Акутагава и тюльпаны

      Акутагава Рюноске, в сущности, был ужасным человеком.       Он об этом знал, собой гордился и нес это знание в массы - благо, способностями к убеждению жадноватые боги его не обделили. Так что "монстр", "чудовище" и "дьявол" были самыми нежными прозвищами, которыми награждало его за спиной запуганное стадо овец, в обиходе именующих себя людьми, пусть даже с некоторыми он работал в одной организации. Для особо одаренных индивидуумов его нечеловечность даже не ставилась под вопрос - чем Акутагава втайне был крайне доволен и что неоднократно подчеркивал в речи, которую сочинял на свои похороны - нестабильная и полная неожиданностей работа приучила его всегда ждать от жизни худшего. Речь эту, по плану эспера, должна будет прочесть Хигучи, с присущим ей трагизмом и воодушевлением, правда, впечатлительная барышня была еще об этом не в курсе (эту волю он изъявлял в завещании, для которого выделил отдельный блокнот) - все же Акутагава заботился о своих подчиненных.       Однако он, к его великому огорчению, все еще был человеком, несмотря на многочисленные попытки опровержения этого факта, и, как и любой другой представитель людского племени, обладал чувствами и эмоциями - в самом зачаточном их состоянии, но тем не менее.       Поэтому, зайдя в один прекрасный день в свой кабинет и обнаружив на столе скромный букетик из пяти красных тюльпанов, перевязанных игривой синей ленточкой, он озадачился. До этого все утро протекало совершенно обыденно и ничего не предвещало беды: миссия была выполнена успешно - естественно, - настырные смерды из Агентства не являли ему свои не обезображенные интеллектом лица уже почти с неделю (Акутагава зачеркивал в специальном календаре дни, когда он их не видел, настолько праздничным это было), и дражайшие коллеги тоже не спешили навязывать ему свое общество, что было в данный момент только на руку. Потому что Рюноске слишком долго работал над имиджем бесстрастного ублюдка, чтоб так просто позволить этим усилиям пропасть даром. Так что ошарашенный и сбитый с толку светлый лик эспера узрело только зеркальце его сестры, невесть что забывшее на том же столе среди разложенных по стопкам девственно чистых документов.       Но, краем глаза увидев свое отражение, Акутагава быстро пришел в себя - не пристало ему долго с тупым выражением лица зависать в пространстве, он же не человек-тигр, в конце концов, чей интеллект Рюноске оценивал примерно как свои способности к адекватному общению с людьми - то есть ниже плинтуса. И только возвратив себе утраченное достоинство: некоторую мрачную торжественность и одновременно возвышенную скуку в глазах, - он осторожно приблизился к... объекту. Объект не реагировал и продолжал мирно лежать на деревянной покрышке, распространяя флюиды добра и беспросветного счастья, - Акутагава мог даже уловить их носом. Но долго стоять в боевой готовности в пустом кабинете было как-то неловко и вообще, честно говоря, по-идиотски, так что Рюноске постарался расслабиться и дезактивировал Расемон, после чего аккуратно ткнул первым попавшимся карандашом в зеленый лист. Лист его проигнорировал, и Акутагава удовлетворенно решил, что опасность в этом кабинете представлена исключительно в его благородном лице и можно уже, наконец, взять букет в руки. Чтобы изучить, разумеется, мало ли, это новая разработка биологического оружия, предоставленная ему на критику и унижение, о которой его забыли предупредить (такое случалось)? Он осторожно зарылся носом в багрово-алые лепестки и поглубже вдохнул - на ядовитые испарения также необходимо проверить.       Тюльпаны ядом не пахли, а если и пахли, то очень хорошо маскировались под... ну, знаете, тюльпаны. Акутагава отнял цветы от лица и задумчиво кашлянул. Что-то в этом всем было... необычное такое, даже неожиданное. Он покрутил букет в руках, но ни выцарапанного на листах проклятия, ни открытки, насылающей на весь его род сибирскую язву, чуму и поголовную ментальную кастрацию, нигде не наблюдалось. Рюноске даже дотошно пошарил на столе, и в столе, и под столом - так или иначе, он перерыл весь кабинет, но к ответу на загадку ничуть не приблизился.       - Ладно, - наконец решился он применить последнее средство, - чего ты добиваешься? Говори немедленно или хуже будет, - он грозно уставился на цветы, активируя злой взгляд №5, - тот самый, с нервно подергивающейся бровью и капелькой пены в уголке рта - это прибавляло образу необходимые вкрапления безумия и оригинальность.       Букет безмолвствовал.       Акутагава грозно смотрел, а винтики в его голове судорожно крутились, отыскивая решение этой дилеммы. Если нет яда, нет проклятий, вроде бы пушки из листьев не торчат и невнятной способностью цветы не блещут, то...       Рюноске раскрыл ладони и опустил руки. Букет грустно упал на пол, и ленточка, удерживающая цветы вместе, обиженно порвалась. Тюльпаны укоризненно рассыпались по паркету у ног замершего эспера.       Если это цветы как цветы, то есть как букет, то, очевидно, это подарок.       Но.       Но.       Кому вообще это в голову могло прийти?!       - Еще ж додуматься надо, - бесшумно вздохнул Акутагава и пошевелил ногой ближайший цветок. Тюльпан отозвался новой волной нежного аромата и чуть слышным скрипом листьев. - Может, перепутали кабинеты?..       Нет, тут же в мыслях оборвал себя сам эспер, невозможно, кабинет он выбирал долго и тщательно, принимая во внимание все свои предпочтения и капризы. Основной корпус поместья его не устроил, ибо там сутки напролет было полно народу, занятого исключительно ничем: они дрались или разговаривали, пили или дрались, - так или иначе производили шум, чего Акутагава очень не любил. Иногда он даже склонялся к мысли, что мафиози большее количество времени проводят, не совершая убийства и плетя интриги, как заверяют детективные романы, а бессмысленно шляясь по коридорам основной базы, единственной целью ставя себе доведение его, Акутагавы, до белого каления.       Потому, как только он дослужился до права голоса в организации этого синхронного грехопадения, именуемого в народе Портовой мафией, он потребовал соорудить отдельную пристройку к базе исключительно для его нужд и комфортного существования. Когда боссы заикнулись о затратах, и чьей-то чрезмерной наглости, и что кому-то нужно социализироваться (будь проклят Дазай с его психологией!), он промолчал, но на следующий день первым же делом начал исполнение приказа (общение с людьми) с подготовки будущих собеседников - то есть с тотального геноцида всех раздражителей, коих на первом этаже (единственном, куда он успел добраться) оказалось из всей массы 99,9%. 0,1% был сам Акутагава, а себя за раздражитель он почитал лишь в те моменты, когда вспоминал про своего неугомонного наставника и не мог выкинуть планы изощренной ему мести из головы (это потом он придумал их записывать).       В общем, боссы в скорейшем порядке пересмотрели свое решение, и пристройка быстро была возведена и отдана в безраздельное пользование Акутагаве. Иными словами, кроме него здесь никто не жил, так что ошибиться было невозможно. Правда, настырный исполнительный комитет все же не сдался без боя и заставил его смириться с наличием у пристройки подвала, который использовался как место пыток заключенных и ожидания избавления от них - то бишь, смерти. Но это не суть, под крики умирающих Акутагава еще в детстве засыпал, как под колыбельную, и во взрослом состоянии его предпочтения ничуть не изменились.       Так или иначе, стоя в кабинете и бессмысленно таращась на букет, причину и цель его нахождения здесь Акутагава в обозримом будущем поймет очень навряд ли. Следовало разузнать это у кого-то более разговорчивого, чем цветы - а такая информация могла находиться только у одного человека – непосредственно, у автора этого экстравагантного перформанса. Или инсталяции? Акутагава несильно разбирался в современном искусстве.       В первую очередь, конечно, нужно проверить камеры - но какой-то мерзкий червячок интуиции пробудился после двадцатилетней комы и шептал, что едва ли это ему поможет. Но попытаться стоило. А еще стоило поставить цветы в воду, они-то не виноваты в том, что некий (пока) аноним жаждет экзотическим способом лишиться жизни. Акутагава неуклюже наклонился, собрал рассыпанные тюльпаны, еще раз проверил их на ядовитые испарения - с тем же эффектом - и пошел искать вазу.       А отправителя он найдет, Рюноске в этом и не сомневался. Все же он был весьма целеустремленной личностью и к исполнению своих мечт и желаний шел, как танк, сметая все на своем пути и - желательно - оставляя горы трупов и кровавые разводы на стенах. Акутагаве нравились кровавые разводы - глубоко в душе он был художником, более того, абстракционистом, и сентиментальной части его разума эти живописные потеки алого на белых, в большинстве своем, стенах напоминали работы Поллока.