Северная сказка

Метхенберг, 24 год К.В.

Предзимний вечер, когда в окна с улицы ломится снег с дождем, всегда неуютен. Как хорошо было возвращаться в такие вечера домой – закоченев на морском ветру, промокнув от снега, дождя и брызг – зная, что тебя там встретят тепло, улыбки, семья. …как хорошо было раньше… Сейчас дом, несмотря на по-прежнему хорошо протопленные комнаты, казался выстывшим. Словно выходец в нем побывал. Но нет, никаких выходцев, просто… просто из дома ушла и не вернется в него хозяйка, у которой душевного тепла хватало всегда и на всех. А он не знал! Он был в море и ничего не знал… - Руппи! Ты… ты что, туда прямо с корабля побежал? - Да… - да, побежал, сразу как узнал. Не заходя домой. Парень остановился посреди комнаты. Брат, по своей старой детской привычке, устроился прямо на ковре – камин горит, на столе свечи, на каминной полке свечи, на полу какие-то бумаги. Разбирает… три года назад они, стиснув зубы, занимались этим вместе. - Теперь уже я опоздал, - а зеленый изумруд в кольце брата ловит свет… …Руперт тот день помнил лучше, чем ему хотелось бы. Скомканные в какую-то болезненную муть события пронеслись и сгинули, под вечер время словно остановилось, заставляя малейшие детали врезаться в память. Он помнил и прорвавшее сплошные облака солнце, заливающее метхенбергское кладбище рыжеватыми лучами, помнил волглую траву и разворошенную землю под ногами, мать… такую же серую, как её траурное покрывало. Ушли все, даже кесарь и сестра – понимали, что ей надо побыть одной – а вот они так и не смогли. Стояли за её плечами, неподвижно, как две одинаковые статуи. Адмиральские близнецы… как это было смешно раньше, как горько стало сейчас. - Карьярра! Опоздал… Мать не вздрогнула, не обернулась… даже не услышала, скорее всего. А вот они развернулись на возглас, загораживая её от… от кого? От черноволосого, темноглазого мужчины в одежде моряка-марикьяре. Ротгер Вальдес мундиры не любил никогда, и предпочитал разгуливать в неизменной матросской куртке поверх шелковых рубашек. Ему это прощали. Ему вообще многое прощали. - В первый раз в жизни – опоздал, - повторил он, кривясь в какой-то отчаянно-злой ухмылке и сжимая кулаки. Какое-то время они четверо стояли, молчали, рассматривали друг друга. - Вы можете проститься с отцом и сейчас. - Могу, - не зря говорили, что этот и в Закате будет смеяться, но лучше того смеха не слышать. – Парни, кто из вас мой тезка? Вечно я вас путаю. - Я, - Родди выпустил рукоять шпаги, которую все это время бессознательно сжимал, и шагнул вперед. - Тогда держи! На память… и на удачу. Чтобы не пришлось, как с ним… Схватил за руку, почти силком вложил что-то в ладонь и ушел. Быстро, молча, только плечами повел – холодно… …А брат изумленно смотрел ему вслед, держа на ладони знаменитое кольцо с торским изумским изумрудом. - Мама... она... Как это случилось?! - Быстро. Врачи говорят, сердце… на тебя смотреть страшно, приведи себя в порядок. - Или хотя бы мокрое сними, - посоветовали из угла. Руперт вздрогнул, только сейчас заметив, что они тут не одни. Впрочем, третьего братца в самом тёмном углу разглядеть сложно, Оле всегда умел быть незаметным. Конечно, он здесь, ведь до него вести должны были добраться сразу же. И он-то мог приехать. - Родди… - Послушай, - Ротгер встал, аккуратно заложив пальцем тетрадь, которую читал до прихода брата. – Мы не можем себе позволить быть мальчишками. Не можем! – а голос дрогнул, сорвавшись. – Раз мы одни остались... не на… оставшихся же рассчитывать. Им самим тяжело. Что ж, он всегда был больше похож на отца. И держать себя в руках умел лучше близнеца. - Понимаю, - тихо-тихо. – Я… я сейчас вернусь и вам помогу. - Да, - Родди опустил глаза, разглядывая тетрадь. – Эти тайны лучше знать нам всем. - Вам знать, - Оле глуховато закашлялся, он плохо переносил сырость. – Я это и так знаю. Я это всё видел…