Когда ты вернёшься домой

There is a rider on the storm. A silence when I go away. A violence when I told you: Lord, you'll miss me, you will miss me, When I'm gone. ♫ Thirty Seconds To Mars — Rider

Сегодня Чарльз позвал Эрика с собой не в библиотеку и не в свой кабинет. После уроков профессор сам заехал за ним, с улыбкой наблюдая, как строгий, но замечательный преподаватель, пока ещё только выглядывающий из самых глубин характера Леншерра, разъясняет какой-то вопрос небольшой группе учеников. Никакого раздражения или страха в голосе Эрика не было: ему было не жалко потратить своё свободное время на это, и Чарльз искренне надеялся, что так будет всегда. Так уж случилось, что профессор чувствовал чужие настроения вне зависимости от своего желания. У мыслей, можно сказать, тоже был цвет, как была и сила, и кто-то буквально светился от своих ярких переливов, другой же чувствовал себя подавленным — и мысли его давили, как свинцово-серые тучи в пасмурный день. Избавиться от своего свойства антенны, ловящей любые сигналы, Чарльз не мог, поэтому научился контролировать свою чувствительность, пропуская эти потоки через себя, но не позволяя им себя разорвать или загнать в угол. Пожалуй, самым большим даром Чарльза Ксавье было его умение принять все стороны своих поистине огромных возможностей. Не сразу, конечно, он ошибался и учился на своих ошибках, иногда они обходились ему слишком дорого, но теперь… Теперь он мог быть уверен в том, что знает, как управляться с той силой, что была дана ему судьбой. С силой, увеличенной десятикратно Апокалипсисом. Если не стократно. Дана судьбой… До встречи с Эриком Чарльз в неё почти не верил. Да и после неё Ксавье не сразу осознал, что жизнь привела его к человеку, с которым они, кажется, были связаны задолго до собственного появления на свет. В мире Чарльза была семья, наука, а ещё наука — и ещё немного… науки. Никакой мистики, если не считать Рейвен, эту шутку они придумали не так давно — и смеялись над ней так дружно и весело, как будто тёмных времён никогда не было. Профессора такой расклад вполне устраивал, единственным его желанием было то, чтобы такие времена больше никогда не настали. Мысли Эрика были потрясающе светлыми и спокойными. Он немного нервничал, но лишь немного — в остальном всё было просто замечательно, кажется, ему даже начинало нравиться преподавать, в чём Леншерр, разумеется, никогда не признается. Дети излучали искреннее любопытство, они смотрели на него с восхищением и лёгким, словно тополиный пух, страхом, потому что Эрик действительно выглядел очень строго. Настоящий взрослый, просто взрослый дальше некуда. Чарльз с удивлением и улыбкой заметил, что они мысленно сравнивают Леншерра с ним, сходясь на том, что профессор вот совсем не такой. Не такой серьёзный и важный. Ксавье не удержался от смешка, который старательно замаскировал под кашель, но было поздно: его обнаружили. — Подслушивать нехорошо, профессор, — Эрик прищурился, это выражение лица он узнавал мгновенно: Чарльз выглядел как будто так же, как и всегда, но глаза, голубые глаза ребёнка-негодника, который уже подложил кнопку на стул однокласснику, выдавали его с головой. — Я просто ждал, когда вы закончите урок, мистер Леншерр, — Ксавье говорил совершенно серьёзно, но сдвинул брови так, что дети прыснули. Эрик фыркнул: — Тогда вам придётся подождать ещё немного. Эрик не обманул, это действительно не заняло много времени, так что уже через несколько минут они двигались по коридору — в сторону одного из лифтов, доступ к которым был только у преподавателей и членов команды Людей Икс. Леншерр пока воздерживался от вопросов, по большей части потому, что мыслями всё ещё был на уроке, он пытался вспомнить, рассказал ли тему полностью или что-то из деталей ускользнуло от его внимания. Возможно, стоило составлять более подробные планы для занятий, где он мог бы отмечать все пройденные сегменты, чтобы в будущем избежать подобных проблем. Чарльз только улыбнулся, позволяя системе считать рисунок радужки, чтобы лифт впустил их. Леншерр зашёл на автомате — и только когда они оказались на цокольном этаже, под домом, как будто очнулся, оглядываясь. — Что-то случилось? — он нахмурился, продолжая двигаться рядом с профессором, но теперь осознанно. — Нет, просто хочу тебе кое-что показать. Этот ответ Эрика не успокоил. Он привык к тому, что дела, творящиеся под особняком Ксавье, были связаны с их миссией по сохранению мира во всём мире. Насколько это было возможно, конечно, Людям Икс было не под силу остановить войны, вспыхивающие на земном шаре то тут, то там, но предотвратить некоторые неприятные вещи им всё-таки удавалось. О том, сколько было спасено жизней, они говорили нечасто — потому что всегда были те, кого спасти не удалось. Первые становились наградой, вторые — ношей для каждого участника той или иной операции. Чарльз считал, что таким образом они платят миру за свой покой и благодарят вселенную за дар в виде икс-гена. Правда, подобными размышлениями он не делился ни с кем, даже с Эриком, вряд ли бы старый друг мог понять его. Для Леншерра, сколько он помнил его, мутация была поводом требовать плату, а не платить самим. Возможно, это убеждение никогда не покинет разум Эрика, так стоит ли пытаться его переделать, если можно направить эту благородную ярость в нужное русло? Сейчас он был охвачен беспокойством. Не потому, что не доверял Чарльзу, нет, просто он не любил быть не в курсе того, что происходит. Эрик не отдавал себя отчёта в том, что в нём говорит родительский инстинкт, причём именно человеческая, а не животная его вариация. «Расскажи мне, что не так, чтобы я мог помочь до того, как станет поздно», — пожалуй, это качество можно было сформулировать именно таким образом. Леншерр предпочитал обо всём узнавать заранее, чтобы иметь хоть немного времени в запасе на подготовку. Он давно понял, что слишком устал терять дорогих людей. Они прошли несколько дверей — и Чарльз открыл следующую, пропуская Эрика вперёд. Хэнк встретил его кивком, без тени удивления на лице, видимо, Ксавье предупредил, что будет не один. А может, МакКой просто привык к тому, что Эрик постепенно проникает во все аспекты их жизни тут. Хорошо, что он был совсем не против, а очень даже за, минус одна проблема для и без того постоянного работающего сознания профессора. Леншерр не сразу понял, почему они тут, а заметив причину, замер, так что Чарльзу пришлось его объехать. На секунду Эрику показалось, что сердце окаменело, так тяжело стало в груди. Но нет, профессор осторожно держал его за руку, внимательно следя за состоянием своего друга, и это прикосновение стало своеобразной нитью, по которой Леншерру удалось вернуться к реальности. На больничном столе, окружённый со всех сторон приборами, которые, кажется, считывали все возможные показатели человеческого тела, лежал Уоррен. Уоррен Уортингтон, один из четырёх всадников Апокалипсиса, который, как до этого вечера считал Эрик, погиб в той битве. — Но как?.. — наконец, Эрик сформулировал мучивший его вопрос, по крайней мере, это было самым логичным, что он мог сейчас спросить. — Уже после всего Курт рассказал, что у него получилось вытащить Уоррена в последний момент, буквально за мгновение до падения того самолёта, — Чарльз подъехал к самому столу, чтобы взять из рук Хэнка планшетку с последними данными состояния их подопечного. — Объяснил это тем, что не хотел, чтобы кто-то из-за него умер. Для Курта миг, но он был перегружен — и никак не мог вспомнить, куда переместил Уоррена, прежде чем вернулся к нам и отключился. — И вы искали?.. — Леншерр заставил себя подойти ближе, вслед на профессором. — Да, в основном — Джин, я на тот момент был в состоянии перегрузки, а она нащупала его почти сразу. Мы забрали его домой. — Домой… — Эрик повторил эхом, припоминая, как сам в этот момент пытался разгрести завалы, чтобы расчистить место для джета, за которым уже отправился Хэнк — как раз с Куртом. В нём боролись несколько сторон — и Чарльзу совершенно не нужно было лезть в мысли друга, чтобы понять, что происходит в его душе. Снова выползшее на свет чувство вины требовало к себе внимания в первую очередь: Уоррен был живым напоминанием о том, что там произошло и на чьей стороне был Эрик, по крайней мере, в начале столкновения. Вину подкармливал и тот факт, что этот мальчик вроде как погиб, а Леншерр просто старался не думать об этом, потому что мог не выдержать груз ответственности за ещё одну погубленную жизнь. Следующим чувством было облегчение, связанное с тем, что Уортингтон всё-таки жив, и это не могло не радовать. В какой-то момент понимаешь, что на войне «свои» и «чужие» — это два слова для понятия «живые», а вот когда живые становятся мёртвыми — своих и чужих как будто уже и нет. Наконец, третьей стороной был страх, смешанный с гневом: Эрик сразу увидел в бывшем союзнике источник опасности, думая о том, что Чарльз приютил врага. Кто знает, что на уме у этого парня? Что он сделает первым, когда очнётся? Уортингтон уже доказал, насколько он готов убивать, так что помешает ему теперь, даже если Апокалипсиса уже нет в живых? — Ему сильно досталось, — голос Чарльза заставил Леншерра вынырнуть из своих размышлений. — Курт успел, но не совсем… Уоррен ещё не приходил в себя с того дня. Мы следим за его состоянием, каждый день проверяем все показатели, но когда он очнётся — никто не может спрогнозировать, к сожалению. — Он… — Эрик не отрывал взгляда от лица мутанта, чьи крылья были осторожно зафиксированы под его спиной, проложенные специальными плоскими подушками, чтобы не повредить их и чтобы они не поранили Уоррена. — Он может быть очень опасен, Чарльз. Он был на стороне Апокалипсиса. — Ты тоже, — Ксавье внимательно посмотрел на него снизу вверх. — И даже если бы ты не изменил своё решение и был ранен в битве, мы бы не оставили тебя там умирать. — Может быть, зря, — поймав взгляд Хэнка, который, очевидно, разделял точку зрения Чарльза, Леншерр покачал головой. — Чарльз… Это как держать в музыкальной шкатулке неразорвавшийся снаряд. Ты не знаешь, что он сделает, когда очнётся. — Если верить тому, что мы наблюдаем сейчас, — в диалог включился МакКой, а Чарльз передал Эрику планшетку с распечатанными результатами обследования. — Ему понадобится немало времени, чтобы восстановить необходимый тонус мышц. Когда он очнётся, он будет опасен максимум для себя самого, поэтому мы зафиксировали крылья. — Это не значит, что ему не придёт в голову воспользоваться твоим доверием, Чарльз! — Леншерр даже на мгновение повысил голос, забыв о самом главном. — Обо всём, что придёт ему в голову, я узнаю первым, — профессор перевёл взгляд с Уоррена на Эрика, заставив того осечься. — Сейчас это просто потерявшийся и запутавшийся в жизни мальчик, которому нужна помощь. Медицинская и моральная. Эрик отвернулся, через секунду начиная своё движение по комнате. Он обошёл Уортингтона по кругу, всматриваясь в его лицо, раны на котором уже почти затянулись — повезёт, если они не оставят шрамы. Уоррен был красив, силён и безрассуден. Эрик не знал, что привело его к Апокалипсису, но почему-то ощущал странное родство с этим мутантом. Они все… Все его всадники — люди, которые лишились дома. Или у которых его никогда не было. Того дома, который мог появиться — если ты пришёл к профессору. Всю жизнь мы учимся — и Эрик возвращался к этой мысли чаще, чем кто-либо в этом месте, где жили десятки мутантов. Сейчас он учился тоже, учился понимать и уступать, верить и принимать доверие, прощать — себя и других. Не самые простые уроки, но он был рад, когда очередная задача ему покорялась. Может, это была одна из них? — Почему ты решил рассказать мне о нём именно сейчас? — Леншерр вернулся к Чарльзу, но смотрел он на Уоррена, как и профессор. — Потому что хотел показать, насколько великое доверие к тебе, — Ксавье ответил спокойно и серьёзно. — Настолько, что с сегодняшнего вечера о доверии мы больше не заговорим, — он повернулся к Эрику. — Ты не просто преподаватель и один из Людей Икс первого выпуска, ты часть семьи, тайн от тебя не будет. Эрик кивнул, не уверенный, что заслуживает подобного доверия. Но отказаться он, конечно не мог. Потому что не хотел. Возможно, они бы так простояли ещё очень долго, но короткий кашель привлёк внимание — и все развернулись к дверям. — Пора подниматься к ужину, мальчики, — Рейвен чуть улыбнулась, такими растерянными выглядели все трое, погрузившиеся в непростую тему и вернувшиеся в реальность без какой-либо подготовки. — Сможем продолжить разговор после него. Я тоже с удовольствием поучаствую.