Акутагава и тюльпаны

      Пока Акутагава искал по всему зданию вазу, до него дошла еще одна мысль, ранее не пришедшая ему в голову из-за своей простоты и невероятности, и, в частности, потому, что ранее в такую ситуацию эспер никогда не попадал. Не то чтоб ему никогда не дарили цветы, но...       Окей, ладно, ему действительно никогда не дарили цветы, но, возможно, это происходило из-за того, что примерно 90% его знакомых уже через секунду после, непосредственно, знакомства захлебывались хлещущей из сонных артерий кровью и проклинали тот миг, когда решились перейти Портовой мафии дорогу. Остальные 10% работали с Акутагавой в одной организации и к сентиментальности склонны не были.       Ну, наверное.       Акутагава не знал, и ему было наплевать.       Теперь ему по-прежнему было наплевать, но выяснить личность этого самоубийцы, обошедшего все камеры и устройства слежения, которые подозрительный Акутагава лично вмонтировал во все углы и стены, было просто жизненно необходимо для усмирения его паранойи. Потому что ладно, камеры, ладно, лазерные сетки, ладно, биометрические замки, считывающие сетчатку, кончик языка и отпечаток мизинца (именно в таком порядке!), но как можно обойти реагирующий на движение полностью заряженный пулемет, выдвигающийся из потолка кабинета Акутагавы прямо над дверью и стреляющий без предупреждения - чтобы его отключить, нужно обладать способностью "Расемон", а таких людей в мире - слава богам! - всего один, - для Рюноске было величайшей загадкой.       Так вот, возвращаясь к той самой мысли, это все могло быть просто грандиозным розыгрышем. Шуткой, на которую потратили много сил и времени и которая может стоить кому-то (а, возможно, и не одному человеку) жизни, но тем не менее всего лишь шуткой.       Акутагава задумчиво опустил взгляд вниз, на букет. Тот выглядел вполне безобидно и всем своим видом отрицал принадлежность к чьим-то суицидальным наклонностям.       Погодите-ка.       Акутагава еще раз прокрутил в голове все мысли, передуманные им за время поисков.       "Личность этого самоубийцы".       "Суицидальные наклонности".       "Розыгрыш".       Он остановился на месте так резко, что черный плащ, элегантно и совершенно по-злодейски развевавшийся у него за спиной, ударил его по ногам.       Ну конечно.       И как эта мысль не пришла ему в голову раньше?       Чертов Дазай продолжает действовать ему на нервы, даже уйдя из мафии. Акутагава снова посмотрел на цветы и засомневался: они выглядели слишком... невинно, чтобы быть орудием в злодейском плане этого жестокого и коварного человека.       И, кроме того, смущал еще и тот факт, что получить неожиданный и первый в жизни букет было попросту приятно, чего Акутагава, конечно же, никогда не признает. Однако осознавать, что испытал подобные эмоции из-за каких-либо действий этого неадекватного и неуправляемого придурка, коим общепризнанно являлся его бывший учитель, было довольно мерзко. Самооценка Рюноске, и так покоящаяся на дне Марианской впадины, отчаянно этому сопротивлялась.       Но это был самый логичный ответ на вопрос, мучающий Акутагаву, - такие розыгрыши вполне в духе Дазая, а пробраться он может абсолютно куда угодно, как свято верил его бывший ученик, - даже если спрятать что-то, необходимое Осаму в данный момент, на Луне или в айсберге, мирно дрейфующем посредине Баренцева моря, и засесть там же в засаде, рано или поздно можно обнаружить бывшего мафиози неподалеку вылезающим из подкопа. Или из телепортационного портала. Или пролетающим мимо на метле.       Акутагава зло сжал цветы в руке. Стебельки тоскливо хрустнули, приготовившись отойти в мир иной, и выпустили прощальный салют из пыльцы. Подверженный всяческим аллергиям Рюноске не менее зло, чем пару секунду назад, раскашлялся, не успев даже вежливо прикрыть рот рукой. Впрочем, здесь все равно не было никого, кроме него и этих проклятых цветов, которые Акутагава подсознательно уже начал считать за отдельный разумный вид, исключительной вредоносности.       Так или иначе, если в этом действительно виноват Дазай - то есть, это было и так ясно любому мало-мальски соображающему человеку, что во всем всегда виноват Дазай, даже если он, теоретически, даже не имеет доступа к этому всему, но данная ситуация требовала конкретики, - то самым разумным было бы просто выбросить букет.       И сжечь его.       И поскорей.       Мало ли, чем Дазай его мог обработать - вдруг он опрыскал его каким-нибудь спреем, превращающим нормальных людей в людей-тигров. Акутагава пока ни этим конкретно, ни каким-либо иным представителем семейства кошачьих становиться желанием не горел, он был не фанатом шерсти - аллергии, помните? Так вот, избавиться от букета было бы самым логичным действием, но Рюноске, к своему величайшему удивлению, подобного желания у себя не распознавал. Как раз наоборот - цветы хотелось сохранить подольше, холить, лелеять и любоваться ими. То есть нет, - чувство собственного достоинства взвыло раненым бизоном - их хотелось уничтожить...       В общем, все сложно.       В первую очередь, решил для себя Акутагава и наконец-таки тронулся с места, нужно найти уже эту проклятую вазу. Цветы стоит сохранить хотя бы в качестве улики. А вот что потом... он и решит потом.

***

      Дазай, тем временем, пребывал в отличнейшем расположении духа. Бар, в котором он обосновался, принимал заказы в долг и, благодаря раннему часу, пустовал, саке было потрясающим, а девушки, мастерски танцующие на сцене, - просто усладой для глаз. Не настолько, конечно, как... но не будем о грустном.       Он поднес к губам чоко*, глотнул теплого** саке и в восхищении зажмурился. Что может быть лучше этого горьковатого хересного вкуса, учитывая, что две токкури*** достались ему совершенно бесплатно? Ну, по правде говоря, бармен так не считал, он лишь позволил отсрочить оплату, но какая разница, если деньги все равно будут из кармана Куникиды? Ну, или можно попросить у Кэнджи, он все равно не знает, как с ними обращаться, и потому не следит за их использованием. И не выбивает долги, что ставит его выше в приоритете, чем Куникиду.       Дазай отставил чашечку и обвел уже мутноватым взглядом затемненную и прокуренную насквозь комнату, видя в ней чуть ли не местный филиал Рая. Помимо всего перечисленного еще его радовало то, что план по созданию нового сильнейшего дуэта эсперов претворялся в жизнь полным ходом и абсолютно без каких-либо от него отступлений. По крайней мере, фатальных.       Хотя сам Осаму был крайне непредсказуемым человеком, иногда случалось такое, что он просыпался утром без какого-либо понятия о том, что будет делать днем, он не любил неожиданностей в тщательно продуманных планах. По большей части потому, что просто становилось обидно из-за количества сил, отданных на их составление, и в следующий раз делать не хотелось ничего абсолютно. Что, накладываясь на обычную для Дазая ежедневную лень, превращало любую работу в сущий кошмар, не столько даже для него, сколько для тех, кто пытался его заставить.       Осаму поднял теплую, расписанную уродливыми синими завитушками токкури, налил себе еще саке и, взяв чоко в руки, задумался.       План-то в жизнь претворялся, но вот как - это уже совсем другой вопрос.       Проблема была в Ацуши. Или в Акутагаве. Дазай не был уверен, в ком из них именно, поэтому на всякий случай винил обоих. Но это, впрочем, нисколько ситуацию не упрощало.       Но если объяснять по порядку, то все началось с того, что Дазай несколько недооценил внешность и совершенно необъяснимого происхождения харизму своего бывшего ученика и совсем чуть-чуть переоценил эмоциональную устойчивость и способность к длительной ненависти нынешнего.       Проще говоря, когда Дазай решил, что, победив вместе Фитцджеральда и, уже после, окончательно помирившись, Ацуши и Акутагава станут если не друзьями, то хотя бы хорошими товарищами, он просчитался.       Ни друзьями, ни товарищами они не стали (что было для всех, кроме их учителя, просто невероятно очевидно), но - тут Дазай довольно ухмыльнулся - вполне могли стать чем-то большим.       Выражаясь совсем элементарным языком, морально нестабильный Ацуши, подверженный влиянию выплескиваемых на него эмоций и имеющим слабость ко всем обездоленным и несчастным, по уши влюбился в еще более морально нестабильного Акутагаву.       А вот это - вот это уже предвещало очень много веселья.       Дазай непроизвольно засмеялся и подавился саке. Тем самым обнаружив, что проникновение посторонней жидкости в дыхательные пути несет с собой много боли как душевно (ущемленная гордость), так и физически, но никакого избавления от бренности бытия.       Грустно.       Впрочем, откашливаясь и отфыркиваясь от пошедшего не туда алкоголя, Дазай решил, что будет вечность клясть себя, если пропустит развязку столь увлекательного действа, которое происходило сейчас. И толчком для происшествия которого в некотором роде, возможно, стал сам Осаму.       Ведь все началось с того, что один маленький и глупый человек-тигр необдуманно поддался трусости и бросил в беде своего мудрого и исключительно доброжелательного, но крайне злопамятного учителя...       - Немедленно вставай и пиши отчет! Президент его уже месяц от тебя дождаться не может! - вопил над душой Куникида, размахивая блокнотом и безжалостно топча все надежды Дазая на мирное и ленивое существование в тишине. Бывший мафиози неохотно приоткрыл один глаз и с неудовольствием пронаблюдал за градацией ярости напарника: его лицо из розоватого стало багрово-красным, стекла очков запотели от неприкрытой ярости, а из ушей, казалось, сейчас повалит дым. В таком состоянии неконтролируемого бешенства Куникида мог вполне снизойти и до рукоприкладства блокнотом - а бил он больно, Дазай по опыту знал.       Осаму уже безо всякой надежды на избавление, но из принципа отвернулся лицом к спинке дивана, прочь от этого жестокого мира, но Доппо затряс его за плечо, вцепившись мертвой хваткой. А ногти у него были, как у девушки, длинные, что делало положение уж совсем невыносимым, а боль от разбитых надежд - нестерпимой.       Но это было выдержать еще можно, в конце концов, не зря Дазай многие годы практиковал самоубийство, к некоторым побочным эффектам в виде боли он уже привык. А вот то, что подлый в своей правильности Куникида приготовил в качестве контрольного выстрела в голову послеобеденному сну напарника, предугадать было нельзя. Следовательно, и избежать тоже.       - Живо поднялся! Ты пришел сюда работать, а не дрыхнуть! Никто за тебя отчет не напишет! - набрав воздуху в грудь, заорал Доппо Дазаю прямо в ухо и стал бить его по щекам, не настолько сильно, чтоб реально навредить, но чтоб поруганная гордость заставила Осаму подняться.       Хитрый, гад.       Все спланировал, значит. Подготовился.       После такого Дазай действительно спать уже не мог и поэтому, полуоглушенный, сел и поднял на мучителя голову, чтобы ненавидеть его в глаза.       - Оставь меня, Куникида-кун, я в печали, не видишь? А отчет и Ацуши-кун может написать, - недовольно пробурчал он и тут же, сменив тон на относительно приветливый (насколько вообще может быть приветливым человек, разбуженный таким жестоким образом совершенно ни за что), наклонился и заглянул Доппо за спину, ища взглядом утопающего в документах ученика:       - Ацуши-кун! Ты же напишешь для меня отчет? Пожааалуйста!       Накаджима поднял голову и, печально воззрившись на своего нерадивого учителя, уже собрался согласиться, как Куникида в ярости взвыл:       - Даже не думай! Нет, Ацуши, не смей делать за этого лентяя всю работу! Или он будет эксплуатировать тебя до конца твоих дней!       - Что, при нынешнем образе жизни Ацуши-куна, будет очень и очень скоро, - не мог не вставить свои пять копеек Рампо, развалившийся неподалеку в кресле и читающий мангу. - Уж поверьте мне, моя Супердедукция никогда не ошибается!       Взгляд Накаджимы из просто очень печального стал совсем безысходным и смиренным. Он уже был ко всему готов, и язвительные комментарии Эдогавы в сложившейся ситуации волновали его меньше всего.       Потому что куда более значимых поводов для волнения у Ацуши было... целый один. Но зато какой!       - Раз уж ты так говоришь, Рампо-сан, то конечно, - с сомнением протянул Куникида, и они с Дазаем глубокомысленно воззрились на Ацуши. Тот взглядом овечки, приговоренной не только к шашлыку, но и к расстрелу перед этим, уставился на них в ответ.       Несколько минут стояла тишина, прерываемая только шелестом переворачиваемых страниц.       - А, кстати, Куникида-кун, - очнувшись, с обидой обратился к напарнику Дазай. - Вон Рампо-сан тоже балду пинает, но ты это почему-то игнорируешь. А меня заставляешь пахать! Почему ему можно лениться, а мне нет?! - он драматично вскинул руки и наигранно всхлипнул, усилием воли выдавливая из глаз слезы.       Куникида закатил глаза и схватил Дазая за шиворот.       - Рампо-сан - это Рампо-сан, - веско сказал он, бесцеремонно встряхивая напарника. - Все, хватит актерствовать! Живо ноги в руки и за работу! Или я сам тебя к президенту потащу, устно отчитываться будешь! - он угрожающе сощурился и сжал воротник рубашки Дазая крепче.       Это должно было выглядеть сурово, но весь образ портило шоколадное пятнышко в уголке его губ.       Дазай против воли хихикнул.       А вот этого делать было уже нельзя. Куникида резко побелел от ярости, его ноздри расширились, а глаза чуть ли не выкатились из орбит, и он, из-за переполнявших его эмоций не в силах выдавить ни слова, кинулся душить надоедливого напарника. Дазай издал предсмертный хрип и начал отбиваться: не то чтоб ему не хотелось поскорее расстаться с жизнью, но делать это из-за ненаписанного отчета было как-то немного унизительно.       После нескольких секунд пыхтения, кряхтения и сдавленных криков, раздраженный шумом Рампо отложил мангу и недовольно обратился к коллегам:       - Эй, если вы хотите драться, делайте это за дверью! Вы мне мешаете, да и когда кто-нибудь из вас уже прибьет другого наконец, то придется придумывать, куда спрятать тело, а это такая морока! - почти простонав в изнеможении последние слова, он разозленно всплеснул руками и кинул в дерущихся книжицей, попав Куникиде прямо в лоб.       Тот остановился и недоуменно потер место удара. Дазай, держа Доппо за оставшуюся руку, крепко сжавшую его шею, присвистнул:       - Ого, какой ты меткий, Рампо-сан! А я и не знал.       - Когда кто-нибудь прибьет другого?.. Почему когда? - обескураженно пробормотал Ацуши себе под нос, не рискуя говорить что-либо разгоряченным коллегам сейчас.       - Одну секунду, Рампо-сан! Мы уже уходим! - пообещал Куникида детективу и поволок Дазая за дверь, хорошенько протерев его светлым плащом пол и мстительно собрав телом напарника все острые углы. Дазай трагично пнул его ногой и протянул руку в сторону своего ученика:       - Ацуши-кун! Я надеялся отсрочить это время для тебя как можно дольше, но оно все-таки настало! Теперь не твой учитель спасает тебя, а ты должен спасти своего учителя! Помоги мне, Ацуши-кууун!       Куникида тряхнул его за шиворот и метнул испепеляющий взгляд в адрес Накаджимы. Тот в ужасе попятился, замахал руками и рухнул со стула.       - Неееет! Не бросай меня, Ацуши-кун! Не ты ли обещал мне быть со мной и в горе, и в радости! - отчаянно взвыл Осаму, пытаясь вывернуться из хватки Доппо и горестно цепляясь за дверной проем.       - Когда это вы успели пожениться, кретин? - рявкнул Куникида и одним мощным рывком прекратил все попытки сопротивления Дазая, вытаскивая его из комнаты. Дверь тяжело захлопнулась, и за ней послышались приглушенные вопли и удары.       Ацуши втянул голову в плечи, не отводя испуганного и одновременно не верящего, что вот это его семпаи, как он до этого докатился, взгляда от двери, и покосился на Рампо.       Тот не обращал более внимания ни на что и бессердечно читал.       - Ладно, понял, - нервно пробормотал Ацуши, снова водружаясь на стул и возвращаясь к работе. - Я просто притворюсь, что ничего не видел.       Дазай укоризненно покачал головой и, сделав глоток саке, обвиняюще поцокал языком. Ацуши-кун, Ацуши-кун. Нельзя так делать! Это же чистой воды предательство - взять и бросить нуждающегося семпая страдать в одиночку в тот самый момент, когда ты так нужен! Так что, разумеется, если исходить из этого факта, то в тех событиях, которые произошли позже и которые, как надеялся Осаму, еще произойдут и уже совсем скоро, вина лежит исключительно на Накаджиме.       Дазай тут вообще ни при чем, он всего лишь исполнял свой долг учителя, наказывающего ослушавшегося ученика за проступки.       Ну ладно. Может, еще немножечко мстил.       В любом случае, Осаму, собственно, сам-то почти ничего и не сделал, только подтолкнул к единственному верному (или нет) решению, а все активные мысле- и телодвижения совершил сам Ацуши.       А значит, с Дазая и взятки гладки.       Осаму гаденько захихикал и допил бесплатное и уже остывшее, а потому мерзкое, саке.       Какая, впрочем, кому сейчас разница, с чего все началось? Маленькая локальная месть неожиданно набрала обороты и, как снежный ком, стала огромной и совершенно неостановимой.       - Все зависит теперь только от тебя, Ацуши-кун! - пьяно улыбнулся Дазай пустой стойке и поднял в тосте токкури, уже плюнув на слишком крохотные чоко. - Да пребудет с тобой удача и регенерация!       Он снова хихикнул и приложился к кувшину. Всем остальным остается только надеяться, что разрушения будут не слишком глобальными... и, конечно же, делать ставки!