и указывает на новый, лежащий в коробке с фотокарточками. Нет, Илья не говорит про фотоаппарат. Хоть уже заметил его, и тот ему очень понравился, спасибо. Соло выбрал очень хорошую и дорогую модель. Марку Илья даже не знает - таких не бывает в Советах. Но есть кое-что поважнее. "Где. Остальные. Карточки?". "Вот эти, что ли? Я думал они тебя не интересуют...", говорит Соло, доставая из чемодана ещё одну стопку фотографий. Теперь всё в порядке. На этих - море и Соло, стамбульский рынок и Соло, Соло и какая-то пальма... Соло, Соло, Соло. Илья улыбается. Вот это - его настоящее богатство. Он забирает у Наполеона эти карточки и бережно кладёт их к остальным. Он ничего не говорит, а американец почему-то начинает улыбаться. Странный он, конечно. Но Илья привязался к нему. И подарок хороший. "Спасибо" говорит Илья, и удивляется, когда замечает на щеках Соло румянец. "Должно быть, жарко", думает Илья. И правда, жарковато... к его губам тянутся чужие жадные губы, ловкие руки обхватывают его талию, пряное дыхание обжигает Илью... Да. Очень. Жарко.