Промашка

      Провал влажно чернеет в наступивших сумерках, размером двадцать на сорок, черный и гладкий. С высоты он выглядит обычным прямоугольником.       — Глупое название, — он смотрит вниз и равнодушно чешет голову. — Зачем нужно всему давать свои названия?       — У людей так принято, — терпеливо объясняю я. — Давая название, мы делаем вещь понятной для себя, ставим ее в ряд предметов, которые не требуют разгадки, обозначаем суть.       Он фыркает.       — Чем это название сделало понятной яму без дна?       Я молчу, ответить мне нечего. Вместо ответа я снова перевожу разговор на отсутствие всякой живности вокруг, но он не дает мне уклониться от темы — ему пришла охота поговорить.       — Странники, — говорит он. — Почему вы назвали их так?       Я повторяю ему версию о высокоразвитой цивилизации, лишенной дома, но он досадливо мотает лобастой головой и садится на землю.       — Я спросил не об этом. Вы никогда их не видели, ни одного из них. Почему ты используешь множественное число?       Такая мысль не приходила мне раньше в голову. А действительно, почему?       — Наверное, по нашему образу и подобию, — признаюсь я. — Люди путешествуют по вселенной в компании себе подобных, одиночество воспринимается как проклятье, о котором сложено множество легенд. Кроме того, есть вещи, которые одному не под силу.       — Сила у всех разная, — возражает он. — Одиночество иногда благо. Есть вещи, которые делают только в одиночестве. Даже ты.       — Но постройка межпространственного тоннеля и спасение местных жителей слишком сложная задача для одного.       Он демонстративно зевает.       — Это ты говоришь о спасении. Ты не знаешь, что случилось с ними там, внизу. Хочешь верить, что Странники гуманны. Но забрали не всех, а яму запечатали, чтобы избежать преследования таких, как ты. Что говорит твой опыт?       Я некоторое время думаю.       — Кража? — наконец предполагаю я.       Он издает хриплые звуки, похожие на смех. Я думаю, что он совсем не похож на собаку, и эта разница особенно пугает в темноте, когда видны только очертания и звуки. Я зажигаю огонь, и вещи принимают знакомые контуры — лобастая голова, треугольные уши.       — Если они еще там, нам крупно повезло, — говорю я. — Кто бы ни украл их, цель его мне непонятна. Было это спасением, изоляцией планетарной инфекции или личной местью — знает только тот, кто это сделал. Возможно, внизу мы найдем разгадку.       — Или смерть.       — У меня есть оружие, — возражаю я, поднимая доказательство своих слов в руке. — Я смогу защитить себя.       Он чешет за ухом, потом садится на задние лапы и смотрит на огонь желтым взглядом, в зрачках его отражаются огни.       — Я знаю, о чем ты думаешь, — говорит он. — То, что мы нашли — не яма. Не дырка в земле. Другое. Неизвестно, куда ведет и что внизу. Если ты ее откроешь, сможешь ли закрыть потом?       — Если я найду то, что ищу, закрывать ее не понадобится. Тебя я с собой не зову, ты и так сделал для меня слишком много. Когда вернусь, расскажу тебе, удалось ли мне встретиться со Странниками. Или со Странником, если тебе так больше нравится.       Он поворачивает ко мне голову и отрицательно покачивает ей из стороны в сторону.       — Не надо. Моему народу это неинтересно, Гиперион.