Бессонница

На город ложилось вязкое марево тьмы, постепенно окутывая дома и улицы. Предвещая отдых и долгожданную прохладу простыней, в которые можно зарыться носом, успокаиваясь от свежего запаха. Или же очередную бессонную ночь, полную привычных раздумий, сухих покрасневших глаз, вперившихся в блики искусственного света на потолке, и ощущения абсолютной нереальности этой прострации. Кому что. Джордж Уизли обычно не спал ночами до тех пор, пока тело не падало в полном изнеможении от нечеловеческой усталости, отдающей в ноющие ступни и сгибающуюся спину. Он мог поклясться, что слышит при этом противный треск затёкших конечностей. Противно. Это было именно то слово, которое могло исчерпывающе описать его отношение к себе. Не считая тучи синонимов, которые, если, разумеется, произнести с нужным посылом и интонацией, могли вызвать хоть какие-нибудь эмоции. Пусть это зачастую была простая злость, граничащая с хроническим бессилием. Многое в его жизни за последние годы приобрело желтоватый налёт этого самого «хронического». Война. Бессонница. Жизнь. Все это стало частью чего-то большого, растянутого на многие месяцы, возвращающегося под покровом ночи, подобно гладкой деревяшке, именуемой у магглов бумерангом. Наполненного кровавыми видениями, подозрительно напоминающими недавнюю реальность, заставляющими бесполезный сердечный орган вновь и вновь качать кровь. Хотя, может, и не бесполезный. Вспомнился струящийся водопад блестящих чёрных волос, в которые тут же захотелось запустить пальцы и… наблюдать, наверное. Просто смотреть, как Анджелина жмурится, недовольная непоседливым солнечным лучом, попавшим в глаза. До тех пор, пока не заметит его внимательный взгляд, впитывающий в себя её тёплый образ. А затем рассмеется так легко, ласково и рассыпчато, что в груди сразу что-то защемит. Сейчас же она спокойно спала, удобно свернувшись в руках Джорджа. Он знал, что плечи Анджелины утром по вкусу будут напоминать тягучий мёд, запитый горячим молоком — тёплые, выкупанные в лучах утреннего солнца, со следами мятых простыней на них. А ещё он знал, что этим же утром она точно не вспомнит прошедшую ночь. Обычно все проходило по одинаковой схеме: Анджелине снились кошмары. Точнее, кошмар. Джордж мог ярко и красочно вообразить себе его содержание, ведь и ему снились такие. «Если только на секунду вспомнить, — думает он, — то, возможно, боль не будет выворачивать наизнанку». У Джорджа просто не осталось на это сил. Он видит образы. Смутные, расплывчатые. До боли знакомые, накрывающие волной ощущений. Там много камней и затхлого запаха крови, отчего волосы на загривке приходят в движение, но Джордж все равно продолжает дышать, потому что ему так говорили. Потому что так нужно. В центре, окруженный осколками серых валунов и пыли, лежит Фред. Поза странная, а тело изломано, будто какая-нибудь паршивая игрушка, которой небрежно поиграл избалованный ребёнок. Белесо-выцветшие, стеклянные глаза устремлены в небо, — чертово небо! — которое Джордж тут же начинает ненавидеть. За то, что оно по-прежнему голубое. За то, что атланты, держащие его на своих мускулистых плечах, до сих пор не подогнулись под тяжестью боли Джорджа и не уронили такой ценный груз. Все, чего он сейчас хочет — взять голубую синь в твёрдый кулак и скомкать как старую, никому не нужную газету. Но этого не происходит. Вокруг оглушающее безмолвие и пустые глаза брата. Джордж вздрагивает, когда Анджелина особенно ощутимо дёргается, путаясь в простынях. Она шепчет что-то, оседающее горечью на языке, и горит, метаясь на постели. Он не слышит. Он боится услышать. Джордж дает себе несколько секунд форы, чтобы глубоко втянуть воздух в легкие, чувствуя, как ночная прохлада, медленно текущая из приоткрытой форточки, мучительно их обжигает. Он фокусируется на полупрозрачных занавесках и огнях города за толщей оконного стекла. Ловит глазами, губами и руками мягкие блики и капли тёплого шума извне. На секунду позволяет себе быть там. А потом трясёт Анджелину за дрожащие плечи, силясь вытащить её из обволакивающего мрака кошмара, что стал их обыденной реальностью. И его персональным адом. — Анджи, милая, проснись, — шепчет он ей в сладко пахнущие волосы. А в голосе ничего. Сухо и пусто. — Это всего лишь кошмар. Я рядом. Она сильно вздрагивает, а потом успокаивается. Приоткрывает глаза, до краев наполненные слезами и больным отчаянием, вглядываясь в Джорджа. Прелесть бессонницы в том, что он научился отлично абстрагироваться. Ведь так просто представить на пару минут, что это происходит с кем-то другим. Душное марево. Медовые распахнутые глаза Анджелины. Абсолютная ирреальность. — Фред? — в тягучем, как патока, голосе слышатся истеричные нотки. — Да, — он целует её в висок, опаляя кожу горячим дыханием. — Спи. Анджелина расслабляется и сонно улыбается, невесомо поправляя простыни. — Обливейт, — шепчет он, подходя к окну. Голос обрывается и, легко поднятый летним ветром, выскальзывает на улицу.