Северная сказка

- Повелители Скал? – Руппи раскачал цепочку, которую оттягивал тяжелый серебряный медальон. К странному узору на нём добавились неглубокие царапины, а на обратной стороне красовалась пара вмятин. – Бред какой-то. - Как посмотреть… - брат прикусил губы, заглянул в пожелтевший конверт, покачал головой: - Нет, письмо Алвы я буду на свежую голову читать. Руппи, ты не задумывался, что на этом Изломе было слишком много... странного? Необъяснимого? - Задумывался, но… - младший близнец подкинул и поймал медальон. – Я считал, что все просто приукрасили историю. Ну, знаешь, такие вещи неизбежно становятся легендами. - В легендах очень удобно прятать правду, - буркнул Ольгерд из своего угла. – Кому надо – поймет, кому не надо – посчитает глупостью. А отец наш очень не любил на эту тему разговаривать. Так и не смирился с происхождением. На людях Ольгерд называл Олафа исключительно отчимом, но наедине с семьей предпочитал называть отцом. - Медальон держи. Ты же старший. Интересно, где его нашли? Последний Окделл сгинул, неизвестно, где… - Вот завтра и прочту, если, конечно, герцог об этом сказал, а то с него станется просто выдать, хм, инструкцию без пояснений. Братья привыкли, что война и политика незримо дышат им в спину. Дядья будущего кесаря, племянники флавионской герцогини, единоутробные братья герцога… да и сами наследники герцогского титула. Кесарь пожаловал его своему адмиралу вместе с владениями в Новой Дриксен, старая аристократия была в шоке, но вынужденно стерпели. Олаф умудрялся оставаться выше этого, живя сначала морем, а потом, как вышел в отставку и передал командование адмиралу Доннеру – высшей военно-морской школой. Они тоже успели выучиться у отца… Ледяной Олаф своим сыновьям ни малейшей поблажки не давал, спрашивая с них наравне со всеми. А они и не требовали снисхождения, в полной мере переняв честность отца и его любовь к морю. «Не пытайтесь стать такими, как я. Будьте собой!» - напутствовал он перед первым назначением, перед первым – настоящим! – выходом в море. Они согласны быть собой, если это не запятнает имени отца… его памяти. И – теперь – памяти матери. Близнецы невольно сверяли свои поступки и решения по родителям. Мама бы поняла, что они хотят сделать, и одобрила бы. - Не спите? Лейтенанты одинаковым движением подняли головы от стола, на котором рабочий беспорядок чередовался с аккуратно разложенными и рассортированными стопками листов и конвертов. Ротгер очень серьезно относился к семейному архиву, а Руперт, как всегда, готов был помочь брату. …Оливи смущенно переминалась в дверях. Из-под теплого халата, в который куталась девочка, выглядывал край кружевной ночной рубашки, в завитках распущенных волос играли золотые блики, а под серыми глазами залегли горестные тени. Когда Руппи вернулся из рейда и, мокрый, сумрачный, добрел до дома, убитая горем сестренка спала мертвым сном – и он сразу пошел к брату, не рискуя её беспокоить. Все эти дни она ходила, как в воду опущенная, горюя… и оставить Олу здесь, одну, в таком состоянии было немыслимо. Поздний ребенок, малышка, младше их ровно на десять лет – уж как они её ни берегли, только от жизни не сбережешь. Придет и поставит свои условия. Да, мама бы их поняла. - А ты? – ласково спросил Руппи. - А я с вами посижу, - девочка шмыгнула в комнату, забралась с ногами в кресло и смотрела оттуда, как испуганный зверек. – Вы скоро опять уйдете! - Уйдем, - Родд отложил письмо в стопку неразобранных, но медальон продолжал машинально вертеть в руке. – Но тебе тут тоже лучше не оставаться. - Ох, - она тихо вздохнула. – Я так и знала. - Ола, - негромко позвал Ольгерд. – Тебе нужен дом, а не склеп. В глазах девочки застыли слезы. Это ведь мама говорила, тогда… когда ей предлагали уехать из Метхенберг. Она могла назвать любое место, её даже звали к флавионскому двору, но Маргарита фок Кальдмеер осталась с детьми. Лекарь озабоченно качал головой, вполголоса говоря близнецам, что у госпожи баронессы больное сердце – Излом не прошел даром, оставив глубокий след не только в душе, а тут ещё смерть мужа – и она вряд ли протянет полгода… А она прожила три. И эти три года они возвращались домой. - Ну, Ола! – Руппи пересел на ручку кресла, обнимая сестру. – Тебе уже тринадцать лет! Всего-то два-три года – и ты сможешь вернуться. А Марта будет очень рада, и Астрид по тебе скучает… Девочка прижалась к брату. Она любила и старшую сестру, и племянницу – которая относилась к тетушке соответственно возрасту, как к младшей сестренке – но три года не видеть родной Метхенберг! Родд присел перед креслом, взяв в руки холодные ладошки Олы: - Понимаешь, так будет правильно. Мы за тебя отвечаем, мы, все – ИХ дети, мы не должны сдаваться и отступать. Как бы ни было тяжело, мы всё преодолеем и всё сможем. Через нежелание, через боль, через всё. Кальдмееры не предают и не бегут с поля боя, - Ола торопливо кивнула, проглотив слёзы, и старший продолжил: – Иногда надо не предать себя, когда поле боя – вся жизнь. - Она ещё впереди, - тихо добавил Руппи. – И только от нас зависит, как мы её проживем. - Я поняла, - Оливи утерла слезы и выпрямилась в кресле, глядя на самого старшего, опять закашлявшегося. – Оле, я с тобой поеду, конечно, поеду, чтобы вы не волновались! Вам же… в море… Но я обязательно вернусь. - А мы в тебе и не сомневались, - Руппи с облегчением потрепал сестру по затылку. – Мы всегда возвращаемся! Из боя и обычного рейда, из похода к Новой Дриксен и из Седых Земель, из бури и штиля – возвращаются туда, где их ждут. До чего славная семейная традиция!