Вторая часть
Важно начать именно с первой части – https://ficbook.net/readfic/3928250
Сначала начинать или не сначала, но терпкое ощущение дежавю у меня появилось уже с утра. – А завтрака нет? – первое, что спросил Лёшка. Заспанный, одетый в свою как будто школьную форму – джинсы и аляповатую толстовку, – он всё равно не производил впечатление человека, готового выйти на улицу. – Ты достаточно взрослый, чтобы сам готовить себе завтрак. – Что, и овсянки тоже нет? Говорить ему всегда нравилось больше, чем слушать. – Ты полюбил каши? – Неа. – Лёшка зевнул и потёр глаза. – Но сегодня и на это дерь… ну-у-у, на неё согласен, – переориентировался он и образцово-показательно сложил руки на столе. – Так что я буду есть? Он всегда здесь жил, а сейчас просто вернулся. – В качестве исключения могу сделать тебе омлет. – Исключе-ения? – Лёшка снова зевнул. – Только потому, что сегодня первый день в школе после каникул. Очень длинных каникул, которые ты сам себе устроил. – А завтра у меня второй день после длинных каникул, и он тоже будет единственным и неповторимым, – парировал Лёшка и, тут же переключившись на своё привычное нытьё, заскулил: – Наза-ар, ну не умею я готовить, ты же сам ви-идел. А утром я – вообще… Можешь у Тима спросить, он меня, кроме как унылым го… Короче, ты понял, я – труп утром. – Не выйдет, не старайся. – Ты хочешь отравиться? Смелый такой? – Лёшка сменил тактику и пошёл в наступление. Взлохмаченный и сонный, но уже с упрямо сведёнными бровями… Именно этой вздорной настырности мне не хватало. – Рискну. Можем разделить: ты вечером готовишь, раз весь такой унылый утром, а я – на завтрак. Или по очереди. Тебе как больше нравится? В ответ я получил хмык и захлопнувшуюся через минуту входную дверь. Улыбку пришлось прикусить зубами: «Как же я скучал». Так как я пропустил Лёшкин приход из школы, то не увидел самого интересного – выражения его лица. Но, может, он повторит «на бис» вечером? И я не ошибся. Скрестив руки на груди Лёшка ждал, пока я разуюсь, чтобы выпалить мне в лицо: – Ты с ним разговаривал?! Не раз желая отсрочить очередное выяснение отношений с Лёшкой, я просил его дать мне отдохнуть после работы, поесть или, самое меньшее, хотя бы пожелать доброго вечера. Но это никогда не срабатывало – Лёшка думал, что я просто не хочу с ним разговаривать, или выгадываю время, чтобы придумать какую-нибудь ложь. Сейчас я даже не стал пытаться. – С кем? – С кем с кем, с Тимуром! Ты всё подстроил! – И что я подстроил? Мы так и стояли в прихожей. – Типа не в курсе, да? Видимо, целый день взращивал обиду. Я же хотел увидеть его лицо, вот мне и дали возможность. Спасибо, конечно, за подарок, но главное, чтобы цена за него не оказалась слишком высокой. – Лёш, я много чего говорил твоему брату. Ты про что конкретно? – Ты ему сказал, чтобы он меня не кормил? – Казалось, что он сейчас топнет ногой, как капризный ребёнок, выпрашивающий себе сто первую машинку. – Такого я ему не говорил. Значит, всё так, как я и предполагал. Утром он улетел к брату завтракать, а тот, зная зверский Лёшкин аппетит, преспокойно оставил его голодным. Это было жестоко. И предсказуемо. Можно было догадаться, что Тимур поступит именно так, раз Лёшка выбрал жить отдельно. Или всё проще: он не налил брату чая из обычного упрямства. Меня же в этой истории радовало одно: Лёшке придётся учиться наступать на горло своим капризам, потому что мамкиной... нет, брательниковой юбки у него не будет – спрятаться некуда. – Опять врёшь? – Тебе не надоело? Мы уже всё обсудили по поводу вранья, и я надеялся, что ты понял. Зря надеялся? – Ты точно не просил его? – Пошли поедим, я разогрею вчерашний плов. Есть очень хочешь? – Просто у тебя утром было такое лицо, когда ты мне про готовку втирал... – продолжал выговаривать Лёшка, идя за мной на кухню. – Догадывался, что ты побежишь к Тимуру, а он укажет тебе на дверь. Только и всего. Так ты есть хочешь? – Не очень. – Снова поел всю колбасу? – Я весь день по вашей милости не жрамши, и ты жалеешь колбасу? Там было-то… – Лёшка забрался с ногами на табуретку. Из драных джинсов знакомо виднелась та самая коленка, с давно зажившей ссадиной. Любимая поза. – Ты не ел по своей подростковой упёртости. Завтра я нам что-нибудь сделаю, а вот послезавтра... – Я не умею, – отрезал он, не дослушав. – Но ты же готовил, Лёш. Зачем начинать сначала бессмысленный разговор? Не нравилось, так глянул бы в сети, как что делается. Тебе вообще так сидеть удобно? – И во сколько мне тогда надо будет встать? – продолжал упрямиться он. – Ненамного. Омлет или манка быстро делаются. На завтрак разносолы не нужны. Бутерброды соорудишь, если не наешься. Мне сыр не забудь. Кофе я себе сам сварю. – Тебе не понравилось? – Лёшка снова, как в самый первый раз, что появился здесь, ковырял коленку. Потом принялся разглядывать торчащие нитки джинсы. – Мне тогда больше понравилось, что ты сделал что-то не только для себя любимого. А кофе легко варить, если ты захочешь научиться. – Ну конечно! – Лёшка с обидой вскинул голову. – Я буду вставать на целый час раньше, а тебе всё равно не понравится. Тебе ничего не нравится, даже как сижу. Я тебе тоже не нравлюсь. – Сиди, как хочешь. – Я сделал вид, что не услышал последнюю фразу. – Чтобы мне понравился омлет, достаточно, чтобы он не походил на подошву и был не слишком солёным. Я тот ещё не переварил. У тебя яичница хорошо стала получаться. Особенно с помидорами. – Я сделаю, но не отвечаю. А завтра мы что будем есть? Что ты приготовишь? Можно не кашу? Пожа-а-алуйста, ну пожа-а-а-а-алуйста. – Лёшка лёг на стол и, вытягивая губы, заныл. – А что ты обычно ешь на завтрак? – Ну-у-у, шоколадные хлопья, потом... – Ты ешь хлопья? – Я даже подошёл ближе, не веря собственным ушам. – Да ладно?! – Лёшка и какие-нибудь шоколадные шарики? Посмотреть бы на это! – Я вообще ничего есть не буду! И вот я один на кухне. Значит, это моя плата на сегодня, сам виноват. Ну любит Лешка хлопья и хорошо, зачем я к нему полез? – Лёш, – крикнул я, сразу как зашёл в квартиру, пакеты оттягивали руки, – я сейчас из магазина, но потом закупаться будешь ты. Мы договаривались, помнишь? Составим список продуктов на первый раз, а дальше сам будешь решать, что нам нужно. Деньги бери в тумбочке в коридоре. – Я что, жена, по магазинам ходить. – Лёшка вышел в коридор и привалился к стене. – Значит, сейчас жена – я? Отнеси всё на кухню и убери. Лёшка закатил глаза и в раздражении толкнулся всем телом в стену. Я нарочно держал пакеты на вытянутой руке – не отступить, дождаться, чтобы сам забрал. – Ладно, давай сюда хавчик. – Лёшка ещё раз оттолкнулся от стены и подошёл. – Забыл сказать: Тимур предложил денег на твоё житьё. Моей зарплаты хватит, но я решил не отказываться. Ты как? – Бабло, оно никогда лишним не будет, – разрешил Лёшка, шагая впереди и помахивая пакетами. – И ещё. Мы обменялись телефонами с Тимуром. Он – твоя семья, и на разговоры с ним я не буду спрашивать у тебя разрешения и отчитываться тоже не буду. – Давай, вперёд, разговаривай с «моей семьёй»! Уж он постарается, наплетёт. Я же мелкий уёбок, что с меня взять. – Я похож на человека, который поверит во всё, что ему скажут? – Я же тебя раз… – Лёшка осёкся и вспыхнул щеками. Ну да, я купился на его нищенские тряпки, голодные глаза. Но сейчас изучил вдоль и поперёк. И, что собой представляет Тимур, успел понять. – Всё, что мне нужно знать о тебе, я знаю. С твоей биографией Тимур ознакомил, а с остальным разберусь без экскурсоводов. За ужином само собой вспомнилось, как я впервые увидел Лёшку на лестнице, жалкого, испуганного, как сидел около него, спящего на полу в моей прихожей. Вспомнил, как он стоял на кухне, запрокинув голову и зажмурившись ждал, когда защиплют от перекиси ссадины на лице. – А те два шута, помнишь, около моей работы, они тебя отметелили? Друзья твои? – Козлы, – зло бросил Лёшка. – Я думал всё подстроены было. Из-за чего они к тебе полезли? – Они? – Так это ты к ним полез? – не поверил я. – Ты и их умудрился достать? – Тебя я тоже достал? Вот и поговорили. Получается, пока он разбирал сумки, не заметил, что я купил ему шоколадные шарики. На следующее утро на столе стояла сковорода с вполне съедобным на вид омлетом. Рядом возвышалась коробка с сухим завтраком, пакет молока, на блюдце лежали криво нарезанные колбаса и сыр. Хлеба поблизости не наблюдалось. Я сидел и ждал моего повара, который слишком долго для утра лил воду в ванной. *** Время покатилось вперёд. Лёшка пять раз в неделю в полусонном состоянии уползал в школу, вернувшись, с особой тщательностью, как последний ботан, делал уроки, в выходные упорно спал до полудня. В свой родной дом или к Тимуру на пятый он не рвался: почти все вечера просиживал в квартире, на улицу выходил нечасто. Если посмотреть на нас со стороны, то в общем и целом – обычная семья. И хоть жили вместе не так долго, но Лёшка совершенно не заморачивался: ел что и когда хотел, посуду мыл по праздникам, безо всякого стеснения разбрасывал свою одежду, диван не заправлял, продукты покупал после неоднократных напоминаний, готовил из-под палки. И с особым цинизмом едва совершеннолетнего зарвавшегося хама захватил мой стол. На последнюю вольность я предпочёл закрыть глаза, школа – святое. Пусть к «святой» домашней работе иногда примешивались и целомудренные игры в танки, и такая же непорочная музыка, но кто на такую ерунду будет внимание обращать? Я же всерьёз старался не мелочиться. То тут, то там мне попадалась на глаза его навороченная «сонька», а вот своей старенькой «нокии», что я отдал ему, не наблюдал. Конечно, она не могла сравниться с красавцем, бликующим на свету широченным глянцевым экраном, меня беспокоило другое. Лёшкиного номера телефона я не знал и, как с ним связаться, если что, не представлял. Спросить язык не поворачивался – словно этим вопросом дал бы слабину, расписался в своей зависимости. Успокаивал себя, что со временем как-нибудь разберусь. Учёба занимала у Лёшки слишком много времени. И впрямь такой отличник? Кто их поймёт, этих подростков. Цоем или чем другим, позабористей, Лёшка уже не встречал меня с работы: ни подпевок, ни танцев – ничего. В один из вечеров Тимур занёс обещанные деньги – «за постой, за хавчик». Полученная сумма была больше, чем я себе представлял. Словно откуп. Пока я разговаривал с ним на пороге, за моей спиной во всю мощь колонок стенал Крис Корнер, включённый сразу после Тимурова крика: «Мелкий, жив?» Как Лёшка нашёл IAМX на компе, если я сам не мог вспомнить, куда именно я его перекинул, когда обновлял операционку. Закрыв за Тимуром дверь, я сразу пошёл к Лёшке и показал деньги: – Это твои, и, когда потребуется… – Мне не нужны его деньги, – перебил он, даже не взглянув на количество купюр. А как же бабло, которое не будет лишним? Но отчего-то стало приятно: внутри, за рёбрами, словно тёплая лампочка зажглась. Будто Лёшка провёл границу между нами и всеми остальными. И в эту минуту совсем не хотелось думать, что однажды Лёшка забудет свою обиду за утро, когда Тимур оставил его без завтрака, и умчится на пятый. Лёшка по всем приметам делал уроки. На экране монитора висела его страница «ВКонтакте»: задорный мат, гора смайликов, непонятный мем, разрозненные значки с цифрами – как я понял, решение домашки по алгебре… Кстати. – Лёш, мне, наверное, надо смотреть твой дневник? – Что т-тебе надо смотреть? – успел он выдавить из себя, прежде чем рассмеялся. – Дневник? – И снова засмеялся. – Что не так? – Я понял, что сморозил глупость, но не понял, какую именно. – Ничего не надо смотреть. Я учусь нормально, – он крутанулся ко мне на стуле, – если тебе интересно. Не парься про всякое такое. – Но ведь в дневнике надо расписываться? – Мне бы остановиться, но я упрямо продолжал загонять себя в ещё больший позор: было важно знать... – Ты его будешь носить Тимуру на подпись? Лёшка вдруг всхрюкнул и тут же зажал себе рот рукой. Лицо покраснело, глаза превратились в щёлочки. – Я – в одиннадцатом, – сдавлено прохрипел Лёшка и откашлялся, наверняка маскирую свой хохот. – Подписи родителей никому нахрен не упали. – Понял. – Ладно тебе, расслабься. – Он подъехал на стуле ближе. – Ну хочешь, я покажу дневник? Можешь сам брать, если надо. Только с замечаниями не доставай – учителя любят меня прессовать из-за всякой ерунды. – Много замечаний? – Нормально. Переживёшь? – Казалось, что он меня уговаривал не плакать. – И потом, скоро у всех будет электронный дневник: хрень такая в сети вместо бумажного. Когда пароль выдадут, сможешь сам оценками моими любоваться. Не думал, что он умеет быть тактичным. Жаль только, что от этого я впервые почувствовал себя древним, выжившим из ума ящером. Но грело, что Лёшка не свернул свою страницу в соцсети, видя, что я смотрю на его переписку. – Назар, давай почитаем, а? Я боролся с дремотой, и одновременно хотел добить последние страницы Платонова. Не получалось ни первое, ни второе. И когда я уже смирился с тем, что несчастные две страницы придётся отложить на завтра, Лёшка, распахнув дверь в мою комнату и постукивая костяшками пальцев по книге, задал свой вопрос. Где-то далеко от моего засыпающего сознания я как будто даже обрадовался, что Лёшка созрел – сам захотел читать, даже книгу притащил. Но только не сейчас: – Завтра, сил нет. – Да ладно тебе, хочешь, я буду читать? Он широким шагом промаршировал к креслу и завалился поперёк сиденья: свесил ноги с одного подлокотника и упёрся спиной в другой. Со значением посмотрел на меня, и, нарочито медленно открыв первую страницу, опустил глаза и продекламировал: – «Заводной апельсин», сэр Энтони Бёрдж-ж-жерсс, – выжужжал Лёшка и снова посмотрел на меня. – Я – молодец? Давай втягивайся, бросай свою макулатуру и слушай, но завтра – твоя очередь. – Ты действительно будешь это читать? – Не верилось, что Лёшка осилит Бёрджерсса. – Ща разберёмся, – не обиделся он и перевернул страницу. Следующим вечером Лёшка так же бесцеремонно ввалился в мою комнату с книгой: – Давай читать? Часы на стене подсказывали, что наша с Лёшкой договорённость ложиться спать вовремя – до двенадцати, – забыта. – Уже завтра наступило, заметил? – Да ладно тебе, Назар, – он махнул рукой, – завтра всё помою. Не стухнет твоя посуда до утра. Значит, и посуда в раковине валяется. Закрыв глаза, я подкинул моей взъярившейся нервной системе целую отару овец. «Один, два, три, пять...», – считал я и подбирал слова. – Лёш, во-первых, у меня нет сил на чтение, во-вторых, почему ты не в кровати? В-третьих, ты не помыл посуду. В-четвёртых, нет, скорее, во-первых, ты ничего не забыл сделать, перед тем как зайти? – Не начинай, Назар. – Лёшка как ни в чём не бывало устраивался в кресле. – Ты ещё начни мне мозг выносить. – Он поболтал ногами и подмигнул. Какие ж тут овцы, впору быков с налившимися кровью глазами пересчитывать. – Лёш, выйди из моей комнаты. – Я ровнее лёг на подушку и закрыл глаза. Какое-то время ничего не происходило. – Ты не хочешь меня видеть? Судя по всему, вчерашнего позёра сегодня сменил выдержанный ариец. – Лёш, выйди из моей комнаты. – Я тоже хочу быть толстокожим, тоже хочу бесстрастно. – Почему? Потому что посуду не помыл и баиньки не лёг? – едва различимо ухмыльнулся он. – Я с уроками только-только разобрался, у меня завтра доклад по биологии, а я забыл, вот и пришлось... У тебя плохое настроение? Да ладно тебе, – с невозмутимых ледяных высот Лёшка, словно на санках, съехал гораздо южнее. – Ну Наза-а-арчик, ну давай, ну немно-о-ожечко... – Ещё чуть-чуть и он начнёт выскуливать своё любимое «пожа-а-а-алуйста». – Лёш, выйди из моей комнаты, – я открыл глаза, – постучись и опять зайди, мы продолжим разговор. От только что сказанного даже на меня самого пахнуло нафталином, – где я мог слышать эту фразу? – Лёшку же просто перекосило. Ну не ариец я, что поделаешь – раздражение росло как на дрожжах. Оно будто волной протаскивало по камням моё терпение, ранило самолюбие. – Значит, постучаться и потом зайти. Это что, – он театрально огляделся, – Кремль? А ко мне ты почему не стучишься, может, я голый? – Лёш, выйди из комнаты, постучись и опять зайди, – повторил я с заезженной интонацией робота. Я боялся не совладать с собой, если начну объяснять, что смешно стучаться в проходную комнату, ту, что Лёшка называл своей, или заикнусь, что это моя квартира, а потому я вообще могу не стучаться в принципе. – А если я не хочу? – Лёш, выйди... – Да понял я, понял: выйди, постучись, зайди. Во-первых, постучусь, во-вторых, постучусь, в-третьих, постучусь, а в-четвёртых... Дурак ты, в-четвёртых. Как только хлопнула дверь, я сразу же с ним согласился. А уж после трёх чётких стуков в наличник и таких же чётких и громких шагов прочь от моей комнаты, я и вовсе решил, что в слове «дурак» есть одна серьёзная ошибка.