Детка

— Ты, конечно, извини, Румпель, но я все-таки скажу это, — судя по недовольному вздоху в трубке, вся эта ситуация не вызывает восторга у бывшего работодателя Джефферсона. — Что? — Вкус на баб у тебя хреновый. Только со своей красоточкой не ошибся. — Есть способ заткнуть эту Миллс? — У меня длинные руки, босс, но не настолько. Мне пара птичек начирикала, что Реджину помещают в программу защиты свидетелей. — Черт! — Так что советую тебе оставаться там, где бы ты ни был. Надеюсь, что там достаточно тепло. Я слышал, что детям вреден холод, — и вновь детектив натыкается на недовольное молчание. — Про твоего второго ребенка мне другие птички… начирикали. *** Если бы Киллиан умел рисовать, он бы заполнил все скетчбуки мира одним профилем с немного вздернутым носом. Он бы рисовал и рисовал, до тех пор, пока не стер бы пальцы в кровь. Ему нравится, как сочетается припыленно-розовый цвет пижамы с бледной кожей мальчика, как лениво ползут по его лицу лучи предзакатного солнца. Питер смотрит в окно, подперев щеку кулаком. Он немного поправился, на щеках появился румянец, он стал более реальным. Теперь он не похож на написанным мелом на грифельной доске стих, по которому прошлись тряпкой. Теперь его принц не кажется туманом, по случайности обретшим кожу. Теперь Джонс понимает, что любовью, которую он испытывает к этому мальчику, можно обернуть весь мир, как в огромное теплое одеяло. — Мне так и не сказали мой диагноз, — тихо говорит Питер. — Наверное, Феликс был прав, я безнадежный псих. Киллиан с опаской оглядывается на открытую дверь палаты, перемещается ближе, отчего кровать, на которой они сидят, предательски скрипит. — Ты безупречен. Просто… просто ты пережил слишком многое для одного человека, — кладет руку на его щеку. Питер по кошачьи гладится о ладонь, лениво смотрит из-под прикрытых век. — Что теперь будет? От его дыхания на своем запястье Киллиан замирает. — Через пару месяцев ты выйдешь, переедешь в мою квартиру. Я нашел милую студию по соседству с Эммой. Она помогла мне найти работу, я теперь частный детектив, учусь у одного, потом сам открою контору. У меня получается, правда. Я могу… Я могу быть для тебя кем угодно. Веришь? Питер открывает глаза шире, отклоняется от чужой руки. Смотрит на бывшего вора, предателя, однорукого калеку, фотографа. Препарирует его взглядом. Кивает, приникает еще ближе, кладет голову на чужое плечо. Выдыхает лишь одно слово: — Верю.