мы были друзьями

Я не хотел говорить об этом, но… мы стали любовниками. Не сразу конечно, но никто и не торопился. Хён много раз срывался, ведь так сложно принять, что ты теперь с парнем. Хосокки-хён уходил, оставляя меня, говоря, что это все не для него, и: «нам лучше больше не видеться». И я верил, каждый раз плакал навзрыд, когда дверь за ним закрывалась, или когда я смотрел на его, спешащую поскорее скрыться на улицах, фигуру. Он уходил опять к ней, сходясь со своей первой любовью, но всегда возвращался, трепля мне нервы, заставляя сердце работать на износ, но возвращался. Обнимал крепко-крепко, просил прощение слезно, за то, что заставляет меня страдать, и исцеловывал все мое лицо, стирая слезы. Он уходил, но возвращался. Был злым и раздражительным временами. Когда я пытался взять его за руку на улице, или в людном месте, хён зверел, мол, какого хрена я творю, мы же на людях. Обидно, чертовски, но я терпел. Иначе, уйдет же. Я любил его, слепо надеясь на счастье, но каждый раз такие его слова делали неимоверно больно. — Твой друг смотрит на тебя, как на божество какое-то, — язвит хосоков приятель, когда он первый раз привел меня в свою компанию, о которой я, как ни странно, ничего не знал. «Друзья с университета», — отмахивался Хоуп, и да, он все-таки поступил. — Тебе кажется, — смеется Хосок, чокаясь с другом стаканом с пивом. — Да не, бля, ты посмотри на его взгляд! — друг (Юнги, вроде) тычет в мою сторону кружкой пива, а я потупляю взгляд. Но когда Хосок оборачивается и смотрит на меня долго, испытывающе, изучающе, я не могу прятать эмоций. Это был второй день наших вновь начавшихся «отношений». — Ха, да он, такое чувство, сейчас хвостиком завиляет! — продолжал Юнги, а я бы завилял, правда, если бы мог, ведь я так скучал по хёну. — Не неси чуши, — Хосок морщится, отворачиваясь от меня, а я давлю в себе разочарованный вздох. — Зачем ты его вообще притащил? Ему ведь, даже пить еще нельзя. Подался воспитателем в детский сад? — Иди в жопу, это мой друг детства, — возражает Хосок, но лыбится неизменно. Я терплю все нападки, все реплики в мою сторону, главное, чтобы хён рядом был. Они пообщались еще немного, слава богу, не обо мне, а я думаю. «О нас никто не должен знать, Тэ, слышишь? Никто. Иначе всё, понимаешь?» — и я киваю, хотя и больно. «Друг детства; он мне как брат младший; да, так, знакомый», — не Тэхён, не любимый, не милый, не, даже, солнце. — Пойдем тёлок снимать, — Юнги шумно ставит стакан на стол, хмельно глядя на Хосока. — Ты же теперь, уже в который раз, свободный парень, — Юнги складывает руки на столе и в упор смотрит на хёна. А я у меня все дрожит внутри, он же… нет? — Не, я, что-то… — пытается промямлить хён, не обращая на меня никакого внимания. Больно. — Да погнали! А то сейчас Джин-хён придет и все бабы на него залипнут, ты же знаешь, — Хосок улыбается, когда Юнги стукает его по плечу, и встает следом за Мином. — Мелкий, а ты? — вспоминает он обо мне, а Хоуп даже не оборачивается. — Я…я…м-мне домой…надо, я… — мямлю, и Хосок смотрит мне прямо в глаза. В моих глазах — непрощенные слезы; в его — непреодолимая стена, и я до сих пор не знаю, что за ней. Я успеваю отвернуться до того, как первая слеза чертит мокрую линию по моей щеке. Мы стали любовниками. Черт его знает, как с таким к себе отношением я продолжил его любить без оглядки, но это — Хосокки-хён. Он был, есть и будет центром моей блеклой вселенной. Он пришел ко мне поздно ночью — я должен был не пустить, но…, но это же хён. От него несло смесью из алкоголя и различных духов, не его. Ароматы смешивались в кучу, оставляя вместо цветочных, свежих и сладких запахов отвратительнейшее амбре. Я не знал, спал он в этом баре с кем-нибудь, или же нет, но мне было чертовски больно и нечеловечески обидно. — Я снова сошелся с Минки, — грустно улыбается Хосок, и голос ведь совсем не пьяный. Хочется кинуть в него чем-нибудь. Сильно, очень. Больно страшно. Сумасшествие. — Да ты издеваешься… — ошеломленно произношу, неверяще уставившись на Хосока. — Да ты, блять, серьезно издеваешься надо мной, хён. Слезы, которых уже не должно быть, вроде, льются по щекам. Хотя я не хочу, нет, я не хочу плакать, твою мать! — Я, наверное, пойду… — неуверенно говорит хён, почесывая затылок. — Два дня прошло. Чертовых два дня, хён! — срываюсь и кричу. — Пожалуйста, скажи, кто я для тебя, м? Кто, хён? Почему ты так поступаешь? Закрываю лицо руками, и, нет, не для того, чтобы наплакаться вдоволь, а просто борюсь с раздражением. — Ты — Тэхён, — просто отвечает он. — Мое солнце, которое всегда будет ждать меня — мудака. — Не буду, — шепчу. — Будешь, Тэ, — я чувствую его улыбку, и не понимаю, к чему она. — Ненавижу тебя, ненавижу себя за все это, боже… Хосок обнимает меня, целует в макушку, а потом уходит, чтобы вернуться через минуту и устроить мне лучшую первую ночь в моей жизни. Страстные поцелуи и сорванный от стонов голос, укусы на моей шее и его руках, и нереальные ощущения, когда он двигается во мне. Я уже было снова поверил в чудо и счастье до гроба, но. Но он ушел. Утром его со мной уже не было. — Больно, очень и очень больно, хён. Апатия, после депрессия, и, какая к черту учеба, мама? Какие скорые экзамены? В какой институт я хочу поступить, о чем ты? С чем связать свое будущее? С Хосоком, да покрепче. В его инстаграме снова много фото с ней. Вот парк аттракционов и они, едят одну сладкую вату на двоих; вот кафе, и он бережно держит ее за руку, смущенно улыбающуюся; вот тот самый бар, Юнги и, видимо, Джин-хён, и она, в окружении всех его друзей, такая своя, не то, что я; а вот я, сплю на своей кровати, отвернувшись к стене… ЧТО? Фото, сделанное две недели назад, та самая (лучшая) ночь, но выложено только сегодня. «Я не знаю, как это случилось, но я скучаю» «minyoongi9369: Эээээ…это парень? Ээээээээ… seokkkseokjjjin: @minyoongi9369 ккккккк точно ккккккк minkijeon18: оппа?.. rapjoonster: @minkijeon18 потеряла ты его, походу, сестренка ккккккк taejustdiehyung: …я всегда по тебе скучаю. спасибо за все.» Я, что, прощаюсь с ним? Слезы текут по щекам — он скучает по мне. Он скучает по мне, я так люблю его, но мне так больно все это терпеть, Хосок-а, почему ты такой? «hoseNOTok: @taejustdiehyung хочу увидеться. minkijeon18: @hoseNOTok @taejustdiehyung оппа!.. taejustdiehyung: ну…родители на работе… hoseNOTok: @taejustdiehyung скоро буду» Какого черта, Тэхён. «minyoongi9369: пиздооооос пацан ты чеееееее эээээй хоббит, аллё minyoongi9369: блять. miniminijjiminnie: @minyoongi9369 хён, да отстань ты от них… minyoongi9369: @miniminijjiminie это самый тупой юзернэйм что я когда-либо видел. jeonseakook: лол. хосокки гей. minkijeon18: ОППА!!! ОТВЕТЬ НА ЗВОНОК! minyoongi9369: это тот малолетка с детского сада под названием „я-влюблен-в-тебя-по-уши-слепой-ублюдок?“ Пиздееееееец.» Я решил дальше не читать истерики и язвительные комментарии, хотя было интересно. Что это было вообще? А если он опять сбежит? Снова наплюет на мои чувства, снова сделает чертовски больно, снова…снова уйдет? Я не выдержу, нет, все, мне хватит с головой, я уже не могу, я загнусь, я…я слишком люблю его. Мы стали любовниками, так нелепо, это слово такое… пафосное, холодное, такое… противно звучит. Мы стали парой, мы стали встречаться — звучит куда лучше, чем такое взрослое — «любовники». Наверное, так себя и чувствуют «любовники» — ждать его, пока он с другой, верить в лучшее, в светлое будущее, считать секунды рядом, и надеяться-надеяться-надеяться! Устраивает ли меня такое? Ничерта. Пытаюсь ли я как-то этому противостоять? Ничерта. Пущу ли я сейчас Хосока, снова кромсать моё сердце? Несомненно. Я ненавижу себя за это, но отказаться от этого не могу. Это мой человек, каждая его частичка — моя, с самого детства, когда мы были еще беззаботными детьми, которым было все равно на взрослые проблемы, мы просто были. Были друг у друга, у этого мира, у этой вселенной. Он правда пришел. Обнял меня крепко, снова нескончаемо извинялся, снова говорил, что не сделает так больше никогда, что… — Я так люблю тебя, — бормочет он мне куда-то в шею, и эти слова, это признание, впитывается в меня, растворяется где-то внутри, оседая в сердце, начиная восстановительную программу. — Оказывается, очень. Сильно. Безумно, Тэ. Черт возьми, прости меня, солнце. Я устал плакать, но снова эти слезы льются из глаз. Я не верю в свое счастье. — Хосокки-хён, — всхлипываю, а он целует меня, обхватив мое лицо ладонями. И ни черта больше не нужно. Ничего. Только чтобы это длилось вечность. Две вечности. Три. Десятки тысяч вечностей. Телефон хёна жужжит в кармане, но звонки остаются не отвеченными. Этот день я отмечу в календаре и буду каждый год праздновать, как самое ценное событие в моей жизни. Мы занимались любовью, действительно, любовью, я был переполнен чувствами к Хосоку и отдавал ему всего себя, как он мне себя, в принципе. Я плавился под его руками, кончил только от прелюдии два раза, не говоря уже о самом сексе. Мы без конца признавались друг другу в любви, переплетая пальцы, не отлипая друг друга, говорили о всякой ерунде, и хён снова смеялся своим солнечным смехом, показывая свои нереальные ямочки. Его глаза горели так же, как и мои, и слова были такими же бессвязными, но искренними. Я люблю его, кажется, еще больше, чем раньше. — Ты же не уйдешь? — выстанываю, когда хён снова входит в меня. — Никогда больше, — хрипит он, и целует, глубоко и страстно. И он не соврал. На утро он не исчез, и на следующий день тоже. Я не знаю, будет ли так всегда, но он рядом. На Хондэ мы снова вместе, хён — танцует, а я завожу публику, иногда садясь напротив и наблюдая за ним влюбленным взглядом. Мы снова покоряем Намсан, жарко и запретно целуясь в лифте башни, или в каком-нибудь укромном уголке. У нас даже есть свой замочек, закрепленный там. «Ким Тэхён, Чон Хосок — forever young». Мы были друзьями, мы были, даже, врагами, а стали намного большим. Намного-намного большим. Мы стали одной вселенной, где нет места кому-то третьему. В нашей вселенной тепло и уютно, а за закрытыми дверями его квартиры еще и спокойно. Чертовски спокойно и необходимо.