Северная сказка

Что мне ночи свет? Что мне утра рать? Ты поставил на судьбу, я у воли молю: Дай мне дальше жить, чтоб потом сказать – Я люблю тебя! Я люблю тебя… я люблю. (с) Скади. Шлюпка скользит по воде почти беззвучно, только еле слышно журчит обтекающая борта, разрезаемая вёслами вода. Люди молчат, только дышат, и кажется, что в такт – так же, как работают вёслами. Вода в бухте стеклянно-прозрачная, как дорогой хрусталь, а если посмотреть дальше к берегу – становится зеркалом. Безупречно отражается каждый куст, каждая травинка, а когда к воде в полёте скользнула чайка – птиц стало две. Одна внизу, в воде, другая в воздухе. Разрезая жемчужный рассветный покой, заорал петух. В городе – не городе, деревне – не деревне живут очень просто. Разводят птицу, ловят рыбу, выхаживают разбитые на каменистых склонах огородики, а подальше, за холмами, и поля с рожью прячутся. Мирная и неспешная жизнь. Хорошо б ей такой и остаться. Хорошо б её не потревожили ни с моря, ни с берега. Маргарита поправила накинутый на голову капюшон, ей вовсе не хотелось простыть на холодноватом морском ветру. Отвернулась от берега – он неумолимо уходил в прошлое, точнее, она сама уходила от него. Уходила, чтобы жизнь здесь осталась такой же мирной и неспешной. Не годится она в правительницы, многого не знает, много не умеет, но зато может стать для людей знаменем и стержнем. А правят, воюют и принимают решения пусть те, кто умеет и может это делать. Она повернулась к морю и стала смотреть вперед – за загораживающие бухточку скалы. Отражение линеала с убранными парусами было разбито мелкой волной, и это хорошо, нужно добраться за Метхенберг поскорее, а для этого нужен ветер. - В галфвинд идти придется, - буркнул под нос Пауль, покосился на пассажирку и начал, было, объяснять: - Это потому что ветер… - Я знаю, что такое боковой ветер, - качнула головой она. – Я выросла у моря. Анэстия тихо хихикнула, прикрывшись ладонью. Марта смотрела в воду и хмурилась. Она была твердо намерена продолжать играть роль мальчишки-фёнриха, а капитан Бюнц ещё и невольно подсказал ей отличную легенду: молоденький выпускник Морской Школы, не успевший получить первого назначения. Правда, даже для выпускника «Мартин» выглядел чересчур юным, но чего только не случается в жизни. - Ну да, что это я, - капитан смущенно пожал плечами. – Гар-Флавион же… - он смотрел на свой корабль, не отрываясь, и вдруг признался: - А я ведь благодаря вам женился. - Как? – Маргарита искренне удивилась. Она точно помнила, что никак не способствовала свадьбе капитана Северного флота, она и узнала о том, что есть такой, только здесь. - Ну, так вот… кесарь когда жениться надумал, он же приказ отдал ещё и ваше побережье патрулировать. А патрулировать – значит и в порты заходить. А там как-то так… само получилось. - Хоть кому-то моё замужество счастье принесло, - чуть слышно произнесла она. Шлюпка вышла из защищенной бухты, качнулась на волне. Маргарита невольно ухватилась за свою скамью, она так задумалась, что слаженное и вполне безопасное движение её почти испугало. Разговор как-то сам собой увял. Море… море – это живая вода, море – это место, где до сих пор с полным правом хозяйничают древние силы, не желающие знать эсператизма. И люди, даже самые благочестивые, либо мирятся с этим, либо уходят. На берег или на тот свет. Море – это очень хорошее и надежное место, потому что за преграду живой воды нет дороги выходцам. А уж с людьми люди как-нибудь разберутся. День пришел такой же жемчужно-туманный и тихий, как и утро. Пауль хмурился, не уходил со шканцев и как-то очень недобро похлопывал зрительной трубой по ладони. - Я тут никого раздражать не буду? – к нему неспешно поднялась Этти. Расправила юбки и огляделась: - На нашем «Шиповнике» для меня запретных мест почти не было, но… - она не договорила и опустила голову. На самом деле корабль Густава Цвайера «Северной розой» назывался, но языкатые моряки, посмотрев на семьдесят пушек «цветочка», живо переименовали его в «Шиповник». А уж какую битву за название пришлось вице-адмиралу выдержать… на счастье, новый линеал, который он получил, построили как раз после свадьбы кесаря, и Готфриду понравилась идея в честь юной жены дать линеалу такое вот невоинственное имя. Так он и оказался назван в честь двух женщин. Потому что, придумывая имя, вице-адмирал Цвайер думал не о чужой жене, а о своей. - Пусть попробуют, - фыркнул капитан. – Мне ты не мешаешь точно, - он качнулся с пятки на носок и обратно, принюхался к ветру, досадливо тряхнул головой, поймав себя на северной привычке, и мрачно заявил: - При таком ветре мы к порту подойдем только завтра к обеду. А вот если кто-то с той стороны к нам заявится… им удобнее будет. - Удобнее всего будет тем, кто идет к берегу из открытого моря, - Этти задумчиво подергала прядку. – Пауль, что ты будешь делать, если мы нарвемся на талигойцев? - Ну, смотря сколько и на кого, - капитан охотно подхватил разговор. Думал он об угрозе непрерывно, тем более теперь, когда на борту «Зимнего грома» оказались три женщины и ребенок. Правда, одна вполне успешно изображала юношу. Пауль невольно отыскал подальше на палубе растрепанный черный хвостик, и глядя в спину адмиральской дочке, заговорил неспешно и раздумчиво: - С одним-двумя я бы сцепился не раздумывая, даже если это два линеала. С тремя бы уже задумался, посмотрел, кто и сколько у них пушек против моих шестидесяти. Вот сейчас даже не знаю. Ветер этот ещё, дурной… Моё дело вас сохранить. Может, даже от одного буду ноги уносить, - с отвращением признался он. – Пусть фрошеры трусом клеймят, зато их величество с наследником живы будут. - Куда ноги уносить, к Ротфогелю, что ли? - Да хоть туда, если от Метхенберг отрежут. В доброе время мы б меньше трех не ходили! А сейчас… - Пауль зло отмахнулся: - А, сто крабов им в штаны… гм. Прости. - Глупо, по-моему, так силы распылять, - Этти провела рукой по затянутым волосам. Про крабов и штаны она сделала вид, что вовсе не слышала. – Я не моряк, конечно, а всего лишь жена вице-адмирала… - она опять запнулась. До сих пор Анэстия даже мысленно не могла назвать себя вдовой. Назвать – это значит признать беду окончательной и свершившейся. А пока в душе теплилась хоть призрачная, хоть глупая, а всё же надежда. Рука сама собой накрыла булавку с бусиной. - Угу. Ты это дохлому тюленьему потроху втолкуй. Пока нового назначения не было, так последние приказы и выполняем. - Спасибо, предпочту с ним больше не общаться! Хоть и море, хоть и белый день, а называть по имени Бермессера они не хотели. Анэстия сама понять не могла, боится она выходца или нет. С одной стороны, по сравнению со сбесившимися живыми, неупокоенный мертвец был не так уж и страшен. С другой – всё равно морозцем в спину тянуло. А ну как придет второй раз? Удержат ли его опять жилой порог и четвертной заговор? Из двери, ведущей в каюты, вышла Маргарита. Постояла на пороге, щурясь – даже просеянный сквозь облака свет после внутренней полутьмы казался ей ярким. Наверное, долго стояла перед дверью. - Капитан, простите, вы моего сына не видели? – виновато спросила она. – Я задремала, а когда проснулась, его нет… Анэстия очередной раз неслышно вздохнула, отвернувшись. Она до сих пор не понимала, как можно было так кошмарно воспитать сначала наследницу престола, а потом и кесарину. Нет, в критической ситуации, когда отступать становилось некуда, в Маргарите просыпался дух великих герцогов Флавиона, «серебряных соколов» северного побережья. Но вот опасность уходила, и Маргарита опять отступала в сторону, чтобы стоять там, жалобно моргая. Она очень боялась всем помешать, не хотела путаться под ногами. Не самое плохое свойство характера… для баронессы или графини. Но не для правительницы страны! И как её перевоспитать, Анэстия не представляла. - Видел, - в голосе младшего Бюнца прорезалась гордость. – Вон он! Да вы не беспокойтесь, Ваше Величество, мы тут за ним присмотрим. - Наш Оле мимоходом обаял весь линеал, - шепнула Этти, наклонившись к уху своей царственной подруги. В данный момент ежеминутный присмотр никому не требовался, корабль спокойно шел вдоль берега на порядочном удалении от скал и отмелей. Поэтому Ольгерд гордо восседал на плече у боцмана и цеплялся за какую-то снасть. Дело происходило на носу линеала, и со шканцев было плохо слышно, что там принцу моряк рассказывает. Но делом были увлечены оба – один слушал, второй говорил. Маргарита невольно улыбнулась – искренне, тепло и нежно. Потом окинула взглядом палубу и тоже зацепилась за черный хвостик. - Да там тоже все в порядке, - с каким-то недоумением заверил Пауль. – Вот чесслово, не знал бы, в жизни б не подумал. - О, тут удивляться нечему, этого ребенка воспитывало все командование Западного флота, - весело сообщила Этти. – И даже мы с Анной. Немного. Теперь смеялись все трое. Даже небо вроде посветлело и поднялось выше, ветерок оживился, и они почти поверили в то, что спокойно дойдут до Метхенберг. Не может же бесконечно преследовать невезение! Но море и закатные твари оказались иного мнения. Сверху донеслось: - Паруса на горизонте! Трое! Улыбки погасли, как задутые свечи. Глаза у Маргариты стали огромными и испуганными. - Вы б того… шли бы в каюты, - негромко попросил Пауль. На носу боцман снял с плеча Ольгерда, пересадил на руки первому попавшемуся матросу и властно махнул рукой в сторону юта – отнеси. - Как только поймем, свои там или чужие – уйдем сразу же, - согласилась кесарина. Прикрыла глаза глухо, отстраненно договорила: - Очень страшно сидеть и не знать ничего. Пауль в ответ только кивнул, соглашаясь. Ему было не до того. Девушки тихонько отошли в сторону, туда, где никто не них не наткнется, и стали ждать. Принесли, на руках, Ольгерда, принц шмыгнул в самое безопасное место в мире – за мамины юбки. Маргарита обняла его за плечи, погладил по голове. Ожившийся с утра ребенок мгновенно превратился в молчаливую дворцовую тень, ему было страшно, а в неполные шесть лет можно страх не скрывать, не стыдно. Страх не стыдно показывать и женщинам, когда стало ясно, что корабли, идущие встречным курсом – чужие. Впередсмотрящий разглядел талигойские флаги. - Опять «райос»? – процедила сквозь зубы Этти. - Да нет, обычные. Нам только от этого не легче, - так же зло ответил Пауль. Что он, что она талигойцев не любили. Можно четыреста раз понимать умом, что те были в своём праве, что это Дриксен напала на Талиг, воспользовавшись слабостью давнего противника, а не наоборот. Но то умом. А когда понимаешь, что твоих друзей, твоего брата и твоего мужа не стали бы брать в плен и подбирать после боя, подведя под это некое туманное обоснование в виде запутанных марикьярских обычаев – вот тут разум засыпает и просыпается ненависть. И тянет вспомнить другие обычаи, варитские. Повезло Руперту нарваться на один-единственный корабль, капитан которого пошел на службу кэналлийскому герцогу (и в его лице Талигу) по доброй воле, которому никакие «райос» не указ. Остальным повезло меньше. А буря доделала то, что не успели сделать марикьяре. - Оле, пойдем, не будем мешать, - тихо позвала Маргарита. Этти шагнула следом за ней, последний раз (а кто знает, вдруг в самом деле – последний?) окинула взглядом море и небо… ахнула и вытянула руку в сторону морского горизонта: - Капитан Бюнц! Пауль!! А там – кто?! Раздосадованный капитан (ну не до пассажирок ему сейчас, совсем!) обернулся, проследил за жестом – и схватился за зрительную трубу. - Крабья тёща! Да чтоб меня её зятёк сожрал… - потрясённо выдохнул он. - Лучше не надо, - с коротким смешком отозвался кто-то, вроде бы первый помощник. Этти не смотрела и почти не слушала, её взгляд был прикован к туманному горизонту. Сквозь который медленно, но неумолимо проступали рисунки парусов. Сначала фрегаты разведки, кажущиеся совсем небольшими на фоне следующих за ними линеалов. Ветер неведомому флоту был попутным, корабли шли под полными парусами. Пока ещё далеко, пока ещё не видно флагов… - Фрошеры? – тихо уточнил кто-то из офицеров. - Откуда, оттуда?! – рыкнул Пауль. – Они б из Хексберг другим курсом шли! И почему сюда?! Метхенберг перескочили, до Ротфогеля и Киршенбаума далеко… в жизнь не поверю, что Альмейда, или кого б он к нам послал, так промахнется! «Зимний гром» охватило странное оцепенение. Если талигойцев ещё предполагали встретить, то появление непонятного флота вогнало всех в ступор. Судя по тому, что приближающиеся противники не стреляли и торопливо убирали паруса, сбавляя ход – там тоже растерялись. - Капитан! – к Паулю подлетел адъютант с вытаращенными глазами. – Капитан! Там… наши флаги! - Паруса убавить, - скомандовал тот. – Готовиться к развороту… - и опять приник к трубе. С мачты, понятное дело, видно получше, но и со шканцев постепенно стали различимы синие флаги. Лебедя пока разглядеть не удавалось, но в этом море под синим флагом ходил только флот кесарии. - Не меньше трех десятков… - пробормотал Пауль. Зыркнул в сторону пассажирок: - А вы что? - Ждем, пока что-то станет понятным, - невозмутимо сообщила Этти. Маргарита беззвучно шевелила губами. То ли молилась, то ли что-то считала про себя. - Северный флот тоже шел бы другим курсом, - прошептала она. – И никто не отпускал их со своих границ… «Зимний гром» и трое талигойцев едва ползли навстречу друг другу. Пора было принимать решение. Хоть какое-то. - Пауль, - охрипшим голосом попросила Анэстия. – Пожалуйста, дай взглянуть. - Что? Тебе-то зачем? - Дай, - с прорвавшимися истерическими нотками потребовала она. – Если это наши флаги и не Северный флот… сам подумай! Кто здесь может быть?! Бюнц потрясённо ругнулся и без возражений передал трубу. На самом деле он о том же думал, просто вслух сказать не решился. Этти поднесла её к глазам. Далеко и туманно, не лучшая видимость, но в трубу разглядеть носовую фигуру первого корабля уже можно. Крылатая дева в венке из роз. И черты деревянного лица очень уж напоминают живую женщину, ту самую, которая сейчас стоит рядом, вцепившись в плечо Анэстии похолодевшими пальцами. - «Северная роза» идёт первой, - немеющим языком кое-как выговорила Этти. – Густав, ты неисправим… * * * Немалое нужно мужество, чтобы подняться на борт корабля-призрака, даже если ты наполовину уверен, что он настоящий. Но Пауль не колебался, не колебалась и Маргарита. Кесарина непререкаемым тоном сказала, что лучше свои призраки, чем живые враги, и что они с Анэстией тоже идут. Попробовал бы кто-нибудь удержать рвущуюся к мужу – не важно, живому ли, мертвому – Этти. Много существует морских сигналов, флагами вполне успешно переговариваются на море, но вот вопроса: «А не выходцы ли вы, ребята?» - моряки пока ещё не зашифровали. Не было необходимости, единственный достоверно известный морской призрак севера, Агм-Бродяга, в представлениях не нуждался, он и так был уникальным. Впрочем, пока всё говорило за то, что «Шиповник» был самым, что ни на есть, настоящим – даже еле уловимый запах просмоленного дерева присутствовал. - Сидите пока, - буркнул Пауль, берясь за перекладины сброшенной лестницы. – Все хорошо – так я скажу, чтобы за вами «люльку» спустили. Потянулись немыслимо долгие минуты ожидания. Какие минуты – часы, дни, века! Этти жевала край плаща, Маргарита на неё смотрела, и ей не казалось это чем-то некрасивым или нелепым. Стоять в шаге от правды и не иметь возможности узнать, как же это мучительно. Наконец, наверху мотнулась «люлька». Анэстия дернулась, но немыслимым волевым усилием осталась сидеть, дожидаясь. Глаза гайянки лихорадочно блестели. Подсаживал их в «люльку» старший лейтенант с «Зимнего грома». Помог, отдал честь и взялся за лестницу. Ему тоже надо было подняться, чтобы выслушать распоряжения капитана и передать их на свой линеал. Время застыло мухой в зеленом морском янтаре. Казалось, их будут бесконечно поднимать вдоль борта, на котором взгляд Этти против разума цеплял свежие заплатки. И дерево посветлее, и фактура у него другая. А фальшборт наверху целиком новый. На фальшборте мысль и запнулась. Палубу Анэстия разглядеть вовсе не успела, потому что из «люльки» её выдернули сильные руки, и родной голос, срываясь, произнес: - На полгода её не оставь! То у пиратов отбей, то фрошеров отгони… Этти, да тебя в море выпускать нельзя! …А морщин вокруг глаз у него прибавилось. Да и складки у губ залегли глубже. И сбоку по скуле, куда-то под волосы, к уху, тянется свежий и пухлый розовый шрам. Но он. Живой. Настоящий. Не призрак, не выходец, и щека, несмотря на морской ветер, теплая, гладко выбритая. И мундир на спине, у плеч, там, куда рука сама ложится, обнимая – залатанный. - А ты! Сам! Да ты! Как ты мог?! – выкрикнула она. Обхватила Густава за шею, уткнулась в непокрытые волосы, вдохнув родной запах, и с облегчением разрыдалась. Моряки кашляли и смущенно отводили глаза. Кто-то пытался сохранить невозмутимость, кто-то, не таясь, улыбался во весь рот. Густав и Анэстия вообще никого не замечали. Она, всхлипывая, шептала невнятно, мешая дриксен и гайи, он молчал, просто не спускал жену с рук. И это было хорошо, это была радость, а для вернувшихся это было ещё и обещанием, что скоро они увидят своих жен… конечно, у кого те жены есть. И просто увидят родную гавань, что дошли, что выдержали, что всё это на самом деле. Маргарита тоже улыбалась. Ей тоже подарили надежду. Подглядывать за настолько личным было неловко, и она, как все, смотрела в сторону. Палуба «Северной розы» выглядела далеко не такой ухоженной и вылизанной, как у «Зимнего грома». Нет, чистота была безупречной, но всё, буквально всё, носило следы старательной, но не слишком качественной починки. «Если их вынесло на какой-то дикий берег, неудивительно» - подумала кесарина. Без доков, без половины нужных материалов, при необходимости выживания и без помощи – да то, что они здесь, это настоящий подвиг! - Господин вице-адмирал, - неуверенно окликнули Цвайера из строя. – Так нам что на флагман передать? Вице-адмирал очнулся. Поставил жену на палубу, осмотрелся, нашел взглядом Маргариту. Ему не надо было объяснять, кто она такая. - Ваше Величество, - он коротко поклонился. Этти стояла рядом, обхватив мужа поперек груди, и явно не собиралась в ближайшее время отпускать. Глаза гайянки были затуманены слезами и счастьем. – Счастлив вас приветствовать на борту «Северной розы». Флот ведет вице-адмирал Готлиб Доннер, под моим командованием находится авангард. Командующий будет здесь в ближайшее время, - и, обернувшись назад, коротко скомандовал: – Передай, какие у нас гости, и что мы ждем его здесь. Вместе с Бюнцем и Грубером. Пауль Бюнц молча просиял. - Так получилось, - спокойно рассказывал командующий остатками флота недолгое время спустя. – Вице-адмирал Цвайер, к сожалению, сразу принять командование не смог, пришлось это сделать мне, а после мы решили не переигрывать. - Да, со смятыми ребрами, открытым переломом и большой кровопотерей много не накомандуешь, - согласился Густав. – Нелепо получилось. Я был на отшибе и едва не умер, а Готлиб из закатного пекла без царапин вышел. Нам с этим очень повезло. - Почти без царапин, - с короткой улыбкой согласился Доннер. На своего старшего друга и адмирала, Ледяного, он похож никогда не был – ни чертами лица, ни даже цветом волос. Но появившаяся в льняных волосах седина, изморозью легшая на виски, осунувшееся лицо, потяжелевший взгляд сделали сходство несомненным. Не хватало только шрама на щеке. Раньше вице-адмирал Доннер улыбался чаще, смотрел веселее и склонен был над бедами по большей части смеяться, но зимовка на диких берегах и потери его заморозили. Анэстия охнула и покрепче перехватила руку мужа. Тот смущенно погладил её по плечу: - Ладно, не надо, всё уже зажило и срослось. Совет проходил в кают-компании «Северной розы». В незастекленные проемы залетал ветер – негде было им на том берегу стекол найти на замену выбитым, поэтому в пути их закрывали досками, а сейчас убрали, ради света и проветривания. Маргариту усадили на почетное место во главе стола, и она сидела – прямая, строгая, очень серьезная. О том, куда и во что вернулся флот, кесарина рассказала сразу же, как только собрался уцелевший командный состав. Рассказ им не понравился совершенно. Старший Бюнц играл желваками и недобро щурился против света, смягчаясь только при взгляде на брата. Генерал Райнер Грубер дергал мочку уха и сосредоточенно хмурился, что-то просчитывая в уме – не иначе, сколько у него под командованием солдат осталась и где им при таком раскладе воевать придется. Цвайер смотрел в середину стола и только крепче сжимал руку своей Этти. Только то, что она сидела рядом, живая и здоровая, его и успокаивало. Доннер не отрывал взгляда от своей повелительницы и с каждым словом мрачнел всё больше. - Значит, остров, - задумчиво произнесла Маргарита, когда уже ей, в свою очередь, коротко рассказали о злоключениях Западного флота. - Судя по всему, именно так, - старший из вице-адмиралов невесомо, почти беззвучно, выбил пальцами дробь по столу. – Мы его не обходили, не было времени, но разведку по берегу генерал Грубер высылал. - Да, - очнулся генерал. – До северной оконечности, где берег поворачивает, мы доходили, карты составили. Земля совершенно дикая, неосвоенная. Думали, пригодится, а вот же… засада. - Если мы выживем и останемся единой страной, нам она более чем пригодится, - согласилась Маргарита. – Она тем более пригодится, если случившееся непоправимо и придется уходить из Золотых Земель. Вы не представляете, до чего вовремя вы вернулись. - Да что ж такое, - вырвалось у Цвайера. – Из Седых Земель от ледника ушли, отсюда – от безумцев? Нет уж, будем драться! - Будем, - Маргарита виновато улыбнулась. – Простите, но я всего лишь женщина, меня легко напугать. Господа, скажите, какой из наших самых узнаваемых кораблей самый быстрый? - Какой-какой? – недоуменно переспросил Доннер. - Нужен корабль, который талигойцы опознают издалека и ни с кем не спутают. И самый быстрый, потому что сейчас очень важно как можно скорее дойти и вернуться. Те трое, с которыми мы встретились, уже на пути в Хексберг, я должна не очень от них отстать. - Вы?! – это с разными интонациями вырвалось у всех. - Я, - спокойно кивнула кесарина. – Я думала о том, что со взбесившейся столицей за спиной мы не можем воевать ещё и на море. Я хотела отправить кого-то для переговоров о перемирии… но не очень надеялась на успех, ведь что мы могли им противопоставить? А теперь вернулись вы. Да, вас меньше, чем талигойцев, но серьезное сопротивление им обеспечено. Орден Святого Адриана предполагает, что сейчас в их столице творится точно то же, что и в нашей, и сейчас, с сопоставимыми силами, перемирие становится реальным. И будет лучше, если говорить о нем буду я. Я мать наследника, я последний представитель законной власти. Женщины в Дриксен не правят, но до обычаев ли сейчас? - Да вообще не до обычаев! – Отто смотрел на Маргариту восторженно. - Флот на вашей стороне, - Доннер плотно прижал ладонь к столу. – Мы давали присягу, и готовы служить… будущему кесарю и его матери. - Да, женщин так легко напугать, - меланхолично заметил генерал. – Настолько просто, что всему талигойскому флоту это не под силу. Надеюсь, под защитой моего десанта вам будет не так страшно. И может, вам не один корабль нужен? - Зачем? Мы же на переговоры идем, а не Хексберг второй раз штурмовать, - удивилась она. - Парламентеров убивать даже на Марикьяре не принято. - Тогда моя «Пташка» ваша, - старший Бюнц широко улыбнулся, одной этой улыбкой отметая возможные возражения. – Ход у неё хороший, паруса все целы, дыры залатаны, а уж помнят нас у фрошеров о-очень хорошо! - О да, - Цвайер выразительно поднял глаза к потолку. – Бешеный Вальдес, готов спорить, народную марикьярскую пляску с саблями исполнит. От великой радости. - Готов сплясать с ним за компанию, - язвительно откликнулся Отто. * * * В томной полуденной тишине звонко разносится голос кукушки. Только её и слышно – в безветрии не шелестят деревья, спокойное море едва лепечет где-то далеко внизу, под обрывом давшей имя городу горы, за стеной леса. Безмятежное полуденное небо сияет куполом исполинского храма, нет, оно лучше и святее любой обители. Он несет ягоды в горсти, осторожно, чтобы не помять. - Не скучаешь по своему югу? Этти оборачивается, с улыбкой качает голосовой: - Иногда скучаю. Все-таки родина. Но здесь лучше, потому что здесь есть ты. От недоспевшей земляники, поделенной на двоих, губы у неё кисло-сладкие и душистые, а завитая по гайифской привычке прядь щекочет щёку. - Тссс… - щеки на самом деле что-то касается, теплые и мягкие кончики пальцев. – Гус, я здесь, не надо меня так настойчиво звать. Сокращенно-ласково Этти звала его очень редко. Почему-то именно короткое домашнее имя Густава её неимоверно смешило, а он никак не мог понять, почему. Всё, что сквозь приступы смеха могла пояснить жена, так это про какое-то смешное созвучие. Сама на сокращение отзывалась охотно и с удовольствием, но его так звала, лишь когда ему было плохо или грустно. Вице-адмирал поймал её руку, сжал. Такие сны за больше чем полгода стали привычными, вот только просыпаться после них было очень уж тоскливо. Но сейчас-то Этти здесь, в самом деле здесь, не сон и не видение, а живая, настоящая. И тьма беспросветная кругом, только в боковом окне что-то светлеет. Рассвет совсем скоро, и тянет в незакрытую дыру холодным ветерком. Ничего, шерстяное одеяло в три сложения, на полу, и никакой сквозняк не страшен, а в подвесной койке они все равно вдвоем бы не поместились. Над головой в темноте что-то качнулось. Скрипнули веревки, стукнули об пол босые ноги. Маленькие ладошки впечатались в плечи. Густав почти беззвучно рассмеялся: - О, великая паонская воительница, - шепотом сообщил он куда-то вверх. – Сдаюсь и покоряюсь. - Покоряйся, - таким же веселым шепотом согласилась она. В темноте можно было разглядеть только общий силуэт, неясный контур лица, темную волну волос, перекинутых через плечо. Зато нащупать – куда больше и интереснее. Это было лучше сна о давно канувшем в прошлое лете, намного лучше. …Главное – не шуметь, чтобы другим обидно не было. Снаружи прибавилось света, Этти, взмокшая и счастливая, вытянулась рядом, прижимаясь губами к плечу. Густав уступил ей большую часть сбитых и смятых одеял. И задумчиво смотрел на макушку жены, одной рукой гладя её спину, прощупывая линию вдоль позвоночника. - Не нравится мне эта затея, – нехотя признался он. - Мне тоже, но выбора нет, она права. Идти и говорить надо ей… а значит, и мне идти, - Этти шептала одновременно с уверенностью и горечью. – Я не хочу, я боюсь опять – врозь, но надо. Она там без меня не справится. - Да, да, - он улыбнулся. – Ты всех марикьярских кошек разгонишь шваброй. Боевой, паонской. - Ну тебя! – Этти извернулась и ткнула мужа пальцем в бок. – Пусть их Отто гоняет. Этих… котов закатных надо впечатлить, понимаешь? Чтобы они нашу Маргариту увидели и все попадали. Ошеломить по всем фронтам! А она сама не сумеет. Кто только ей внушил, что некрасивая? Вот кого бы я точно… чем-нибудь стукнула бы… - она притихла, погладила его по груди, по животу, по боку, и всхлипнула: - Гус, я тебя люблю. Не пропадай больше, пожалуйста. Я не могу, я умру, если ты ещё раз пропадешь. Кажется, именно это она бормотала вчера на палубе, путая слова двух языков. Он тогда не слушал, точнее, слушал, но не понимал, накрытый огромным счастьем невозможно скорой встречи. - Не пропаду, - пообещал очень серьезно и даже торжественно. – Никогда и никуда. И Новую Дриксен тебе покажу, тебе там понравится. Но, Этти, если пропадете вы, я от этого проклятущего города угольков не оставлю. И никакое перемирие меня не остановит. И вот – утренние лучи, самые первые, неуверенно золотят вершины береговых холмов, окантовывают их призрачным сиянием, делая берег беспросветно-черным на фоне светлого неба. Где-то в утренних сумерках по серым волнам скользит от «Зимнего грома» к «Весенней птице» шлюпка с братом-адриановцем на борту и, надо думать, с тем самым Мартином, которого, как утверждала Маргарита, надо непременно взять с собой. А вторая ещё покачивается на волнах у борта «Северной розы». …Нет, нельзя, невозможно, неправильно! Неужели в Дриксен не осталось мужчин, что очередной бой принимать придется женщинам? …Остались. И вернулись. Да вот выиграть этот бой, отбить для них спокойное море за спиной под силу и по праву только одной хрупкой девушке с грустными светлыми глазами и тяжелыми косами. Мужчины встанут за её спиной, одним своим молчаливым присутствием придавая силу и вес словам, но сражаться придется ей. И готовить её к сражению, кроме Анэстии, некому. - Подождите! А вы пропустите, быстрее, ну! Этти осталась стоять у фальшборта, непонимающе гладя вслед метнувшемуся куда-то вглубь палубы мужу. А Густав уже бежал обратно. - Держи! – задыхаясь одновременно от смеха и страха, сказал он. - О! Да, это серьезно, - Этти взвесила в руке растрепанную корабельную швабру. Почти такую же, с какой в триста девяносто втором году Круга Скал началось их знакомство. – И кому мне передать привет столь грозным оружием? - Альмейде, адресно, - усмехнулся вице-адмирал. Этти смотрела сияющим взглядом, и в её глазах, назло подступающей осени, прозеленью цвела вечная весна. - До встречи в Метхенберг, - нежно произнесла она, положив руку на его грудь. Густав накрыл её ладонь. Сжал. И отпустил. Какую же волю и какую душевную стойкость надо иметь, чтобы без слез и с улыбкой отпускать любимых туда, где ждет опасность. И не единожды, а раз за разом, и ждать, и верить, из года в год. Потому что не идти нельзя. Потому что есть такое слово – «долг»… Ох, зря нет в кесарии ни единой награды для жен моряков. Они её достойны. * * * Второй раз идти путем несбывшейся победы, должно быть, страшно. Что чувствовали простые матросы и офицеры, снова, полгода спустя, глядя на те же берега? Марта не знала, но мысли порой мелькали. Впрочем, именно ей сейчас было не до того. - А ну, крутнись, - велел Отто. Девушка демонстративно вздохнула и покрутилась туда-сюда. - Хороша-а! – одобрил тот. – А неплохой из тебя пацан вышел. Я так сразу и не узнал. - Ой, дядя Отто, - поморщилась она. – Да всё вы узнали. - Но этот… элемент неожиданности, - он сдавленно засмеялся. – Хорош, что и говорить. Что отец скажет, а? - Поймет, - Марта сжала губы в линию. – Когда я всё расскажу. - Страшно было? – уже без смеха спросил он, кладя руку на плечо. Утешительный жест, но не для сопливой девочки, дочки друга – для младшего офицера флота. Марте стало легко и хорошо. - Страшно, - тихо призналась она. – Только очень нужно. - Вот и умница, - так же, без смеха, казал Бюнц. – Так и держись. Что без шпаги-то? - А она была отцовская, мы её возвращать будем, - Марта смущенно пожала плечами. К оружию она успела привыкнуть, хотя как раз шпагу в ход пускать не пришлось ни разу – зная, как у неё плохо с фехтованием, Марта больше полагалась на пистолеты. Отто ещё раз потрепал её по плечу, задумчиво насвистел что-то, кивнул сам себе. Отошел куда-то к переборке, к стоящему там длинному узкому сундуку. Откинул крышку, ещё раз кивнул и вытащил… шпагу. Отцовская не была вычурной, Олаф Кальдмеер парадное оружие не уважал, но эта – какая-то совсем уж простенькая. - Держи, - Отто кинул оружие Марте. – Офицеру, хотя б и младшему, без шпаги ходить не положено. Та поймала, прижала к груди: - Мне?! А… это чья? - Да тоже одного, - грустно отмахнулся любимый «дядюшка». Он всегда потакал самым не девичьим склонностям Марты, и даже пару раз помогал утаить от отца некоторые… шалости. – Такого же, как ты. От ран умер, по дороге к островам… - Бред какой-то. Лист с подробным и обстоятельным докладом капитана Ромеро лег в центр стола. К двум другим – они отличались в построении фраз, словах, но не в фактах. Три опытных и хладнокровных, не раз испытанных морем капитана-марикьяре дружно утверждали, что видели неизвестно чей флот, под предположительно дриксенскими флагами, который заявился к берегам кесарии откуда-то из открытого моря. Разумно рассудив, что три против тридцати – это даже не двадцать против шестидесяти, это вовсе что-то немыслимое, а своей гавани за спиной нет, решили не связываться и отошли. Безусловно, решили они правильно. Но откуда в том месте и на том курсе какой-то флот?! Тем более под синими флагами?! - Может, они с Гаунау договорились и весь Северный в нашу сторону перекинули? – осторожно выдвинул вице-адмирал Берлинга самое разумное предположение. Нахмурился, вспоминая количество линеалов на севере и донесения шпионов о перемещении их на запад, и поправился: - Почти весь. - И что они делали в том месте и в таком виде? – вскинул бровь родич соберано. Все три корабля были именно из эскадры Хулио Салины. – У Ромеро глаза на месте, ошибиться он не мог. - Может, шторм сбил, - Берлинга от своей версии отказываться не спешил. – Ротгер, скажи, был шторм не севере? Ротгер?! Вальдес смотрел в окно с каким-т отсутствующим видом, слово вовсе не интересуясь тревожным докладом. На второй оклик вице-адмирал вздрогнул и все-таки к товарищам повернулся. - Тихо там всё, - рассеянно сообщил он. Опять оглянулся на окно и странным тоном добавил: – Слишком уж тихо. - А тебе второй Зимний Излом нужен? - Обойдемся, - отрезал Альмейда. Адмирал обвел своих подчиненных тяжелым взглядом, под которым не хотелось улыбаться даже Бешеному. – Одного раза хватило, спасибо. Он поднялся во весь свой немалый рост, резко, со стуком, отодвинул стул и шагнул к стене. К шкафу, заваленному бумагами. Выдернул с верхней полки свернутую в рулон карту и бросил её на стол. В восемь рук её быстренько развернули, кто-то остался придерживать углы, кто-то прижал ладонями, Вальдес так и вовсе облокотился, уперев подбородок в сложенные ладони. Альмейда провел пальцем от побережья за Метхенберг дальше, уперся в край карты и многозначительно по нему постучал. - А скажите мне, господа мои вице-адмиралы, кто-нибудь знает, что находится там? - Море, - блеснул зубами Ротгер и посерьезнел: - В которое никто далеко не ходил, нужды не было. - А если она у кого-то возникла? Воцарилась нехорошая тишина. - Если здесь не может быть неизвестного флота, - медленно проговорил Салина. – То может быть только известный. - Но списанный со счетов, - подхватил Вальдес. – А ведь следов-то не нашли. Ни обломков, ни тел, ни-че-го. Конечно, там по берегу сплошные болота, и близко к ним не совался. Но хоть что-то должно было остаться… - Вполне возможно, это «всё» угодило в неизведанные воды, - Первый Адмирал недобро щурился. – От нас вырвалось больше тридцати линеалов. - Их может быть и меньше, точно сосчитать не успели. Топот за дверью. Ошеломленные безумной догадкой марикьяре дружно обернулись – как раз вовремя, чтобы увидеть, как в дверь влетает второй Салина на талигойском флоте, Альберто. Вид у оруженосца Первого Адмирала был несколько отсутствующий и ошалевший. Альмейда распрямился и скомандовал: - Замри, глубоко вдохни четыре раза и только потом докладывай Берто поперхнулся словами, послушно продышался и доложил: - От адмирала Бреве. К порту приближается линеал Западного флота кесарии, под серым флагом, передают, что идут на переговоры. Адмирал Бреве им сопровождение выделил, ждет вас, - моргнул и совсем неуставным тоном добавил: - И это «Весенняя птица». Альмиранте, а как?! Вальдес издал непереводимый звук и расхохотался, откинувшись на спинку стула. Альмейда взглянул на него почти зло, но Бешеный не унялся, только руками замахал. - А вот сейчас и узнаем, как, - недобро посулил адмирал, сворачивая карту. – Берто, неси парадный мундир. К явившимся из Заката в матроской куртке выходить неприлично. - А я пойду, я Бешеный, мне можно, - безмятежно отозвался просмеявшийся Ротгер. - И вообще, у меня мундир дома. То, что у него дома сидит дриксенский командующий флотом, Вальдес вслух не сказал, потому что об этом все и так помнили. На вернувшихся из Заката врагов таращились все, кто мог, и кто не мог, тоже – удивленные и встревоженные офицеры не спешили напоминать подчиненным о позабытых обязанностях. От самых важны дел никто не отрывался, и самых главных постов тоже, конечно, никто не бросал. Но все остальные столпились на берегу или вылезли на палубы, чтобы точно, своими глазами, разглядеть. Рамон Альмейда на пирсе стоял угрюмой скалой, и вид имел хмурый и непроницаемый. Парадный мундир без слов говорил, что сейчас перед дриксенцами всё же талигойский командующий, а не марикьярский рэй, но Ротгеру так и мерещились отсветы алых флагов в темных глаза адмирала. Альмейда никого не простил и ничего не забыл. Да вот только гуси-лебеди тоже должны «райос» хорошо помнить… - Альмиранте, - на родном языке зашипел Ротгер. – Мне мерещится или у них в вельботе женщина? - Вижу, - коротко ответил Рамон. – Сейчас сами всё скажут. На разговоры он настроен не был. Не то, чтобы это помешало Ротгеру зубоскалить, но вельбот уже подходил, и даже Бешеный почел за лучшее пока помолчать. Первым на талигойские камни выпрыгнул – именно выпрыгнул, не вышел – подтянутый моряк в капитанской форме. Ротгер прикинул оценивающе – если и старше его, то ненамного. Надо думать, Отто Бюнц лично. Ну да, вон и по конопатой физиономии эдакая ухмылочка порхает: «Что, не ждали? А теперь вот кушайте, не обляпайтесь!». Следом довольно ловко поднялся нескладный чернявый мальчишка. Очень почтительно помог той самой даме. Дама старательно куталась в офицерский плащ с капюшоном – только мелькнул из-под полы подол темно-голубого платья. Ротгеру до мурашек было любопытно, кого же они сюда притащили и главное – зачем. И где они её добыли?! Бюнц тем временем вскинул руку к треуголке, Альмейда зеркально ответил на приветствие. Как бы они один к другому ни относились, ритуалы следовало соблюдать. - Капитан Бюнц, я полагаю? – ровно спросил адмирал. - Шаутбенахт, - язвительно поправил Бюнц. – Согласно последнему распоряжению моего адмирала. Которое никто не додумался отменить. Если о нём вообще в Эйнрехте узнали. - Так вы у нас, значит, теперь ещё и за посла, - Альмейда прищурился. Разозлился он или наоборот, одобрил нахальство дрикса – по нему ж не поймешь, альмиранте, когда хотел, чувства прятал не хуже Ледяного. Вот только именно что когда хотел. - Я? Нет, какой из меня посол, - беспечно ответил Бюнц. – Я тут почётный эскорт и охрана. А говорить с вами… - он отшанул в сторону и коротко поклонился, пропуская вперед свою даму. Да кого ж они сюда притащили, Элизу фок Штарквинд, что ли?! - Господин Первый Адмирал, приветствую вас, - нет, не Элиза, голос совсем молодой, звонкий. Хороший голос, не дрожит и не ломается. – Я – Маргарита Флавионская, вдовствующая кесарина Дриксен. Я пришла говорить с вами от имени своего сына и своих людей. И, не давая никому опомниться, подняла руки, расстегивая верхние пуговицы плаща, который на них одних, оказывается, и держался. Тяжелая ткань скользнула вниз, чернявый фёнрих живенько её подхватил и отступил назад. …Словно проблеск стали, освобожденной от ножен. Солнечные лучи отвесно падали вниз, на замерших в изумлении людей, и она стояла под ними прямо, гордо развернув плечи и подняв голову. Невысокая, а рядом с Альмейдой – так вовсе маленькая и трогательно-хрупкая, но несгибаемая. Волосы горели на свету светлым золотом, искрились голубые камни в причёске и на шее, а она просто ждала ответа, не слушая удивленного шепота вокруг. Ротгер поправил шейный платок, словно тот вдруг стал его душить, и тихо прокашлялся. У него, в отличие от окружающих, был ещё один повод для удивления. Он эту женщину узнал.