Italian Boy

Друзья начинают называть Курта жалким. И под «друзьями» он подразумевает Жана-Батиста. Он был один длительное время, никогда, в самом деле, не встречался ни с кем кроме Адама, хотя он и не уверен, можно ли это назвать отношениями. Курту нравился Адам, он был таким милым парнем, тем типом людей, которые нравятся учителям и родителям, да и к тому же, он был типом Курта: блондин, высокий, привлекательный, старше Курта. Им было весело вместе, они разделяли интересы друг друга. Но по каким-то причинам, не было искры. Курт сопротивлялся неделю, прежде чем признал, что, каким бы милым парнем ни был Адам, из этих отношений ничего не выйдет. Курт поставил свою безумную романтическую мечту выше парня, которые подходил почти под все его смехотворные стандарты. Кто-то назвал бы его неразумным за это, но Курт вздохнул с облегчением, когда они расстались. И, несмотря на одиночество, Курт не позволял своим друзьям таскать его по клубам. Курт ещё не открыл свою внутреннюю клубную диву. Хоть он и любил быть в центре внимания, в клубах ему казалось, будто все жаждут выпендриться, и эта идея его не очень привлекала. Курт всегда стоял в углу, выпивая и наблюдая за сходящими с ума друзьями. И хотя зрелище было потрясающим, он не хотел тратить очередную ночь в переполненном людьми месте с громкой музыкой, а на следующее утро вонять как заядлый алкоголик и чувствовать себя ужасно из-за того, что он не видит ничего привлекательного в смазливых парнях, пытающихся клеить его тупыми пикап шутками. Открыться людям довольно трудно, и Курт не хочет делать этого, не хочет терять контроль над людьми, не заслужившими этого. Поэтому, когда бы Жан-Батист ни возвращался домой с очередным парнем или девушкой и смотрел на Курта скорее с сочувствием, чем с осуждением, Курт этого не переносил. В такие моменты он совершенно серьёзно собирался съехать. Он бы не назвал «милым» проживание с такой эгоцентричной, любящей внимание, королевой драмы, коей, безусловно, являлся Жан-Батист из «Горлодёров» (хотя иногда Курту становилось страшно от того, как они похожи), или с постоянно играющим на своих бесчисленных гитарах Эллиотом Старчайлдом Гиллбертом (хотя Эллиот был милашкой, у него были свои тараканы). Но каким-то образом, несмотря на то, какой разношёрстной была эта тройка, они очень хорошо делили между собой лофт, и это было сюрпризом даже для Курта, так что он мгновенно осознавал, что съезжать — не решение. И хотя глубоко в душе друзья его действительно поддерживали, Курт всё ещё чувствовал себя безмерно жалким. Это чувство грызло его изнутри, бог знает сколько времени, но в итоге произошло кое-что, что вдохновило его и заставило перестать жалеть себя. Именно из-за этого Курт начинает учить итальянский. Он убеждает Эллиота, что ему это просто нужно для Vogue, с влиянием-то итальянской моды на мир, и пытается убедить Жана-Батиста, что это ему просто нужно для рецептов, с влиянием-то итальянской кухни на меню их лофта. Парни обмениваются взглядами недоверия, но к концу дня уже не спрашивают его. Бог знает, насколько они сами странные. И, несмотря на алиби, когда Курт рыскает в интернете в поисках сайтов изучения иностранных языков или забегает в книжный магазин посмотреть соответствующую учебную литературу, он не думает о моде или еде. В его голове лишь красочные воспоминания прекрасных медово-миндальных глаз незнакомца. Теперь большинство его вечеров проходят за метаниями по кухне, проверками, готов ли соус, или мытьём посуды, и всегда прослушиванием аудио-курсов, щедро обещающих ему итальянский за двадцать дней. Базовые выражения не такие трудные, и Курт запоминает их все примерно через десять минут. Но затем он тратит добрых полчаса, приветствуя себя в зеркале, произнося «Ciao», «Come va?», «Buon giorno» и другие фразы снова и снова, чтобы практиковать своё произношение. Затем он начинает практиковаться на Брюсе, пожимая его руку и выстраивая простейшие диалоги. Где-то в самый разгар всего происходящего он краем глаза замечает своё отражение в зеркале — он сидит в пижаме, у него на голове полный беспорядок, и он пытается пожать руку подушке. Курт чувствует себя совершенно странно, и заканчивается всё хихиканьем над тем, как глупо это выглядит. Он чувствует тепло, разливающееся в животе. Хоть это и глупо, ему определённо весело. Одним из упражнений является запись своего собственного голоса и сравнение его с готовым аудио. Курт ёжится от звука собственного голоса. Этот американский акцент просто ужасен. Он надеется, что Итальянец не возненавидит его сразу же, как только услышит, во что тот превратил его родной язык. Он фокусируется на гласных, повторяет слова медленно, а затем быстрее. Совет номер один в книге — «практиковаться с носителем языка и подражать их произношению». Парни в его клубе самообороны довольно «прикольные чуваки», как назвал бы их Финн. Он начинает практиковать итальянский с ними, очень незаметно, добавляя по несколько выученных им слов в разговоры то тут, то там. Когда они замечают его новый бзик, то пытаются узнать, зачем, но всё, что делает Курт, это краснеет и заикается в ответ, и тогда они смеются, говоря ему, что самая важная фраза — это «Da te o da me?» [К тебе или ко мне?]. Один парень незамедлительно рассказывает ему одну пикап шутку: «La sai la differenza tra parlare e fare sesso? — No, — Allora andiamo a casa mia a parlare» [- Знаешь, в чём разница между разговором и сексом? — Нет. — Тогда пойдём ко мне, поговорим.], и хотя это совершенно банально, Курт смеётся, потому что действительно понимает её. Затем они начинают жестикулировать и говорить слишком быстро для уровня Курта, так что он просто поражённо смотрит на них. По крайней мере, теперь он знает, к кому нужно обращаться, если ему вдруг понадобятся двусмысленные фразочки. Он оставляет эту информацию на будущее, далёкое будущее. Потому что… Кто знает? Может, Итальянец поведётся на это. В качестве альтернативы парням из кружка самообороны, Курт начинает выхватывать итальянских туристов из цепких коготков Шоны — его коллеги из закусочной. Он приближается к ним быстрее ястреба и без каких-либо зазрений совести использует их для того, чтобы практиковать свой начинающий уровень итальянского языка. В основном это милые пожилые пары, которые после сорока лет работы и жизни в одном месте, внезапно решили узнать мир, заручаясь финансовой поддержкой своих бесчисленных богатых потомков. Это невероятно согревает сердце, когда видишь их почти детскую реакцию на обычные вещи. Курт отгадывает значения всех типичных итальянских возгласов и жестов, оставляя заметки не только об их заказах, но и о новых словах, позже преподнося им Американскую Мечту на тарелке. Они удивлены и одновременно рады его навыкам в языке, даже больше чем размерам блюд. И кроме бесценной практики языка, чаевые становятся больше. Он ловит себя за напеванием итальянских песен по дороге на занятия и с них, когда понимает, что это действительно очень хорошая идея, раз уж об этом говорит совет номер пять. Видимо, когда люди поют на иностранном языке, длительность гласных увеличивается, и акцент становится менее заметным. Песни запоминаются легко, он всегда был человеком музыки, и постепенно его словарь расширяется. Сверх того, Курт не обделяет внимания два других важных аспекта: чтение и письмо. Чтение бывает трудным, потому что разные гласные могут читаться по-разному в зависимости от позиции в слове, но Курт знает, что с английским в этом плане всё гораздо хуже. Грамматика сложная, хотя буквы и остаются теми же, и чтение слов по-прежнему кажется чем-то гораздо более логичным. Он молча благодарит леди Судьбу за то, что решил не ездить на занятия по самообороне в Чайнатаун. А каждую субботу Курт проводит, молчаливо восхищаясь Итальянцем, сидя за несколько мест от него, желая стать достаточно уверенным в себе, чтобы заговорить. Несмотря на всю практику он всё ещё крайне неуверен по поводу своей речи. Есть какой-то психологический барьер, и он точно не готов выставить себя дураком перед кем-то, кто уже стал неотъемлемой частью его мыслей. Это всё заканчивается в одну субботу, когда Курт, зайдя в автобус, обнаруживает, что он пустой. Ладно, не пустой, там несколько других пассажиров, которых он время от времени видит: женщина с афро и красными наушниками, бабушка с цветочной шляпой и парень, который, кажется, всегда под кайфом, но Курт чувствует, как его сердце падает. Итальянца нигде не видно. Всю поездку Курт не может спокойной сидеть. Музыка не особо отвлекает, потому что в голове у Курта вертятся множество тревожных вопросов. Что, если его депортировали обратно в Италию и теперь он раб на апельсиновой плантации? Что, если его семья попала в мафию, соперничающую с бандой, как в Вестсайдской Истории? Что, если его расписание изменилось, и теперь он ездит на этом автобусе по пятницам? Что, если он выиграл в лотерею и теперь водит шикарную дорогую машину вместо того, чтобы кататься на автобусе? И всё это выливается в один большой вопрос. Что, если Курт больше никогда не увидит Итальянца снова? Эти мысли как ушат холодной воды в лицо Курта. Он не понимает, почему это так, почему он чувствует себя таким преданным и расстроенным. Как он смог так сильно привязаться к человеку, которого всего лишь видит в общественном транспорте, даже не зная его имени или хоть чего-нибудь о нём. Всю неделю Курт пытается смириться с мыслью, что он повёлся на фантазию, абстрактную идею о чём-то, что покончит с его одиночеством. Ему становится интересно, почему он решил учить итальянский и с таким трудом выбирал свои наряды по субботам, почему он начал рисовать низких темноволосых парней вместо высоких блондинов в набросках для Изабель. Интересно, почему он верит во что-то столь иррациональное, продиктованное судьбой, в сильное, но случайное влечение, вместо того, чтобы искать настоящие отношения. Он изливает всё своё внутреннее смятение Эллиоту в четверг вечером за Тайским ужином и бокалом красного вина. Он знает, что может доверять ему, потому что Эллиот понимает. Он понимает, каково это — быть одиноким в море, полном парней, как тяжело найти кого-нибудь, чтобы просто поговорить, поулыбаться и позволить себе помечтать. Эллиот рушит все стереотипы: он тоже ждёт любовь всей своей жизни, и Курт рад, что может довериться ему. Всегда такой спокойный и разумный Эллиот убеждает Курта, что он не сумасшедший и советует ему просто подождать до следующей субботы. — Если он будет там, поговори с ним, посмотри, как пройдёт, — Эллиот пожимает плечами, вытаскивая палочками креветку в кляре, — если нет — ладно, раз ты у нас веришь в судьбу, значит просто не суждено. Курт постоянно поражается тому, как быстро Эллиот находит выход из, казалось бы, безвыходных ситуаций. Курт всегда считал себя самым зрелым и разумным человеком в их компании, но теперь, когда он — тот, кто теряет голову из-за совершенно незнакомого человека, он рад, что Эллиот рядом, чтобы помочь ему успокоиться. Он однозначно самый нормальный человек, которого Курт когда-либо встречал. На следующий день Эллиот приносит ему канарейку в клетке, и Курт совершенно меняет своё мнение по поводу «нормальных» и «разумных» вещей. — Что… Это? — спрашивает он Эллиота, наблюдая за маленькой жёлтой птичкой с подозрением.  — Это канарейка, милая дама на углу Семьдесят Седьмой улицы продавала её за полцены, так что я подумал, почему бы мне не купить её для моего друга Курта? — он проводит пальцами по оперению маленького создания. — У тебя, кажется, много чего в голове, и тебе не помешало бы отвлечься. — Мне не нужно… — Смотри, Курт, честно говоря, мы все знаем, как ты одинок, — говорит Эллиот и буквально сыпет соль на раны Курта своими словами. — И я просто подумал, тебе бы не помешало завести пернатого друга, о котором просто заботиться, и который стал бы отвлечением от твоих… Других проблем. — У меня нет других проблем, Эллиот. Есть всего лишь незнакомец с автобуса, люди всегда смотрят друг на друга в общественном транспорте, это ничего не значит…  — Это значит что-то для тебя, — говорит Эллиот, и Курт затихает. Слова Эллиота что-то задевают внутри него. Да, это значит что-то для него, и поэтому это так важно. Потому что это заставляет его чувствовать, дышать, узнавать что-то новое и с нетерпением ждать чего-то нового. Это не должно подходить под определённые стандарты, чтобы быть важным. Кого заботит, что это не что-то обычное? Это заставляет его улыбаться, поэтому это важно. Он никогда не рассматривал ситуацию целиком с другой точки зрения. Эллиот наклоняется и смотрит, как маленькая птичка клюёт свои пёрышки. — Просто дай ей шанс. Это канарейка, возможно, она споёт с тобой. Курт вздыхает. Правда в том, что он одинок. Он хочет кого-нибудь особенного в своей жизни, но не просто кого-нибудь. Он хочет человека, который будет идеально ему подходить, и кого Курт будет тоже считать идеальным. У него нет ни малейшего понятия, почему Эллиот считает это хорошей идеей, но он думает, что может попытаться. — Это мальчик, да? — наконец говорит он, смотря на маленькую канарейку в клетке. — Я назову его Паваротти. — Значит, итальянский, — Эллиот смеётся в ответ и незамедлительно получает сильный толчок.