Тёмная река, туманные берега

20 октября Вечера без Миши и Вани решительно скучны, так что с сего дня начинаю вести заметки. Весь день лил дождь, а теперь подморозило, и тротуары превратились в каток. Порфирий Константинович из второй комнаты справа (если считать от передней) шутит, что нам надобно обратиться к опыту трудящихся Нидерландов и разъезжать по городу на коньках. Ну и что, что каналы еще не замерзли – тротуар зато уже. Жена Порфирия Константиновича говорит, что он старый дурак. И что у трудящихся Нидерландов, может, и есть средства на коньки, а вот они принуждены экономить, потому как скоро день рождения Зоечки (это их дочь), а стол сам себя не накроет. Порфирий Константинович обижается и заглядывает ко мне «занять сигаретку». Никогда не отдает. Мне, впрочем, не жалко. 21 октября Звонил Миша. Жаловался на нового соседа, Алексея Александровича. Тот в первый же день страшно наследил в коридоре и заявил, что это не он. А вечером напился, с пьяных глаз перепутал и без того от холода на ладан дышавшую герань королевскую (которая уже отцвела) с петрушкой обыкновенной (поскольку та стояла у Ивана на кухне), и нашинковал ее к картошке. Хоть герань и не ядовита, Миша очень надеется, что Алексея Александровича как минимум хорошенько скрутит и вывернет. Не могу его в этом винить. У нас сегодня повздорили слесарь из четвертой комнаты по левую сторону с Егором Денисовичем из третьей комнаты по правую (мой ближайший сосед). Из-за того, что я, в некотором роде, зажат ими в угол, стал невольным свидетелем ссоры. Но так и не понял, в чем состояла суть конфликта. 22 октября Егор Денисович и слесарь демонстративно друг с другом не разговаривают. Мы сему факту единодушно радуемся. Зоечка ощутила приближение дня рождения и теперь стоит над душой у прислуги, когда та готовит, и донимает ее вопросами, сможет ли она приготовить то ли иное блюдо из таких-то продуктов (потому что иных не достает). Их Акулина со стоической невозмутимостью отвечает на все, сильно окая: «А там видно-о будет, можно-о оно-о или нет». Уважаю. Вечером снова позвонил Миша. Алексею Александровичу от герани даже не икнулось. Миша разочарован. И негодует, потому что сосед сделал Помпачке комплимент: «Какая у вас крыска симпатичная!» Впрочем, какой-то их соседке он не постеснялся заметить, что у той… Скажем так, и без турнюра все выдающееся. Теперь они с Москвой не любят Алексея Александровича вместе. 23 октября Мне смутно кажется, что идет не просто дождь, а мокрый снег. Не возьмусь утверждать, потому что почти ничего не видно – возле моих окон перегорел фонарь. Миша сегодня не звонил. Зато звонил Ваня. Оказывается, Миша уже спит – сморило от успокоительных капель. Дело в том, что вернулись с побывки у родственников какие-то их старые соседи и не одобрили соседа нового, потому что тот снова (!) пил. На общей кухне. Причем не одобрили они его так сильно, что угомонились только после того как Миша пригрозил позвать председателя правления. Да, обычно такая мера – что мертвому припарка, но Москва не чужой в Моссовете, и жильцы об этом знают, а те молодые люди члены партии. Правда, от их гомона у Миши все равно успела разболеться голова, и вот мы приходим к каплям и сну. Спи, мой ангел, надеюсь, до утра не разбудят. 24 октября Поздно, а я только вернулся. Зиновьев загрузил работой сверх меры; сил нет писать. 25 октября Проспал почти весь день. До Миши с Ваней не дозвонился. Читал. У Егора Денисовича гости; смеются за стеной. Слышу, как мой сосед, развлекая приятелей, высмеивает московский говор, ссылаясь, что лично слышал. А когда приезжал Миша, любил отметить, что впервые за всю жизнь москвича живого встретил, а до этого все больше по Северу ездил. Ну Егор Денисович… Попросите вы у меня теперь сахару. 26 октября Егор Денисович пытался с утра попросить. Не дал. Пусть свой покупает. Сахар у меня для Миши отложен – он должен скоро приехать, Зиновьев уже даже начал по этому поводу ворчать. А не сыграть ли на скрипке? 27 октября И снова я поздно. Как там у меня Миша с Ваней… Звонить уже поздний час. Завтра у Зоечки день рождения, поэтому Зоечка с маменькой оккупировали ванную и накручивают бигуди. Меня пустила вымыть руки в их умывальнике судомойка Марья. Они с Акулиной делят площадь. Руки до сих пор крепко пахнут их хозяйственным мылом. Не самый приятный запах, но – тоже запах чистоты. Между прочим, они мне сообщили, что, по слухам, к нам заселят еще двух человек, а то и больше. Стало быть, во вторую комнату слева, между кухней и комнатой прислуги. Надеюсь, люди будут хорошими. 28 октября Уходил на службу с приятным чувством, что покидаю надоевший восточный базар: с самого утра кутерьма. У Зоечки праздник! Порфирий Константинович приступает к работе позже; он погоняем до этого времени и женою, и дочерью. Даже Акулина, уставая от метаний хозяина, позволяет себе вежливые, но категоричные указания. Кухня чадит и дымится еще до рассвета. Там хозяйничают женщины: Акулина варит, парит, жарит, жена слесаря деловито с ней переругивается из-за занятых конфорок, готовя притом нехитрый завтрак. Жена Порфирия Константиновича в фиолетовом одеянии с блестками, воздушно расклешенном в рукавах, какой-то дикой летучей мышью перелетает порой через порог, дает указания и тут же исчезает. А не обязанная никому судомойка сидит в уголке на трехногом табурете и со злорадным удовлетворением пьет чай с бубликом, наблюдая за происходящим. Бьюсь об заклад: дальше больше, но я уж не застал. И кофе варить не стал, ушел так. Еле досидел до обеда, но что уж тут поделаешь… В обед, кстати, позвонил Мише. Но не домой, а в Моссовет. И дозвонился. Так и думал, что застану его на месте! Это ведь такая увлекающаяся натура – сначала одну бумажку посмотрит «напоследок», потом задумается о чем-нибудь, другую глянет… Сопоставит, сделает выводы, прочтет еще третью и дальнейшую, и так весь обеденный перерыв. Если у Москвы притом еще и чай есть, он и не заметит, что обед пропустил – чаю напьется и вроде бы сыт. Ну, тут уж я ему напомнил. Хотелось, конечно, с ним подольше поговорить – я соскучился… Но здоровье важнее. Послушал немного Мишин голос и отправил его в столовую. А поговорить мы и позже сможем. Вернулся я опять в позднем часу и впервые тому рад: кутерьма улеглась, соседи отчасти тоже. И мне пора. 29 октября Сегодня годовщина I съезда РКСМ, он же комсомол. Вероятно, в правлении нашего дома сочли, что дата эта такая прекрасная, что к ней стоит приурочить новоселье: въехали новые жильцы. Во вторую левую. Какой-то одутловатый работник торговли (лавочник), его дочь (кажется, машинистка) с пухлым карапузом на руках и еще эфемерное создание по имени Женя. Жене на вид лет тридцать, а то и больше. Вид имеет блекло-мечтательный и серый. Карапуз на него чем-то похож, из чего я делаю вывод, что Женя приходится дочери работника торговли мужем. Тесть его явно не одобряет. Надеюсь, если они будут вздорить, то не так бурно, как Порфирий Константинович с женой, иначе мое положение через кухню от них меня не спасет. Между прочим, новости от Миши: та самая соседка за это время успела заявить, что эта квартира потерпит только кого-то одного – ее или Алексея Александровича. Объявила боевые действия, так сказать. Только война была скоротечной: оказалось, что у противного соседа красноармейский билет, и выселить его никак нельзя. В результате дама выселилась сама, и ее помещение пока не занято. Стоит запертое. Учитывая, как в Москве сейчас тесно, вряд ли надолго. Алексей Александрович, выпивши то ли с горя, то ли от радости, что соседка уехала, попытался погладить Помпачку, но был оскорблено укушен. Теперь Помпачка не «крыска» - теперь она «страшный зверь»… 30 октября Зиновьев, когда обвинял Москву в узости мышления, не учел, что мысль у Миши – не дремучая полянка и не бескрайнее поле, а многослойный поток Москвы-реки: на поверхности все ровно и мерно, а внизу каждое слово и каждый факт уж разложены на куски и скормлены холодным речным духам, которые уж решат так решат. Короче говоря, Миша придумал, как ему приехать ко мне еще скорее, чем было намечено. Приедет он «отпраздновать день Пролетарской Революции в первом городе русской революции», то есть Петрограде, заодно «почтив памятные места октябрьских событий». Достойно? Еще бы! Ради такого не зазорно парад на Красной площади пропустить. На практике же это будет значить что? Миша приедет уже в субботу утром, мы обойдем, гуляя, улицы и прекрасные места вроде Зимнего дворца, а там уж и торжества и новые выходные… И Миша, конечно, останется и на них тоже. Лучшего празднования и желать нельзя. 31 октября Забронировал для Миши номер как для делегата. То есть – ушлый управляющий гостиницы никого не подселит, решив прикарманить плату. Жене доверили следить за молоком. Женя мужественно следил, но в самый ответственный момент все же не сдержался и развернул газетку. Молоко убежало. Женя от разъяренной жены тоже – нашел политубежище у Егора Денисовича. Теперь супруга громко наказывает через узкую щелку Егору Денисовичу, взявшему на себя роль адвоката, что тот должен передать ее мужу. Женя сидит, по-видимому, у самой моей стены, потому что мне слышно, как он просит хозяина комнаты: «Скажите ей что-нибудь!» Егор Денисович старается: таких велеречивых и наглых оправданий Женя в жизни не произнесет. Впрочем, дочь работника торговли тоже не отстает: ее консультируют судомойка и Акулина. Семейство Порфирия Константиновича на променаде. Слесарь с женой на смене. Я пью кофе и считаю часы до приезда Миши. 1 ноября Пишу глубокой ночью при свете лампы. Не спится – распирает. А вот Москве очень даже спится: свернулся клубком под одеялом, с одной стороны у него спит Помпачка, положив мордочку на его руку, с другой он спиной ко мне прижимается. Хорошо! А мне… Тьфу ты. Обернулся к Мише и забыл, что хотел написать – засмотрелся. Ни следа той мысли в голове. Тогда… Вот что, заметки: ну вас к черту, пока Москва не уехал. Лучше рядом с ним лягу и обнимать буду.