Выше неба

***

      Девушка закрыла глаза, и последние звуки, которые она издавала, утихли, оставив меня наедине с дождём. Я медленно обвёл взглядом свою работу, прищурившись, разглядывая каждую мелочь.       Провёл тыльной стороной ладони по разрезанной щеке, спускаясь взглядом за стекающей кровью к её животу, украшенному ранами, скрывшимися под кровавой рекой. Посмотрел ещё раз на лицо, стремительно бледнеющее, но красиво играющее контрастом с цветом крови.       — Прекрасно. Теперь ты прекрасна.       Провёл по холодной щеке в последний раз, окидывая девушку прощальным взглядом.       — С улыбкой умерла. Не за что.       И слова опустились вниз, ударяясь об асфальт, словно редкие капли утихающего дождя.       Развернувшись и сунув в карман пропитанной кровью толстовки нож, направился в сторону своего ночлега. А вот какого…       Выйдя на дотошно освещённую улицу, я окинул взглядом длинные ряды богатых домов. Глаза бегали от одного здания к другому, пока не остановились на одном: сером, не слишком ухоженном и не таком большом в своих размерах для этой улицы.       Сделав свой выбор, я решил ещё немного пройтись по городу, шатаясь по давно изученным наизусть поворотам и паркам, заглядывая в самые тёмные уголки и тайные места.       Дождь совсем стих, теперь лишь капали с крыш мутные капли, падая в грязные лужи, отражающие яркий свет луны, чуть приглушённой дымкой. И от этого на душе было совсем спокойно. Будто дождь очистил весь мир, смыв всю мерзость и оставив после себя «чистый лист».       Дышалось совсем легко, но кеды затягивало в грязевые болота, потому я, как кошка, забрался по трубе на ближайшую доступную крышу, оставляя за собой тёмные следы. Ночь обещала быть хорошей. Конечно, на сколько хорошей она могла быть в этом мирке.       Но сейчас не об этом. Я просто шёл вперёд, петляя по крышам.       Где-то слышался противный детский плач, разносящийся по пустой тихой улице; где-то далеко раздавался лай собаки, подхваченный другим.       И сейчас всё казалось чем-то незыблемым. Ходить вот так… в ночной тишине, лишь изредка нарушаемой посторонними звуками, в полумраке освещённый лунным светом и видневшимися звёздами. Этими фонарями было усыпано всё чёрное полотно неба.       Разбег. Прыжок с выкинутыми вперёд ногами. Приземление с малым скольжением, пресечённым липкими от крови ладонями. И вновь шаги по крыше. Еле слышные, но уловимые шаги, услышать которые мог бы любой желающий, если бы такой нашёлся. Но таких не было.       Да и я не скрывался.       Еле заметные клубы пара выходили изо рта, растворяясь в воздухе и улетая вверх, становясь единым целом со всем окружающим, будто их и не было. И были слышны удары капель, встречаемых асфальтом. И звонкая тишина. Пьянящая, доводящая до наслаждения… сладкого дурмана спокойствия тишина.       И сейчас это было именно тем, чего мне так не хватало. И не хватало мне этого всегда. Почти всегда.       Слушать оглушающие крики, чувствовать стекающую по рукам кровь… ощущать во рту железный, медный привкус… утопать в чужих мольбах, смотря в чёрных расширенных зрачках на своё отражение — это именно то, ради чего стоит жить.       Понять меня. Про меня пишут и говорят. Обо мне думают и рассказывают. Неужели они действительно считают, что могут понять меня?       Не знающие ни одного чувства из всей той россыпи, которую я получаю. Ни одного чувства. Не слышали ни одного разрывающегося крика. Не знают, какого это — держать в руках хладный труп. Прекрасное, ставшее таким благодаря тебе, холодное, будто камень, тело с кожей похожей на мрамор.       И это настоящая красота.       Они улыбаются. И эта улыбка не сойдёт с них. Лишь когда тело сгниёт, оставляя кости существовать в полном одиночестве, покоясь в своей клетке ещё столетия.       Настоящая.       Ни одного лживого слова. Ни одного обмана.       — Как себя чувствуешь?       — Нормально.       Сплошная ложь. Повсюду только ложь. Ежедневно. Повсюду. Ложь.       И порой кажется, что мир в ней утонет, как тонут сгнившие корабли в бескрайнем океане. И мир действительно мизерный, если сравнивать его с этим океаном. Интересно, сколько раз в день лгут именно сейчас? Даже знать не хочу. Лучше молчать.       Молчать и не произносить всего этого. А те, кого действительно волнует что-то: твоё здоровье, состояние, мысли, чувства и прочее… те, кому это действительно надо, — смогут всё понять, только заглянув в твои глаза.       А всё остальное лишь лицемерие. Ложь, обман, иллюзии и яд. И весь мир — одна сплошная дыра, в которой это всё копится.       И эти мысли летают на грани, уже давно ничего не вороша внутри. Лишь остался осадок и почти механическое выполнение всех правильных действий.       А взгляд проводил очередную трубу. Тело устало. А душа… Не стало.       И сейчас я спрыгнул с крыши вниз, на подстриженный газон за высокой оградой. Серый дом, ранее выбранный мной в качестве ночлега, стал совсем мрачным и тёмным. Но рассуждать сейчас о чём-то я не хотел. Устал. Да и сказывались три бессонные ночи, проведённые в ленивых бегах. Своего рода салочки.       Шмыгнув на порог дома, нетерпеливо нажал на звонок, мысленно уже лежа на диване и отдыхая. Сейчас мне хотелось именно провалиться в сон, потому, беззвучно цокнув на шестой прозвучавший в пустоту звонок, подошёл к окну и выбил ногой прозрачное стекло, не тратя времени на дверь.       Звуки прорезали ночную тишину, а затем всё стихло. Но я был уже внутри дома. Дорого обставленного, сделанном в классическом стиле дома, что встретил своего незваного гостя звонкой тишиной, которая обволакивала меня, пока я вытаскивал с ноги осколки стекла, воткнувшиеся в неё кристальными льдинками, тающими в своём озерце крови.       Однако что-то скреблось по тёмному паркету, заставляя насторожиться. И осознание пришло чуть позднее улыбки, уже встречавшей собаку, вышедшую из-за ближайшего поворота и покрывающей пол слюнями.       — Здравствуй, приятель, — усмехнулся, продолжая доставать осколки из ноги под глухое рычание бандога.¹ — Не спится? Или разбудил?       Собака зарычала громче и, оскалившись, тяжело побежала вперёд, ловко обегая массивные статуи, какими была утыкана комната.