Приблуда

Для чего создан мужчина? Чтоб быть творцом и созидателем, или - воином, чтоб защитить... А для чего сотворена женщина? - правильно, чтоб радовать мужчину, чтоб вдохновлять создателя или исцелять воина. А не драться, даже если привычная к оружию больше, чем к нитками или кухне. Даин вздохнул, раскуривая трубку: - Не защитили тебя твои малахольные, дура-девка... Он, конечно, понимал, что неправ: и защитили бы, когда б орочьей погани не навалилось так много. И когда б остроухие дурни, вместо чтоб плюнуть и уматывать, не вздумали попытаться отмахаться. А или нет, видно, их в кольцо взяли, что и не уйти было. Так и остались - пятеро мертвых остроухих, на земле, насквозь мокрой от крови, и без счёта орков, и всего-то в миле от жилья и надёжных стен. Всего-то не больше, чем за час до того, как здесь появились гномы. Нирви, по прозвищу Кривонос, кивнул: - Их бы это... Не похоронить, так хоть костёр. И то верно, без лопат и мотыг трудно было бы выкопать достаточно глубокую могилу в каменистой почве Железных Холмов, а хоть остроухих не очень-то любили и даже откровенно не жаловали и тут, но и не проявить уважения к чужой доблести, оставив мёртвых птицам-падальщикам и хищным зверям, - свинство как оно есть. - Привал, - скомандовал Даин. Отправил двоих за сухостоем, а сам стал помогать Кривоносу разгребать дерн и камни в стороне у дальнего края поляны. Привязанные тут же козлотуры опустили морды в траву - может, кому-то и кусок в горло не полез бы после такого отдыха, а им как-то все равно было. Не то что какие-то нервные пони! И тут приключилась незадача. Когда уже перетаскивали мёртвых к погребальному костру, остроухая девка вдруг распахнула невидяще свои глаза и провыла что-то неразборчивое, на полуслове почти захлебнувшись кровяным всхлипом. - Смотри-ка ты, живая! Довезти бы, а? - Так помрет, все равно что добить, только хуже, - ответил Кривонос. - Не здесь, а дорогой, мотать - только измучаешь. И совсем шепотом: - Положи, дай ей спокойно отойти, или и в самом деле добей… Девка снова заскулила, будто раненая собака, видно, поняв, о чем речь, и Даин решил: - Раз один хрен отдаст концы, так довезу попробую. Буран резвый и мягкий, а в Берлоге можно будет хоть маковым отваром упоить, так просто легче заснет... Горные медведи живут обычно в пещерах, но здесь, в невысоких и почти сплошь в этой части заросших лесом Железных Холмах, с пещерами было бедновато, а вот обычного строительного материала - хоть отбавляй. Нижний этаж - сложен из камней, верх - из цельных бревен; гномы и обычную караульную домушку строили на века. И под стать могучим, будто медведи, хозяевам - оттого и Берлога. Из постоянных жителей там был только старый Мрах-Колченогий, у которого не было своей семьи и который нечасто теперь гостил в поселении в Холмах. Из-за давнего обвала в шахте хром он был сразу на две ноги, и оттого и пешим воином был негодным, и работать в кузнице или руднике не мог, зато стрелять наловчился похлеще иного остроухого и разбирался в травах как никто другой. Здесь ему было настоящее раздолье, и ковылять до одному ему ведомых делянок недалеко, и отварами своими и настоями не провонять было ничего, кроме летней кухни под отдельным навесом. А дозорные обычно щедро привозили ему всякой всякой дичи. Но в этот день привезли Мраху вовсе не дичь. За много лет старик научился слышать лес, причувствовался к его запахам – опасность и смерть пахли и звучали совсем особенно. Кровью, страхом, вороньим криком. Прикрикнув на сопляка Флои, чтоб закрывал ворота, постоянный хозяин Берлоги поковылял к подъемнику – руки-то у него оставались такими же сильными, и взлетел на самую верхушку дозорной башни он быстрее, чем молодой взбежал бы, и стал ждать. О приближении гостя он прознал гораздо раньше, чем увидел его – по крикам и мельтешению птиц, по звукам, неродным в лесу… Зато узнал его сразу, стоило только всаднику выехать на открытую местность: - Флои, открывай обратно, это Даин! Даин Железностоп, сын Наина, был молод - он рано принял отцовскую власть и рано, когда иные еще совсем мальчишками считались, отведал воинской доли. Но правил он твердой рукой, а в походах был славен не только победами, но и тем, что его отряды возвращались почти без потерь. Говорят, мать Даина была колдуньей и не иначе зачаровала сына от всех бед и несчастий; но она просто научила его прислушиваться к чужим речам - простым или мудрым - одинаково внимательно, в любое дело вникать на совесть, а если нет времени или не хватает разума вникнуть – так не брезговать ничьим чужим советом. Только вот в этот раз советом Нирви-Кривоноса Даин пренебрег, не только не позволив остроухой спокойно издохнуть на той дальней полянке, но и притащив ее, явно на последнем издыхании уже, сюда, на заставу. Лучше бы оленины привез, в самом деле. Собственно, про оленину Мрах и высказал, когда снова оказался внизу, но в кухню все же пустил, велел Флои принести воды, а сам зашебуршал по своим склянкам и горшкам. На принесенной воде помощь Флои и кончилась, стоило парню лишь разглядеть масштабы предстоящей работы – сглотнул тяжело и умчался за дверь. - Эх распополамило-то, - почти что с уважением сказал Мрах. – И дышит еще даже. А этот свистун больно хорош, как покойника увидит, так вечно сам окочуриться готов, дурак. Помогай, что ли, режь тряпки да смывай всю эту дрянь… Девка снова взвыла, вроде очнувшись и озираясь, только глаза у нее были совсем будто без радужки, сплошной зрачок. - Да погоди ж ты… Даин, придержи, пока она свои же потроха не раскидала! И маковый настой – только зубы остроухой клацнули о край чашки – ловко залил в нее совершенно неразбавленным. - Не много? - А хрен его знает. Все загнется наверняка, а так хоть не почует… Потому что про потроха Мрах ох и прав оказался, когда остатки одежды и паршивого кожаного доспеха полетели на пол. Доспех спас в какой-то мере, конечно, но… Сидел, срезал разможженное и грязное и штопал очищенное старик, будто портной у себя в мастерской, а эта потом уже и не дергалась, и ни звука не издавала, так что держать ее никакой нужды не осталось – как куклу тряпичную поворачивать можно было. - Теперь пусть отлеживается, может, и выйдет что. А может, и зря столько возился. - Сам-то ведь давненько мечтал свои отвары из плесени с варжьей ягодой на ком-то попробовать, а? - Одно другому не мешает. Если не травленным клинком ее. И что дуре дома не сиделось, шила бы себе там или еще что там у них полагается, куда понесло… Мрах – он всегда ворчал, ворчал и теперь, влепив подзатыльник дурачку-Флои, который снова надумал тошниться, когда пришлось мыть пол и собирать с него все ошметки, а Даин – Даин как раз подумывал вернуться к своим, но те уже как раз доехали до Берлоги сами, привезя с собой тяжелый и тревожный запах погребального костра. *** Признаться, Даин больше удивился, когда оказалось, что на следующий день остроухая не подумала умирать. Правда, она и просыпаться не собиралась. Никто не караулил, разумеется, много чести для увернутого в пару одеял кулька на лавке в углу кухни, но Даин, будто по делу или перекусить, а забредал сюда чаще, чем обычно. И мимоходом удивлялся – дышит же! Бледная, не просто белая, а синеватая, как снежная тень зимой, но все еще не мертвая. Она была живая и когда Даин сюда вернулся с дальнего Чернокаменья, и через еще пару дней, когда привез-таки для Мраха оленины, посмеявшись со своими, что как бы притащеннная им девка жителей Берлоги не объела. Эти только зубоскалили: известное ведь дело, что остроухие только всякой травой питаются, как кони, а нормальную еду не терпят. Девка все так же лежала на лавке, даже, наверно, за столько дней и позы не меняла, только дышала теперь мелко и часто, а на щеках даже появилось немного краски. - Гноится, наверно, - отчитался Мрах. – Неизвестно только, как оно далеко внутри начало, ведь рубец-то вроде чистый. Настой из пещерной плесени в самом деле творил чудеса, но иногда никаких чудес могло не хватить. Осень еще только-только подбиралась к Железным Холмам – теплый и сытый сентябрь, птицы еще и не думали улетать и с утра до ночи свистели и щелкали в деревьях, а солнце было совсем ласковым, что даже Флои-дурачок, сорвавшись с места, напросился поехать с отрядом. Толку от этого помощника в бою было бы мало, но орчьих отрядов, не считая того, что положили остроухие, не видели здесь уже давно, а чего не отнять было у парнишки, так это то, что караульным он был отменным, со слухом, будто у цепного пса, а посланный на разведку, мог он передвигаться совсем бесшумно. Потому и держали… Вообще последние несколько лет выдались на редкость тихими, будто взамен того времени, когда погибли и отец, и дед, и дядя Траин – почти всех мужчин в семье выкосило одним взмахом. Торину-то тому еще хуже пришлось, все жители Эребора остались бездомными после драконьего прилета, а после битвы при Азанулбизаре ущерб едва поддавался исчислению. Не осталось почти семей, где вернулись ровно все отцы и братья. Для чего создана женщина? – чтоб оплакать каждого из ушедших в чертоги Махала и чтоб сберечь память о каждом из них, но иногда судьба поворачивается так, что приходится им самим браться и за молот, и за меч. Синие Горы, приютившие уцелевших в Эреборе, не были такими щедрыми на золото и драгоценные камни, как Одинокая гора, и даже сестра двоюродная, красавица Дис, трудилась над вышивкой и у ткацкого станка, чтоб заработать денег… Из леса пахло смолою и деревом. Сытно пахло от печки, где в большом котле булькала похлебка на всю Берлогу. Мрах давно уковылял, не то по своим делам каким-то, не то по дневной жаре просто сморился от выпитой в компании Даина медовушки и решил придремать. Даже оставшиеся на башнях перекликались как-то лениво; Даин и сам чувствовал, что начинает клонить в сон, когда остроухая вдруг зашевелилась в своем тюке, невнятно кого-то зовя. Даин подумал, не собралась ли она все-таки отойти – а нет, только попыталась выпутаться. Кожа – как тонкая бумага, кости только что не просвечивают и, где нет швов или наливающихся желтизной синяков, там и белая ровно такая же, а раскаленная вся - словно камни на солнышке во дворе. Жуть ночная. И орать она потом начала как та самая ночная жуть – верещать так, что в ушах загудело. Увидела что-то в своем горячечном бреду, не иначе. Мать Даина не хуже, чем любая из женщин, знала, как от чего лечить и чем справиться с сильным жаром: обтереть всего снегом, или чистой тряпкой с холодной водою, или спиртом с водой пополам, чтоб слегка остудить. Даин осмотрелся - чистых тряпок поблизости не нашлось, зато на глаза попалась кухонная бочка. Вода здесь, в Берлоге, была своя, бил из скалы крохотный источник - оттуда и приспособили. В кухню вода попадала по трубе, в бочке скапливалось за день как раз на разные нужности. А помочь страждущему – первое дело, а что воду потом вылить придется – это Даин уже понял полсекунды спустя после того, как слегка макнул туда остроухую всей ее тушкой. Даже с головой хватило на пару секунд. Когда он вытащил остроухую назад, то она снова принялась орать: непонятно, но теперь уже, будто по волшебству, не в бреду и именно на Даина. Вроде как такое возможно, но пара ведер точно оказалась на полу, не иначе с волос натекло сразу во все стороны, да еще и локтем в глаз саданула. - Тихо, курица синяя! – попробовал прекратить этот балаган гном. – Быстро обратно в постель теперь. - Кабан рыжий! – огрызнулась она. – Утопить хотел? Однако под одеяло на мягкую медвежью шкуру она вернулась едва ли не своим ходом. Пошвырялась еще немного в своем гнезде и вроде затихла. Вроде – потому что верещать больше не стала, а вот скулить в подушку – это да. Целительствовать и успокаивать долгими разговорами – это дело женское, а из Даина и целитель получился так себе, и говорить хорошее он не умел: - И чего теперь не так тебе, курица? По уму здесь, конечно, все было сплошное «не так», будто в похмельном дурном сне: пол в воде (и сливать еще придется всю ставшую негодной оставшуюся), по-летнему жаркий день, девка эта задохлая – наверняка еще и спросит сейчас про своих родичей. - Я же голая! Даин смеялся так, что даже слезы из глаз потекли: - Ну сказанула! Голая она! - Дурак! - Титешки сначала отрасти себе, курица остроухая, а потом голоси, будто тебе под юбку влез, а не женился! Остроухая от такого поворота развылась еще горше. - Тихо ты. А то или жар снова начнется, или Мрах приползет обратно и лаяться будет. - Мрах – это седой и страшный? - Он. А тебя как звать? Девка что-то прочирикала, будто мелкая птица. - Все равно не запомню. «А запомню – так хрен повторишь оно, язык узлом свяжется!» - Слишком длинно. Будешь просто Лит. - А ты кто? - Даин, сын Наина. - Я запомню. На этом темы для разговора закончились. Даин осторожно потрусил одеяльный кулек: - Слышишь, ты, раз пока очухалась, может, жрать хочешь? Даин по себе помнил, что стоит слегка очухаться после какой-то переделки, так быка бы и съел не жуя. - Спасибо, эльфы – не жрут. Желудок остроухой, будто только и ждал того, несогласно булькнул.