А что, если всё исчезнет?

      Это случилось десятого мая, в День Рождения моего лучшего друга, и за неделю до моего собственного Дня Рождения. Но прежде, нужно немножечко углубиться в мою скучную, нудную жизнь, полную гулянок, пьянок и развлекалок, для того, чтобы хотя бы немного понять, почему же это произошло.       Это была суббота. А перед ней, как это неудивительно, была пятница. Ну а не напиться вечером пятницы – грех, согласись.       Мы, а это я, собственно, мой лучший друг – Толян и ещё парочка человек, набухались в клубе и по классике жанра поехали добухивать на квартиру Толяна, потому что это единственный человек, которому абсолютно плевать, что творится в его квартире – он всё равно там только спит, а всё остальное время проводит в клубах.       Поскольку квартира Толяна однокомнатная, то спим мы везде, где только можно. В комнате на кресле, на раскладушке, на полу, на балконе, в ванной, на кухне и даже в коридоре. За два года, что мы тусим в этой квартире, каждый уже забил себе определённое местечко, и моё было на кухне. Там всегда лежал матрас (причём принесённый из моего дома), и как только я чувствовал, что меня вырубает, приходил на кухню, падал на пол и тут же засыпал. Правда, я плохо помню, как засыпал, обычно все мои воспоминания заканчивались после десятой рюмки очень крепкого алкоголя, но, тем не менее, каждый раз я просыпался на своём излюбленном матрасе.       Да, именно здесь я и спал. На небольшой кухонке метр на два, между холодильником и шкафчиками, на небольшом матрасе и в окружении пустых бутылок и пачек чипсов. А вот этот паренёк в рванных джинсах, спущенных до середины задницы, в полуснятой футболке, пускающий слюни на свою же руку и лежащий головой прямо под открытой дверцей плиты, это я. Тошик Ниженко собственной персоны. Приятно, что говорится, познакомиться.       Противный звук, похожий на вибрацию телефона о железную поверхность, произносится как будто прямо над ухом. Я противно морщусь, отворачиваю голову, пряча её в футболке, но звук не прекращается. Я всё так же продолжаю слышать этот противный, бесячий звук. Только я собрался встать, чтобы отключить его нахрен, как он прекращается, и я, блаженно выдохнув, снова засыпаю. Но через две секунды он опять, сука, начинает вибрировать! С ненавистью прорычав что-то невнятное, я поднимаю голову и тут же ударяюсь о дверцу. — Сука! – вырывается из меня, что случается очень (я бы даже сказал: ОЧЕНЬ) часто.       Болезненно простонав и схватившись за место удара, я нащупываю рукой эту долбанную дверь и пытаюсь её поднять. Закрыв и убедившись в том, что эта дверца плиты сейчас не грохнется на меня обратно, я лениво открыл всё ещё сонные и бухие свои тяжелые веки, приподнялся на локтях, убрал футболку с головы, натянув её обратно на своё обнажённое сексуальное тело и тяжко выдохнул. Телефон продолжал где-то противно вибрировать, а я пытался его найти. Я поднял всё, что находилось в радиусе моей вытянутой руки: матрас, коробка из-под пиццы, где лежал чей-то погрызанный кусок, бутылку из-под пива, свою кофту и даже сковороду. Телефона нигде не было, а эта непрекращающаяся вибрация начинала бесить меня всё сильнее и сильнее. Я перевернулся на спину и чуть приподнялся, чтобы посмотреть, нет ли этого дебильного телефона на столе, и опять ничего не найдя, я с тяжёлым вздохом падаю обратно на матрас. Я перевожу усталый взгляд на плиту и понимаю, что звук подозрительно стал тише после того момента, как я закрыл дверцу. Открыв её снова, я нахожу телефон. В плите. Свой вибрирующий телефон, лежащий в плите. Спасибо, что живой, как говорится, а не средней прожарки.       Взглянув на дисплей и увидев «Милько», я злостно втягиваю в себя воздух и, взяв телефон в обе руки, со всей силы давлю на кнопку выключения телефона, одновременно тряся свой телефон, будто этот засранец должен мне бабки. Через две секунды вибрация прекращается, а ещё через одну дисплей гаснет. Глубоко вдохнув и выдохнув, я убираю телефон в карман, натягиваю джинсы на голый зад и, с трудом оттолкнувшись, поднимаюсь на ноги.       Достав бутылку минералки из холодильника (собственно, именно поэтому я сплю на кухне), я вышел в коридор, параллельно откручивая крышку. Переступая через семь пар обуви, чуть не споткнувшись и не влетев лбом в дверь туалета, я зашёл в ванную, где кто-то спал под одеялом прямо в ванне. Включив холодную воду в раковине, я поставил бутылку на стиральную машину и несколько раз брызнул на лицо ледяной водой. Пару раз широко раскрыв глаза и сильно их зажмурив, я посмотрелся в зеркало и безнадёжно выдохнул: синяки под глазами, опухшее лицо и перегар простым умыванием не убрать.       Выключая воду, я мельком перевёл взгляд на чьи-то голые ноги, торчащие из-под одеяла, и, набрав в ладошку холодной воды, вылил всё это на объект моего рассмотрения. Чей-то резкий крик: — Блять!       И, схватив бутылку, я галопом выбегаю из ванны, истерически начиная смеяться, но понимая через секунду, что башка раскалывается буквально на сто двадцать восемь частей.       Допив воду до последней капли и всё равно продолжая ощущать долбанный сушняк, я бросил бутылку к другим пустым бутылкам в коридоре и тяжело присел на пуфик, вытащив из кучи обуви свои кроссовки. В комнате за стенкой раздавались чьи-то голоса, смех и топот. Через секунду дверь открылась, и оттуда вышел Толян. — О, Тохан, ты чё, уходишь? – увидев меня, он удивился и остановился. Я поднял голову, на ощупь завязывая шнурки, и недовольно нахмурился. — Да Мильковский опять названивает, заебал уже, – я завязал шнурки и, поправив джинсы, поднялся на ноги, не забыв при этом тяжело вздохнуть. – И так на репу опоздал, а если совсем не приду, то эта истеричка опять разорётся.       Толян, ухмыльнувшись, скрестил руки на груди и уперся левым боком на косяк двери. Его светлые волосы были взъерошены, зрачки расширены, что голубой радужки практически не было видно, а белки глаз были далеко не белыми, а скорее розовыми с примесью красных вкраплений. У него были большие щёки, хоть сам он и не был сильно полноват, но и не так уж чтобы и подтянут, ну, как я, например. Хотя, я тоже давно потерял свою форму, но всё же моё пузо под одеждой не видно, чего не скажешь о Толяне. Возможно, всё дело в том, что я ношу одежду на пару-тройку размеров больше своего нормально, но мне всё же больше нравится та мысль, что я худее и подтянутее его. Вот знаешь, иногда смотришь на человека и думаешь: «Ну вот точно Кирилл-дебил», или там: «Наверня-ка это Маша-растеряша», и вот так же на Толяна смотришь и, даже не зная его, понимаешь: «Точно Толик. Толик-алкоголик». Просто олицетворение всех Толиков в одном человеке. — Рано или поздно он точно выгонит тебя нахуй из группы.       Я на это лишь устало хмыкнул. Последние пару месяцев… Хотя кого я обманываю. Последние два года я опаздывал на репетиции, бывало вообще на них не ходил, ну и в целом вёл себя, как последний мудак. Согласен, слишком самокритично, но так оно и было. — Но с другой стороны, тогда у тебя появится больше свободного времени, а соответственно, больше времени на тусовки со мной и чикулями.       Толян слишком громко, как мне показалось, рассмеялся и толкнул меня кулаком в плечо. Я лишь мучительно наморщился. — Мне сейчас как-то не до шуточек, башка и так раскалывается, а ты знаешь, как Мильковский любит долго и нудно читать свои нравоучения, – я тяжело вздохнул, сочувствуя самому себе и вспоминая, как последние нотации Милько длились около трёх часов, периодически прерываемые репетицией песен. — Хвала Иисусу, я знаю это только в теории, – Толян поднял согнутые в локтях руки и взглянул куда-то наверх. Я посмотрел на него повнимательней и только сейчас заметил его чересчур свежее состояние. — Слушай, а ты чё такой противно бодрый? – я вопросительно изогнул бровь, недовольно его осмотрев с ног до головы.       А он снова громко засмеялся. — Так я ещё просто не ложился. — Со вчерашнего дня? – удивился я. — Ну а хули, – беззаботно пожал он плечами, как будто для него естественно не спать всю ночь после пьянки и даже в одиннадцать утра быть практически свежим. – Так а мне чё, я вчера встал в шесть вечера, мне вообще заебись. Мы там тем более с Серым в нарды играем. Он мне уже три касика проиграл, – Толян ударил меня тыльной стороной ладошки и, широко раскрыв рот, бесшумно начал смеяться, наклонившись вперёд. — Опять? – лишь ухмыльнулся я. Толян в детстве очень часто оставался со своим дядей на день, два, неделю… И у дяди не было ничего, кроме нард и карт. Поэтому единственное, в чём Толяна невозможно обойти, – это в нардах, в покере и дураке. Ну и в пьянке, естественно. Этого у него не отнять. — Ну а чё? Он у меня практически живёт. Считай, это арендная плата. — Ясно, – хмыкнул я, вздохнув. – Ладно, братан, пошёл я, а то меня похмелье уже настигло, а тебя ещё нет. Звони, там вечером, как отойдёшь.       Я протянул ему руку, и через секунду Толян звонко меня по ней ударил, улыбнувшись. — Давай, братан. Ты мне сам не звони, я после сегодняшнего до завтра, наверное, просплю. А завтра уже созвонимся. Завтра-то идём в клубешник? Тебя там, кстати, блондинка одна спрашивала. Я ей твой номер оставил. — Толян, ну… ты вообще ебанулся, что ли? – я устало посмотрел на друга, пока тот хитро ухмылялся и подмигивал левым глазом. – Нахрена ты ей мой номер дал? Будет теперь названивать постоянно. — Да я пошутил, – засмеялся он, снова ударив меня кулаком в плечо, по-моему, там даже после этого был синяк. – Я ей сказал, что на днях мы снова туда придём. Придём ведь?       Толян вопросительно и выжидающе на меня уставился. — Ну, естественно, – усмехнулся я, после чего Толик тоже довольно улыбнулся. – Посмотрим, что за блондинка там. Она красивая хоть?       Толян вытянул ладошки напротив своей груди, имитируя размер третий или даже четвёртый, и с довольной рожей воскликнул: — Во!       Я лишь оценивающе поджал губы. А из комнаты послышался пьяный и недовольный голос Серого: — Толян, бля, ты где-е-е?!       Тот тут же опустил руки и, не разворачиваясь, заглянул в комнату. — Ща, подожди.       Повернувшись ко мне, он снова вытянул руку вперёд. — Ладно, братан, давай, до завтра, – я пожал ему руку, мы крепко обнялись, похлопав друг друга по спине. – А то этот дебил сейчас вырубится, а у меня выигрыш на ещё один косарь идёт.       Мы подошли к двери, и, выходя в подъезд, я сказал, усмехнувшись: — Без трусов его не оставь, а то я тебя знаю.       Толян выглянул в подъезд, провожая меня взглядом до лифта. — Да чё ты пиздишь, когда такое было. — Пока ещё не было, но всё к этому и идёт, – я рассмеялся, стоя уже в открытом лифте. – До завтра.       Толян махнул мне рукой, и двери лифта закрылись. С Толяном мы познакомились ещё пять лет назад, когда учились с ним в одной школе. Мы дружили в разных компаниях, и вышло так, что его компания поругалась с моей компанией, и однажды вечером мы все встретились за гаражами. Точно не помню, как мы в итоге к этому пришли, но наши компании сдружились, знатно побив перед этим друг друга. Помню даже, Толяну нос разбил тогда. А он мне бровь. До сих пор припоминает. Ну а потом мы ещё с ним иногда пересекались, но до такой уж прям дружбы дело так и не дошло. Дошло оно в институте, когда мы оказались в одной группе. Правда, я через пару месяцев ушёл, а Толян до сих пор учится. С херовой тучей долгов, но всё же пытается учиться. Пожалуй, единственное, что меня с ним связывает – любовь к алкоголю, тусовкам и отрыву. Собственно, на одной из пьянок мы и сдружились. Мы тусили с ним раза три-четыре в неделю, остальные дни отсыпаясь и отходя. И как бы всё было бы хорошо, но было одно «но». Вернее, одно большое «НО» и два маленьких. Это Мильковский, Влад и Рома – гитаристы группы, в которую меня угораздило попасть. Тот самый Милько, который мне названивал практически каждое утро, является создателем, если это можно так назвать, группы «Нервы», и поэтому он возомнил себя лидером, главой и мамкой, которая считает своим долгом следить за каждым нашим шагом. На самом деле, они крутые. Очень крутые, но тогда мне так не казалось. Хотя, поначалу с ними даже было офигенно. Но потом в моей жизни появился Толян, и всё полетело к херам. Но тогда я так не думал. А наоборот, считал, что самое крутое только начинается, а группа замедляет и портит всё моё веселье. Ну, мудак был, я же говорю.       Пока я с трудом заставлял себя передвигать свои же ноги, руки, которые, в общем-то, тоже приходилось заставлять, включали телефон. Как только тот включился, мне пришло смс, что некий абонент «Милько» звонил мне семь раз. Тихо пробубнив: «Сука», я начал было выключать телефон, но началось что-то неясное, экран погас, телефон начал вибрировать, и через секунду на дисплее высветилось: «Настя». Тяжело, устало и даже как-то надоедливо вздохнув, я начал отключаться, но пальцы не послушались и, сука, ответили на звонок. — Да, – вздохнул я, поднесся телефон к уху. — Привет, – я услышал весёлый голос в трубке, отчего стало слегка противно. Мне так хреново, а она там улыбается. — Привет, – вяло ответил я. — Чем занимаешься?       Я тихо и напряжённо вздохнул. Бля, ну как можно было ответить вместо того, чтобы сбросить. — На репу иду, а ты? — Да вот позавтракала недавно, соскучилась по тебе, решила позвонить, узнать, когда встретимся.       Снова весёлый и милый голос. Наверня-ка она накручивала на палец светлую прядку волос. Она всегда так делает. — Слушай, Настюш, сегодня вообще никак не получится, Милько приказал весь день репетировать, – я вздохнул с наигранным сожалением, а сам тем временем морщился от резко появившейся сильной боли в голове. — А завтра? – заметно (хотя логичнее было бы сказать: слышно) погрустнев, спросила она.       Я вспомнил, что на завтра у нас с Толяном трёх или даже четырёх размерные планы, и с ещё большим сожалением ответил: — Завтра тоже вообще никак, у нас концерт скоро, репетируем целыми днями, даже в туалет сходить некогда.       Я услышал в трубке, как она вздохнула. А ещё услышал пиканье прямо в ухо. Посмотрев на экран, я увидел на нём «Милько» и скорчил противную рожу. — Бедные, уже какой день с базы не вылезаете. — Ага, – вздохнул я, параллельно желая побыстрее уже закончить разговор и выключить нахрен телефон. — А я так соскучилась…       Я закатил глаза, бесшумно вздохнув. — Родная, ну потерпи чуть-чуть, мы отыграем концерт, и там репетиций уже будет меньше.       Я огляделся по сторонам и быстро перебежал дорогу, на полпути поняв, что это было очень зря, ибо и без того раскалывающаяся голова, заболела ещё сильнее. — Ладно, – с грустью в голосе вздохнула она. А я обрадовался, ибо это означало приближение конца разговора. – Не буду отвлекать тогда, звони, как будет время свободное. — Ладно, давай, люблю, целую, – быстро проговорил я, сбросил звонок и тут же отключил телефон, пока Мильковский не успел мне снова позвонить.       Пройдя ещё пару метров, я дошёл до своего подъезда, слава богу моя квартира находится недалеко от квартиры Толяна, открыл дверь и зашёл внутрь, уже предвкушая, как зайду в душ и наконец-то смою с себя весь этот ночной перегар.