Северная сказка

Кончился месяц трав… Время ль тебе мерой? Правдой своею прав Север. Эй, погоняй, погоняй – Мчись за северной сказкой! В сказках ли этот край – ласков? (с) «Драконь» «Северная» Только чувству, словно кораблю, Долго оставаться на плаву, Прежде чем узнать, что «я люблю» То же, что «дышу», или «живу». (с) В.Высоцкий

1. …Обернуться бы лентой в чужих волосах, Плыть к тебе до рассвета, не ведая страх, Шелком в руки родные опуститься легко… Вспоминай моё имя!.. (с) «Мельница», «Лента в волосах». 393 год К.С. - Эй! Девочка! Ты что здесь делаешь?! Окрик застает Марту, когда она, заложив руки за спину и приподнявшись на цыпочки, смотрит на горизонт. Девочка испуганно отскакивает от края пирса, хлопает глазами. Смутно знакомый мужчина в вице-адмиральском мундире с хмурой досадой хочет что-то добавить, но к ним уже спешит подмога в лице капитана Бюнца. - Дядя Отто! - А, найерька! Опять отца стережешь? Пирс уходит из-под ног, когда её подхватывают и сажают на руку. Марта с радостным писком вцепляется в знакомое плечо – «дядя Отто» никогда не отказывался покатать адмиральскую воспитанницу на руках. - Найерька?! - Ну, так, - Бюнц широко ухмыляется – Дева? Дева! Морская? А то ж! Маленькая пока, правда, – Марта хихикает, прикрывая лицо ладонью. – И при том, заметь, ни разу не змеюка. Готлиб, ты чего, девчонку Ледяного не узнал? Девочка озадаченно сдвигает брови, вспоминая разговоры старших. Это, кажется, один из отцовских друзей, но он постоянно был далеко… - Её узнать сложно, - вице-адмирал перестает сердито хмуриться, и сразу видно, что лицо у него очень славное и доброе. – Я её последний видел малышкой совсем. Так зачем ты на пирс забралась… найерька? - Я папу жду! Каждый день… конечно, говорят, что флагман вернется в Метхенберг нескоро – но вдруг?.. Конечно, гувернантка сердится и говорит, что воспитанница не должна звать воспитателя отцом, это не принято – но какое ей дело?! Так ли важно, родной, не родной, если очень любить. - Он нескоро вернется, у него дело важное. - Я знаю, - деловито кивает Марта. – Он невесту кесарю везет. Из Флавиона. А она красивая? - Придет – увидим. Вице-адмирал Готлиб Доннер был с утра изрядно сердит. Причиной опять послужил «ненаглядный» фок Бермессер, который, вообще-то, должен был замещать Кальдмеера в Метхенберг. Ну да, ключевое тут именно «должен был»… потому что по приказу из столицы вызван ко двору. С одной стороны, Доннер был рад – чем меньше придворный шаркун накомандует, тем меньше навредит. Адмирал цур зее его здесь для того и оставлял – присматривать, раз совсем избавиться от Бермессера нельзя. Но, с другой стороны, отношение к военному флоту, как ко всего лишь ещё одному инструменту политических игр, не могло не бесить. Каким бы ни было настроение, детей пугать – не дело, но посторонняя малявка на пирсе могла твердо рассчитывать на строгое внушение. Но оказалось, что она не совсем посторонняя. На флоте сколько уже лет удивлялись, зачем сдалась Ледяному девчонка на воспитании. Теперь Доннер начал догадываться, зачем – рядом с этим жизнерадостным созданием мир казался чуть-чуть светлее. …Холодный ветер гладит по щекам, играет с завитой прядью, дергает за рукава. А пенный след корабля искрится под солнцем. Искрится вода, сияют белизной паруса, слепит глаза пронзительное, высокое небо, отражающееся в море – мир полон света, ветра и синевы. - Ваше высочество, не стойте на ветру. Можно простыть. Сердце Маргариты падает в яму, чтобы тут же подскочить и сумасшедше заколотиться в горле. Так, как в первый раз… так, словно первый раз… Адмирал цур зее Кальдмеер улыбается. Легко, грустно и сочувствующе: - По крайней мере, наденьте плащ. Не думаю, что его величество будет рад чихающей невесте… - Я… благодарю вас за совет, - не сметь улыбаться в ответ, не сметь улыбаться так безумно и счастливо, принцесса! – Я не привыкла к долгим морским путешествиям... - Понимаю. Вряд ли вы когда-то выходили в море дольше, чем на день. Протягивает руку, предлагая помощь. Вообще-то гордой дочери флавионских герцогов следует вздернуть подбородок и сделать вид, будто она оказывает великое одолжение, но Маргарита не в силах упустить шанс побыть с ним ещё чуть-чуть. Рядом. Сжать пальцы, словно неуверенно чувствуешь себя при качке и ищешь опоры. Это почти не игра, ведь она на самом деле самая маленькая, слабая и бестолковая здесь, на флагмане. Вот именно, бестолковая! О чем должна думать накануне свадьбы принцесса относительно небольшой страны, которую выдают замуж за правителя сильной, богатой державы, от настроений которого сильно зависит отцовская политика? Вот о политике и думать, слухи и новости вспоминать, к жизни при дворе готовиться. И уж точно ни в коем случае не думать о любви. Какая любовь у кесарей может быть? Понимание и уважение – уже счастье… Будь проклята эта дриксенская традиция – привозить невесту кесаря по морю. Отправься Маргарита сушей, она была бы пусть не счастлива в семейной жизни, но хотя бы спокойна. Однако полагается, чтобы её везли морем. Обязательно на флагмане. В обязательном личном сопровождении адмирала Западного Флота. При одном взгляде на которого зыбкое спокойствие Маргариты разлетелось вдребезги, как алатский хрусталь на мраморных плитах. Ведь принцессы – всего лишь молодые девушки. А когда девушкам влюбляться, как не в шестнадцать лет! Нет, не в шестнадцать. Впервые она увидела его год назад, но лишь при второй встрече поняла, почему так сладко и тревожно замирает под сердцем. Не видать бы ей спокойствия ни в море, ни на берегу, но как же тяжело находиться рядом, влюбляться с каждым днём всё сильнее и молчать. Всегда молчать. Навсегда молчать. …Олафу это традиция не то, чтобы категорически не нравилась, скорее раздражала. Флагман, в конце концов, не кесарский фрегат для прогулок, а боевой корабль. Всю дорогу до Флавиона он мысленно готовился к обратной дороге в сопровождении эдакой заносчивой гордячки, вроде Гудрун, но Маргарита за прошедшее время словно бы совсем не повзрослела. Такая же тихая, если не сказать застенчивая, спокойная, обладающая удивительным умением никому не мешать… и совсем юная. Политика политикой, только отдавать шестнадцатилетнюю девочку за Готфрида, за… «Давай, договаривай – за старика? Он старше тебя всего на восемь лет…». Олаф всегда относился к своим обязанностям ответственно. Поручено привезти принцессу живой и здоровой – привезет, а личные взгляды отношения к делу не имеют. Теперь же он опекал Маргариту не из одного чувства долга, но и сочувствуя. Бедная малышка, тяжело же ей придется в Эйнрехте. - Олаф, - капитан Шнееталь окликнул вернувшегося адмирала по имени. – Нам «Зорька» сигналит… Вообще-то фрегат из сопровождения носил красивое имя «Северный рассвет», которое пошло бы и линеалу, а Морской Устав предписывал несколько иное обращение к адмиралу. Но сопровождающие Маргариту придворные сидели по каютам, большей частью страдая от качки, моряки – все заняты делом, и разговаривали на юте не адмирал с капитаном, а двое старых друзей. - Каданцы? – таким тоном Адольф о погоде сообщать не стал бы… - Они. Под королевским флагом, но… - Но они опять обнаглели, - прищур Кальдмеера стал жестким, рука привычно рванулась к шраму на щеке. – И печальный опыт их не учит. Кому-то слава Бешеного Вальдеса покоя не дает. - Он что, флагманы на абордаж брал?! - Пока нет, - усмешка Олафа стала заметней, но взгляд остался ледяным. За этот-то взгляд, в числе прочего, он свое прозвище и получил. – Впрочем, не удивлюсь, если однажды попытается. Хельмут! Мающийся на палубе Диц в мгновенье ока оказался рядом с адмиралом. Те из адъютантов Ледяного, которых Создатель не обделил умом и душевной чуткостью, быстро привязывались к своему адмиралу. Может, потому, что к толковым мальчишкам Олаф рано или поздно начинал относиться, как к своим сыновьям. Которых не было… - «Северному рассвету» приказ – уходить в разведку. Обо всех новостях докладывать без промедления, - и, проводив умчавшегося адъютанта взглядом, добавил. – Вряд ли они полезут на военный караван, да ещё под своим флагом, но осторожность не помешает. Капитан кивнул, соглашаясь. В сопровождении у «Ноордкроне» был не только фрегат-разведчик, но чинная «прогулка» до Флавиона стремительно перерастала в нечто… интересное. Стены знакомых домов стремительно мелькали мимо – Зепп бежал и поворачивал, не глядя, эти переулки он ещё в детстве изучил так, что мог идти хоть с закрытыми глазами. Но сейчас надо было не хвастаться, а бежать, и четырнадцатилетний подросток бежал со всей доступной скоростью. Пожалуй, он мог и быстрее, но приходилось тащить за руку девчонку лет восьми-девяти, из-за которой он и пустился в недостойные будущего моряка маневры. «Налево… два проулка и улица… и будет забор!» - Зепп бежал не просто так, он твердо знал, как наверняка оторваться от преследователя, грузно топающего позади. Толстый Ганс был действительно… толстым, а также недалеким и любящим помучить всякую безответную тварь. Но поколотить он мог, это знала вся окрестная ребятня, знал и Зепп, а вот аккуратно и нарядно одетая малявка, невесть как забредшая к ним, была явно не в курсе. И вступилась за беспризорного котенка (нашла, за кого). Да как вступилась! …В общем, повезло и ей, и котенку, что рядом случился Зепп. Теперь успеть бы… Преследователь уже отставал, задыхаясь и ругаясь на ходу, но пока не сдавался. Но и они – успевали! - Давай кота! Девочка беспрекословно сунула в руку Зеппа тощего уличного пушистика. Зепп на бегу оттянул ворот, засовывая котенка под рубашку. Пищащий, пушистый комочек с когтями скользнул вдоль груди до туго затянутого на талии пояса – неприятно, но переживут оба. Девочка так же покорно позволила подсадить себя на старую бочку, а с бочки – на высоченный забор, невесть ради каких целей разделяющий переулок-щель. Эту лазейку Зепп знал ещё с детства, когда они с приятелями дразнили Толстого Ганса. А потом быстро-быстро убегали. Тот вечно попадался – наверное, не терял надежды догнать шустрых мальчишек раньше, чем они перемахнут через непреодолимый для него забор. Зепп давно уже забросил эти «развлечения», кто бы знал, как и когда оно пригодится! Малявка наверху, теперь – самому. Раньше он просто подтягивался, ложился на забор животом и спрыгивал с другой стороны, но кот… Пришлось, ухватившись за верхушку, перебирать ногами по забору. Долго и неудобно, но где наша не пропадала! - Теперь пошли, - оказавшийся на другой стороне Зепп расстегнул пару пуговиц, извлек притихшую добычу и вручил девочке. - Спасибо, - она впервые за время погони что-то сказала. Тут же всхлипнула и сердито утерлась свободной рукой. - Эй... ну ладно тебе! – Зепп привел рубашку в порядок, взял девочку за руку, потянул дальше. – Пойдем… не ждать же, когда он сюда доберется. - Идем, - согласный кивок и новый всхлип. – Ты не… не обращай внимания, я всегда, когда страшное кончается, реву… мы куда? - Ну, главное, что во время «страшного» не ревешь, – рассудительно заметил Зепп, подумал и решительно заявил. – А мы пойдем к деду. Он меня все равно вечером звал. Только теперь он смог, как следует, рассмотреть «соучастницу», которая спокойно и доверчиво шла рядом, крепко держа котенка. Черноволосая – две толстые косы доставали пушистыми кончиками до талии; глазастая – а глазищи светло-серые, ясные; и очень симпатичная. Правда, мордашка у неё была… необычная. Не такая, как у знакомых Зеппу девчонок. Но он, рассудив, списал это на то, что новая знакомая была из дворян, «породистая», как пренебрежительно отзывался об аристократии дед. И платье у неё… впрочем, платье назвать нарядным можно было уже с трудом. Перемазанное в пыли, в древесной трухе и порванное в трех местах! - Эй... а тебе не влетит? - Обязательно. Был бы здесь папа, он бы понял, и нянюшка Ида бы поняла, а госпожа Ингрид… - девочка забавно сморщила нос. – Она такая правильная! – помолчала и добавила: – Мне бы влетело уже за то, что я убежала. Зепп исполнился уважения. Надо же, бегает! И тут сообразил, что до сих пор общается на уровне «эй, ты»… - А… я Зепп Канмахер. - Очень приятно, - вежливо и серьезно. – Марта Кальдмеер, - шмыгнула носом и тихонько добавила. – Поверить сложно, да? - Точно, - Зепп, замерший от такой новости, обалдело кивнул, ну кто бы мог предположить, что адмиральский приёмыш будет шастать в одиночку по городским кварталам! И тут же потянул её за руку. – Тогда пошли скорее, мой дед его знает! - Папу?! - Да, пошли! Стук в дверь раздался тогда, когда Олаф собрал со стола карты, собираясь спать. Адмирал сначала решил, что ему это послышалось… нет, стук повторился – тихий, настойчивый и какой-то вороватый. Его моряки так бы стучаться не стали, значит, кто-то из флавионских «гостей» флагмана… Кому-то из сопровождающих её высочество Маргариту нужен тайный разговор? …Флавионских придворных за дверью не обнаружилось. Её высочество пришла к адмиралу Кальдмееру лично и в одиночестве. - Вы с ума сошли, ваше высочество?! - Нет, - Маргарита покачала головой, небрежно заплетенная коса мотнулась вдоль спины, сбивая в складки наброшенную на плечи шаль. – Мне спросить нужно. - Хорошо, заходите, - адмирал со вздохом пропустил её внутрь и тщательно закрыл дверь. – Что вас так интересует? - Что происходит! – с отчаянной решимостью выпалила бледная принцесса. Олаф пристально взглянул на нежданную посетительницу. Маргарита закусила губу, переплела дрожащие пальцы – и, кажется, не играла, как это любят милые девушки, её в самом деле трясло. - Садитесь и рассказывайте. Вина ей надо выпить, и покрепче, лучшее средство от такой тряски. А Маргарита, сев и спрятав руки под стол, торопливо объясняла: - Я же не совсем глупышка, я вижу, что что-то происходит, что-то плохое. А мне не говорят ничего. «Ваше высочество, это не стоит вашего беспокойства… все в полном порядке…», - девушка сжала зубы, помолчала, посмотрела на Олафа испуганными, широко распахнутыми глазами и шепотом договорила: – Но я вижу. Что-то происходит, скажите что – хотя бы вы! Очень страшно сидеть и не знать… ничего. Я не буду плакать и паниковать, обещаю. Вот вам и тихоня-принцесса! - Вам, в самом деле, не о чем беспокоиться, - Олаф, больше не боясь показаться невежливым, отвернулся к шкафу, отыскивая там бутылку и стакан. – Беспокоиться надо мне… - он задумался на секунду, прикидывая, как без перебора морских словечек объяснить Маргарите суть дела. – Фрегат-разведчик позавчера заметил каданцев. От пиратов они, как вы помните, отреклись и успешно сделали вид, что не имеют отношения, но вы-то должны знать, что и кому на самом деле выгодно. Мы все это время ждали какой-нибудь каверзы, но им хватило ума не соваться к флагману с сопровождением. Конечно, я предпочту остеречься, но они так далеко в территориальные воды Дриксен раньше не заходили. - Каданцы? – Маргарита захлопала ресницами, длинными и густыми, но чересчур светлыми. – Но мы так далеко от опасных вод ушли. - Да, их наглость переходит все границы, - бутылка наконец-то нашлась, когда это он успел так далеко её задвинуть, рядом был и невысокий стакан. – Я должен довезти вас до Эйнрехта… Доложу кесарю лично. Каданцев давно пора ставить на место, прошлогоднего внушения им оказалось мало, - Олаф поставил перед притихшей принцессой наполненный стакан. – Выпейте, лучше быстро. Маргарита пила крепленое вино, как послушная девочка пьет лекарство. Олафу она неожиданно напомнила Марту – та, заболев, точно так же серьезно и покорно глотала настойки. Адмирал грустно усмехнулся, наблюдая за успокаивающейся девушкой, любопытно оглядывающейся по сторонам. - В любом случае, флагман им не по зубам. - Тем более под вашим командованием! - Вы мне льстите. - Нет, - у Маргариты заблестели глаза, на оживившееся лицо вернулись краски. – Вас... вас не только в Дриксен знают. Простите, - спохватилась, смущенно передернула плечами, завернулась в шаль. – Я веду себя, как… - Как перепуганная девочка, - подсказал адмирал. – Не беспокойтесь, я никому не скажу. И улыбнулся. Уже не грустно – тепло. - Тебя что, дома не кормят – к пирогу спешишь? Старик Канмахер хоть и ворчал для порядка, но был рад, что внук к нему липнет. Мальчишку не зря в честь деда-моряка назвали, ему тоже на берегу не сиделось. Может, хоть он на флот пойдет, раз уж дети подвели! - А это с тобой кто? - Это Марта, - выпалил Зепп и замолчал. - Здравствуйте, - вежливость девочки поразительно сочеталась с боевито-потрепанным видом. - Она… адмиральская, - Зепп деловито поправил рукав новой подружки, пытаясь скрыть самую внушительную прореху. – Мы от Толстого Ганса удирали. - Зепп, опять? – дед покачала головой, запер дверь. – Садитесь, что топчитесь. Внука следовало отчитать, но делать этого совершенно не хотелось. Пусть парень чувствует себя героем, в конце концов, воспитанницу адмирала Кальдмеера спас! Что говорить, Йозеву самому было любопытно посмотреть, кого взял в дом адмирал, которого Йозев лейтенантом помнил. - Он хотел маленького убить… об стену, - девочка сунула под нос Йозеву пищащее и машущее лапкой доказательство. – Он что, виноват, что котом родился?! - Зепп, ноги в руки – и в погреб, там молоко. Где миски, знаешь. А ну, показывай! – Йозев критически оглядел добычу детей. – Хорош котяка, я б такого на корабль взял, - котенок протяжно пискнул. – Только мастью он у вас… прямо фрошер! - Да? Марта забрала котенка, осмотрела. Черный зверек таращил голубые младенческие глаза, перебирал лапками в белых «носочках», дергал хвостом с белой кисточкой и сверкал белым «галстучком». Черно-белый окрас и вправду напоминал талигойские мундиры. - Фрошер, да-а? – протянула Марта задумчиво. – Тогда будешь Вальдесом! Спускающийся в погреб Зепп споткнулся и едва не улетел вниз. Его дед просто, не сдерживаясь, расхохотался. * * * …Что ж, солнце светит и в Эйнрехте. Но ветра здесь нет… Выцветшее от летней жары небо за цветными стеклами витражей, радужные пятна на мраморном полу, относительная прохлада толстых стен дворца – и застоявшаяся духота, страшная, убивающая, сковывающая тело. Она не только в воздухе – она и в мыслях. Страшно сделать неверный шаг, страшно поднять глаза, а сознание цепляет отдельные картинки, складывая их в причудливую мозаику. Её величество, кесарина Дриксен, может слушать музыку или играть сама – в её комнатах предусмотрительно поставлен клавесин, любимый инструмент Маргариты. Её величество может попросить любую книгу из дворцовой библиотеки – её тут же принесут. Её величество может выйти в дворцовый парк – ах, конечно же, только в сопровождении соответствующей положению свиты. Её величество не может сделать того, чего её хочется больше всего – убежать отсюда далеко-далеко, к простору, прибою, соленому ветру и соснам на обрывах. Столица Флавиона стоит на берегу моря, из Эйнрехта до моря далеко, река его не заменит. Маргарита не может даже заплакать – кесарина не может рыдать при своих дамах – слезы остались для ночи, для темноты и подушки. Навсегда. Этот дворец, эти люди, эта страна – её жизнь. А Олаф Кальдмеер уезжает обратно, и уезжает с бедой за плечами. Натренированная память принцессы легко схватывала новые имена, лица, должности. Соперник Олафа на Западном флоте Маргарите категорически не понравился. Может, потому, что этот фок Бермессер так и лучился самодовольством, а Кальдмеер, напротив, выглядел совершенно застывшим. В глазах, в голосе, во всем облике – знаменитый лед, прозрачный, бритвенно-острый на изломе. Влюбленное сердце обливалось кровью, а придворное чутье шептало, что эти двое – враги, и одну схватку Олаф проиграл. Маргарита осознала, что смяла, накрутила на ладонь атласную поясную ленту, и торопливо выпустила её, незаметно разгладив по подолу. Кесарина должна быть спокойна и сдержана, даже более чем принцесса или герцогиня. На неё теперь обращено куда больше взглядов! Но как же плохо, когда уезжает единственный человек, видящий в тебе не разменную карту в политических играх, не коронованную куклу, не мать будущего наследника – испуганную девочку, которую нужно ободрить и поддержать. Привыкайте, ваше величество, это теперь ваша страна… Королевский кабинет, обшитый мрачноватыми, темными деревянными панелями, видел на своем веку многое. Милыми семейными разборками его было не удивить. - Братец, я не понимаю, о чем ты думал! Наедине её светлости герцогине Штарквинд позволялся и не такой тон. Готфрид сестру любил, да и человека, способного дать совет, спорить и не соглашаться, весьма ценил. - Сестрица, не переживай так за своего оружейника… - Моего? – светлые, безупречно очерченные брови Элизы поднимаются вверх отточенным движением. Ещё лет двадцать назад это оказывало на мужчин сногсшибательное действие. – Если говорить о таком, то он ТВОЙ, как главнокомандующего. - Ну-ну, - кесарь хитро погрозил сестре пальцем, Элиза сделала вид, что по-прежнему ничего не понимает. Их старая игра: «я знаю, что ты знаешь, но прямо это не скажу». - Фридрих думает, что его милый друг Вернер способен командовать флотом? Что ж, пусть командует. Этот идиот когда-нибудь куда-нибудь нарвется, и вот тогда я с полным правом верну Кальдмеера обратно, а племянничек какое-то время перестанет мутить воду, своего приятеля спасая. - Готфрид, ты рискуешь. - Знаю, что рискую. Но, - подмигнул. – Риск, оно дело такое, благородное. Элизе осталось только головой покачать. Способ поставить кровожадную партию Фридриха на место кесарь избрал настолько же простой, насколько изящный – дать им то, чего хотят, и всем продемонстрировать, чего они стоят. Но рисковать флотом… впрочем, Олаф способен исправить почти всё. - Как тебе флавионская девочка? – перевела разговор Элиза, подводя черту под обсуждением морских дел. - Тихоня, - не одобрил Готфрид. – Не люблю таких… что за принцесса, только ресницами хлопает: да, ваше величество, нет, ваше величество… Лотта твоя, и то лучше! – он отвернулся, пожал плечами, побарабанил пальцами по краю стола. – А, пусть сына родит здорового, все прощу… Из шести детей кесаря выжила одна только Гудрун, девочка. Пятеро её братьев родились либо мертвыми, либо не доживали и до трех лет. А попытка родить последнего, шестого, стоила прежней кесарине жизни... Врачи лишь руками разводили, в ком было дело, в муже или в жене, они сказать не могли. Второй брак должен всё решить – будет ли у Готфрида сын, или в Дриксен развернется подковерная борьба между непрямыми наследниками. - Ты к ней несправедлив, - мягко укорила сестра. – Маргарита ещё не привыкла к новому месту, хотя… в шестнадцать лет я была смелее. И улыбнулась с грустной мечтательностью. Давно нет той веселой светлокосой девушки, давно она стала гордой и порой резкой женщиной, жестким политиком, практически главой семьи. Но почему бы не вспомнить саму себя, молодую, с улыбкой? Время выковало из Элизы главу Штарквиндов, как кузнец выковывает клинок из руды. Она прошла огонь высокой политики, не сломавшись и не свернув. Какой станет Маргарита? Время, время все покажет… * * * - …Марта, то, что я сейчас не ругаюсь и не «принимаю меры», не значит, что ты и дальше можешь пропускать слова гувернантки мимо ушей, - Олаф утомленно потер виски, ему только домашних разборок сейчас и не хватало. – Я тебя очень прошу, постарайся больше её не огорчать. Ингрид за тебя очень переживает, по-своему, конечно… - Но если её все время слушаться, будет так ску-учно, - девочка виновато ковырнула носком туфельки потертый ковер. – Можно, я хотя бы иногда… - Иногда и предупреждай меня, - адмирал бережно притянул Марту к себе. – Договорились? Вместе мы придумаем, как сделать так, чтобы не было скучно тебе, и не огорчалась она. Сказать честно, он был рад подвернувшейся возможности – списать все на срочные дела и отложить воспитание Марты на неопределенное «потом». Девочка росла такой же смелой, отчаянной и свободной, как её мать. Матильда никогда бы не стала запирать дочь в клетку пошагового, безусловного соблюдения правил, ставя вокруг неё стены из слов «так положено» - и Олаф не собирался этого делать. Марта доверчиво забралась к отцу на колени. Когда-нибудь он скажет ей, всё скажет… - Но можно я буду хоть иногда с Зеппом играть? Он меня на лодке покатать обещал! «Канмахер, знакомая фамилия... надо у Адольфа уточнить, не родич ли этот Зепп его бывшему боцману». - Можно, конечно. Только сначала мне его покажи. И лодку тоже. Олаф Кальдмеер всегда был честен, со всеми, насколько это было возможно. Для Марты он исключений делать не собирался – может, поэтому малышка верила ему безоговорочно. Она твердо знала, что отец всегда слово сдержит, обещал разрешить, если убедиться, что не опасно – значит, разрешит. - Лодку мы покажем, - пообещала дочка, насупилась и добавила категорически – Но Вальдеса я не отдам! - Да ради Создателя, оставляй своего кота… - И книжку про Седые Земли не отберешь? Вообще-то в увесистом томике «Рассказ о землях дальних и чудных, по воле Создателя братом Клаусом из Ордена Знания составленный» было написано не только о Седых Землях, но главу о них Марта любила больше всего. Олаф подозревал, что и читать-то она училась, думая именно об этой книге. И самым страшным наказанием было запереть дочь дома и убрать книгу в шкаф под замок. - Нет, конечно. - Папа… а это очень плохо, что этого вместо тебя поставили? - Это не очень хорошо. Впрочем, тебе ещё рано об этом знать. Подрастешь – сама всё поймешь. Понижение в должности честолюбие адмирала не так уж задевало, он спокойно согласился бы даже уйти на север и там гонять каданцев, но оставлять флот на придурка Вернера! На фок Бермессера, которого Кальдмеер вслед за фрошерами был готов назвать «гусем», да он, в самом деле, напоминал гусака, надутого и недалекого. Гусака, которому нет места в лебединой стае. Приказ кесаря заставлял Олафа скрипеть зубами - мысленно, разумеется. Чем сильнее были рвущие душу чувства, тем сильнее Олаф старался их не показывать. Адмирал сам не помнил, кто в далекой лейтенантской юности первым назвал его Ледяным, но он был прав. Ледяная броня не раз его спасала, спасет и сейчас. - Мне уже восемь лет! – заспорила, было, Марта, взглянула в непреклонное лицо отца, надулась – но смирилась. – Тогда я пойду… Валя спать укладывать. «Удружила ты мне с кличкой, ничего не скажешь» - что понималось под «укладывать кота спать», Олаф в толк взять не мог, дети… такие дети. Называть котёнка фамилией закадычного врага из Хексберг адмирал не собирался. Хорошо, Марта уже сократила кличку до Валя, нетрудно будет переделать… ну хоть в Вальхена, а первоначальный вариант забыть. - Беги… птенчик. Птенчиком он Марту называл в приступах совсем уж неприличной для сурового адмирала нежности. А Марта отлично знала, что в таких случаях ей совершенно точно не грозят воспитательные беседы – и, радостно подпрыгнув (ох, действительно, УЖЕ восемь лет!), соскочила с колен отца и побежала к себе. Только косы взметнулись! От вертящейся юлой Марты всегда словно солнечные лучи во все стороны брызгали, вдребезги разбивая знаменитую ледяную корку. «Что бы я без тебя делал, чудушко алатское…» - навалившиеся проблемы никуда не делись, и «преемник» фок Бермессер остался, где был, но от чего-то теплого и пушистого, поселившегося в дальнем уголке души, становилось чуть-чуть легче.