Человечность

Диппер до сих пор корил себя за то, что не способен отделаться от прошлого. Ему было уже девятнадцать, а назойливые образы из прожитых в Калифорнии лет всё ещё слегка дёргали в дурных мрачных снах. Быть может, дело было в том, что Диппер просто не смирился с тем, что всё случилось именно так? Да, скорее всего. Он всегда отличался завидным упрямством, если сам того хотел. И в своих убеждениях всегда твёрдо стоял до последнего. Всё началось, как ни парадоксально, с самого начала. Оба они считались странными, даже неправильными детьми. Постоянные задержки в развитии, походы к врачам то в одну клинику, то в другую – всё это Диппер помнил, но настолько смутно, что приходилось прорываться сквозь собственные мысли. Считалось, что виной всему этому то ли плохое поведение мамы во время беременности, то ли ещё какие-то ошибки. Ну ещё бы, мама много курила и даже выпивала иногда, попутно успевая ещё и работать, до последнего не уходя в декрет. Она знала, что будет двойня, и знала, какими они родятся от такого отношения, но ничего не могла поделать. Назвал бы Диппер свою маму плохой? Нет. А вот безвольной, бесхарактерной – ещё как назвал бы. Ведь именно из-за этого близнецы Пайнс и родились такими – невероятно маленького веса, тощие, а кое-где и недоразвитые. Но мама поклялась, что вырастит их порядочными людьми и сделает для этого всё. Кому поклялась? Непонятно. Самой себе, видимо. Папу они никогда не знали, он бросил Аманду ещё до рождения малышей, лишь узнав о беременности. И Диппер, честно сказать, совсем по нему не скучал. Если бросил её в таком положении без поддержки – значит тварь, козёл, идиот, которому наплевать на детей и любимую, казалось бы, женщину. Выходит, и вовсе не любил. Да и сама мама регулярно утверждала, что их отец – просто мразь, с которой они не должны иметь вообще ничего общего, кроме ДНК. Мама устроилась на вторую работу, регулярно оставляя эту парочку одних. И, если с Диппером в плане спокойствия ей повезло, то его сестра и стала очередной бедой. Где-то с семи лет дети, и без того не раз уличённые в задержках развития, неспособности к какой угодно адаптации, да и вообще слабой выживаемости, стали проявлять себя ещё хуже. Одиночество, связанное с работами мамы, а также непрекращающимся алкоголизмом её же, породило вседозволенность. Можно делать всё, что хочется, ведь мама не отругает так или иначе. Кто бы мог подумать, что время, когда эта дозволенность ограничится лишь невинными забавами, пройдёт так быстро? Всего годик, а то и меньше, они развлекались на уровне воровства груш или поджигания покрышек на стройке. Восемь лет близнецам исполнилось в 1983-м году, тогда же и стала происходить вся последующая дрянь. Они закидывали тухлятиной из помоек чужие дома, подожгли как-то раз соседский сад. Нюхали бензин из машин, впадая от него в странный мерзотный кайф. Закрывали выхлопную трубу ближайшего автомобиля картофелем и смеялись, когда та взрывалась чёрным едким дымом. В какой-то момент всё это оборвалось одним-единственным событием, которое Диппер плохо понял в те годы. Мейбл забрали. Почему? Куда? Он не знал. Диппер цеплялся за странных людей в белом, бил их по коленкам, брыкался и кричал, да и сама Мейбл не отставала, явно не желая с ними уходить. Мама рыдала в обшарпанном кресле в углу. И где-то все они понимали, что им не победить, что Мейбл уйдёт из дома. Как же сильно тогда хотелось кого-нибудь убить. Но маленький Диппер мог, как и мама, только плакать. Она обнимала его тонкими руками, тихо, еле слышно утешая. - Не плачь, солнышко, всё нормально. Наша Мейбл в порядке, просто ей надо побыть в другом месте, понимаешь? - Не понимаю! Почему не здесь? Почему в другом? Где это место, мам? - Они отвезут Мейбл в больницу. Она там немного полечится и вернётся. Вот увидишь, совсем скоро. Не сказать, чтобы Диппер поверил словам заплаканной и морально раздавленной мамы. А потому не то чтобы и удивился тому, что даже спустя год Мейбл так и не вернулась. Ни единой весточки о том, как же она там. Ни маму, ни Диппера в эту самую «больницу» не пускали, заявляя, что они могут плохо повлиять на девочку. А потом всё покатилось ещё ниже, хотя, казалось бы, куда ещё? Маму вытурили с обеих работ поочерёдно. И к своим девяти годам Диппер отлично понимал, что причина в маминых красных глазах, спёртом дыхании с отвратительным запахом и жуткой координации движений. Алкоголизм. Он понимал маму и считал, что окажись он на её месте, тоже наверняка бы начал пить. Потом она нашла ещё какую-то работу, желая вытянуть как себя, так и единственного оставшегося при ней ребёнка. И если раньше она работала мойщицей посуды, а попутно кое-где подметала улицы, то теперь же она вообще ничего об этом не говорила. Она всегда слегка улыбалась, отрешённо глядя в потолок, и говорила: «На работе была, сынок», словно и не замечая, что на часах уже почти утро, а почти на всём мамином теле красовались синяки и странные яркие лиловые следы, словно размазали смородину. Иногда странные люди приезжали к ним домой. Мужчины, самые разные, и именно они всегда наполняли Диппера отвращением. Они обращались с мамой так, как считали нужным. Они могли её ударить, а вступаться за себя Аманда почему-то не разрешала, говоря, что так и должно быть. Потом случилась ещё одна катастрофа. Один из этих мужчин, высокий дядька по имени Эрнест, пришёл, как и обычно, в дом Пайнсов. Но не один, а с друзьями. И тогда настал переломный момент, когда мама отказалась что-то для них сделать. Видимо, это было требование, перешагивающее за её моральную грань. Диппер по привычке решил, что теперь они будут снова поднимать кулаки на маму, и мигом закрыл её собой. Но в итоге сделал только хуже. Он помнил, какая чудовищная, удушающая пауза повисла между всеми этими людьми, когда девятилетний мальчик закрыл маму собой, скалясь на них, словно озлобленный волчонок. Помнил, как они переглянулись, как мерзкие, злые усмешки расцвели на лицах. Как мама ахнула, словно понимая, что сейчас будет. Помнил, как они сделали ему так больно, как никогда не было. Он даже не чувствовал себя униженным, на это было наплевать. Самое страшное было вовсе не то, что нечто настолько мерзкое произошло с ребёнком. Даже не то, что попутно его серьёзно ударили головой, да так, что мозг внутри словно всколыхнулся. Самым страшным было лицо мамы. Она упала на колени, умоляя их этого не делать, её лицо, и без того измученное усталостью и алкоголем, искривилось в гримасе истерики и слёз. Они держали её, смеялись над ней. В эти моменты он жалел, что родился на свет. Ведь без него, возможно, мама не истязала бы себя, связываясь с такими уродами? Или хотя бы не пила, наверное. Он стоял на могиле мамы и понимал, что ничего не понимал. Куда идти дальше? Что делать? Всё ли с ней хорошо теперь, встретили ли маму ангелы из Библии? Ведь она наверняка это заслужила. Она заботилась, она помогала. А в итоге отвратительный мужик по имени Раймондо, в нелепой яркой шубе и цветных штанах, просто ударил её своей тяжеленной тростью, крича что-то о том, что она зажала для него денег. Мама упала и больше не встала. Из-под её затылка потекла кровь, а Раймондо, осознав, что натворил, молча всунул мальчику в руки какие-то засаленные банкноты и смылся вон. Сколько Диппер плакал? Знали это только лишь офицеры полиции и сотрудники социальной службы. Они прекрасно помнили, как сын проститутки, девятилетний Диппер Пайнс, бился и рыдал, отказываясь верить в потерю последнего родного человека. Они утешали его так, как только могли, но фотография мамы на могильном камне, что легко и ненавязчиво улыбалась сыну, добивала сознание. Он тоже хотел умереть, схватить за руку её уходящий дух и убежать следом, куда-то за облака, где ей сейчас хорошо и спокойно. Ну почему, почему этот мир настолько мерзок? Почему виноватых не наказывают, почему несчастье стольких игнорируют? Он знал, что сейчас Раймондо, скорее всего, точно также калечит тростью другую женщину, но ему было наплевать. Погибла его мама. Он убил маму Диппера Пайнса. Просто забрал, как вещь. После всех событий он уже и сам не помнил за слезами и гневом, как оказался в приюте. Подступал 1985-й год, и только тогда, прожив в приюте где-то около двух месяцев, он наконец осознал тот факт, что он сирота. Диппер видел такое в драматических фильмах и книгах, и они почти всегда хорошо кончались. А что же остаётся ему, в мерзкой и гнилой реальности? Ничего. Остаётся лишь сидеть за одним столом с незнакомыми детьми, пытаться с ними дружить, глазеть в окно днями напролёт и тихонько помышлять о смерти по ночам. В конце-концов, всего один прыжок с крыши, что тут такого страшного? Или под автомобиль, например. Хотя, в последнем случае его развезёт по всей трассе, на которой стоит детский дом. Девочки в соседней комнате выдумывали романтическую историю о том, откуда взялась метка на его лбу, а Диппер помышлял о том, насколько сильно бритва директора приюта может разрезать вену. Он пытался повеситься, а в итоге едва не сломал себе позвоночник и был спасён нянечкой по имени Нэнни, которая лично своими толстыми, но добрыми руками, вынула ребёнка из петли, вся в слезах. Они все знали, почему Диппер был здесь, и это давило на каждого, даже на детей. Безумие разорвалось в тот день, когда мимо приюта, в загородной местности, стал регулярно проходить один и тот же человек. Диппер не знал его имени поначалу, да и не очень хотел. Это был довольно рассеянный мужчина средних лет, в больших очках в чёрной оправе и с лохматым вихром каштановых волос, что изредка перебивались прядками седины. Вечно мятая рубашка, старый шарф поверх и побитое, но на удивление опрятное пальто. И именно этот человек спас его жизнь во второй раз, когда в дурную голову Диппера пришла идея о том, что вон тот несущийся на всей скорости грузовик может стать недурной причиной смерти. Чужие руки перехватили его в последнюю секунду и выволокли на обочину, а незнакомый голос звучал как-то глухо. - Ты что, совсем что ли?? С ума спятил? Ты что, не видишь, что грузовик несётся, ты мог погибнуть! Так, а ну-ка выкладывай, как тебя зовут. Я скажу в приюте, чтобы за тобой лучше следили. - Диппер Пайнс, мистер. - Как, прости? – практически сразу гневный голос принял спокойные и удивлённые интонации. Мужчина явно растерялся после этих слов. - Диппер Пайнс, я сказал. Меня именно так и зовут. И вообще, я сам хотел, чтобы меня сбили. Незнакомец принялся тщательно осматривать оказавшегося перед ним ребёнка. Прощупал его руки, заглянул в лицо, сверяя цвет глаз. И, наконец, задрал его чёлку, увидев искомое – родимое пятно в виде Большой Медведицы. И только тогда мужчина просиял, словно отыскал алмаз под кучей гранита. - Диппер! Это в самом деле ты! Так, малыш, вот что. Я именно тебя всё это время и искал, а тут в округе четыре детских дома, включая этот. Я уже надежду потерял. - Вы меня искали? А вы, сэр, кто такой? – Диппер вырвал свою руку из чужой ладони и только тогда приметил удивительный для себя факт. У его спасителя было по шесть пальцев на обеих руках. Это смотрелось настолько чудно, насколько и естественно. Словно это было нормально. - Да, прости меня. Я же ничего не сказал о себе. Меня зовут Стэнфорд Пайнс, я, считай, твой двоюродный дедушка. Дядя твоей покойной мамы, Аманды. В эту секунду в голове мальчика словно случился Апокалипсис. У него нашёлся родственник. Он, конечно, слышал, что у бабушки Шерми было двое братьев, но о них было практически ничего не известно вплоть до этого момента. Да и потом, этот странный мужчина с шестью пальцами на обеих руках только что спас его от смерти. - Послушай, Диппер. Я разыскивал тебя последний год, как только узнал, что было с Амандой. И, раз уж теперь мы наконец встретились, я хочу у тебя спросить кое о чём. Я могу забрать тебя из приюта, если ты того захочешь. Вопрос только в том, согласен ли ты? - А куда мы пойдём, если соглашусь? – Диппер всё ещё неуверенно мял в пальцах лямку старого потрёпанного комбинезона, в котором бегал практически всегда. - Поедем в городишко Гравити Фолз, я там живу. Ну, если ты хочешь знать, то это что-то вроде хижины изобретателя. Ну так что, едешь со мной? И уже спустя полчаса все приютские дети глядели на Пайнса с завистью – его забирали. Стэнфорд разобрался с документами, побеседовал с директором в кабинете и уже через десять минут вышел с победной улыбкой. К этому моменту к приюту подъехал автомобиль, чуть вытянутый, длинный и насквозь пропахший куревом и странным сладким запахом каких-то трав. За рулём же сидела копия Стэнфорда, правда, куда менее растерянная, гораздо более боевая и с нормальным количеством пальцев. Его имя было Стэнли, и он оказался братом-близнецом Форда. Да, Стэнфорд попросил называть себя именно так. Мальчуган забрался в салон и прилип к оконному стеклу, глядя на то, как ему машут на прощание все те люди, что так хотели помочь, но ничего не могли сделать. Дети, которые старались поладить с ним, звали играть и веселиться. Нянечка, вечно твердящая, что всё будет хорошо, и заботливо опекающая. Даже директор, что вечно хотел поговорить и как-нибудь утешить. Они прощались навсегда. С тех пор, когда он отправился навстречу будущему, прошло десять лет. Лето 1995-го в самом разгаре, а Дипперу вот-вот исполнится двадцать. Он сидит на крыльце и делает всё, чтобы прекратить перебирать в голове картинки, заставляющие думать о том, насколько гнила справедливость в мире. Здесь, в Гравити Фолз, его довольно быстро полюбили. Местные люди были довольно славными, и все они говорили о том, что паренёк сильный и неплохо справляется с тем, что пережил. И верно, сам он тоже так считал. Так называемого «пост-травматического» синдрома у него не было, Диппер был лишь чуточку более замкнутым, чем надо. Он мало общался с людьми и чересчур много уходил в себя. Практически ни с кем не дружил, если не считать соседскую девчонку Венди, что взяла на себя смелость познакомить приезжего мальчугана с городом. Некоторое время он даже считал, что влюблён в неё – боевую, яркую, резкую. Венди занималась боксом и постоянно двигалась, лишь иногда уходя с друзьями в бесконечные пьянки. Ей двадцать два года, а она по-прежнему развесёлый подросток, хотя тоже, судя по слухам, потеряла близкого. Мать Венди умерла при рождении последнего сына, Мартина. Диппер встал, прощальным взглядом окинув заходящее солнце ярко-красного цвета. Словно где-то там лавовым потоком истекают облака. И вот-вот этот облачный вулкан выльется на нашу грешную, обитую насилием землю. Он сделал глубокий вдох вечернего воздуха и ушёл, запирая дверь на замок. За прошедшие десять лет Диппер уже не мог представить себе иного дома, нежели Хижину. Так они привыкли называть это обиталище, заставленное различными кибернетическими чудесами. Форд не делился своими гениальными творениями ни с кем, а самые секретны работы, истинные чудеса науки и техники, хранились в подвале. Там, где не нужно было прятать их под мишурой обычного жилого домика. Фактически, оказавшись у родственников, Диппер стал наследником Форда в его делах. Он постоянно и во всём помогал прадяде, старался вникнуть в каждый из механизмов, и в итоге стал очень даже хорошим мастером, способным самостоятельно проектировать и создавать нечто новое. Но пока что собственный проект он и не пытался задумывать, ведь у них было то, ради чего и шла кипучая работа здесь, в подвале. - Диппер, где тебя носило? Ты же должен был спуститься уже пять минут как. Работа без тебя стоит. Подвал, довольно большой и просторный изначально, был разделён на несколько отсеков. В первом находилась база данных. Необходимая для их работы информация, её источники, сведения обо всём, что только может пригодиться – и всё это на нескольких мониторах одной локальной компьютерной сети. Во втором отсеке было так называемое «хранилище». А по сути же там была банальная свалка из всего, что может пригодиться, но пока почему-то не пригождается. Детали, незавершённые мелкие работы и огромный «Ктулху», созданный из перепутанного на века клубка проводов электропитания. Лучше было не пытаться его распутать, да и выдёргивать какую-то вилку из розетки казалось неразумным. Третий отсек занимала панель управления лабораторией. Это была система, доступ к которой пока что имел только Форд. Бог знает, что она точно делала, но она была несомненно важным элементом этого места, иначе бы Форд вряд ли бы её вообще блокировал. Но пока что племянник не задавал на эту тему лишних вопросов. В четвёртом отсеке находилась непосредственно мастерская, в которой дорабатывались детали, доводились до ума механизмы и рисовались прототипы потенциальных работ. Слишком просто, даже очень. Но иногда она становилась настолько захламлена, что даже сам Форд порой забывал, где у него мастерская, а где хранилище. И, наконец, пятый отсек. Центр подвала. Это был даже не полноценный отсек, а просто большая, чуть вибрирующая от чего-то капсула, которая никогда не открывалась. Диппер прекрасно знал, зачем она нужна, но никогда не видел её открытой. Капсула была из матового стекла, невероятно прочного для этого времени, и уходила множеством проводов в потолок. За пределами стекла невозможно было разглядеть ровным счётом ничего. Также где-то за хранилищем была закрытая и заваренная дверь, которая никогда и никем не открывалась. Даже Стэнли не знал об её существовании. - И как дела с ним? - Если честно, пока хреново. Я тебя вообще позвал не за помощью, хотя и за ней тоже. Хотел кое-что спросить. Ты точно завтра едешь за ней? Ничего не поменялось? - Ничего. Только пожалуйста, без меня экспериментальных запусков не проводи. Я не хочу пропустить такое. - Я не стану запускать его без эмоционального модуля, он же натворит кучу бед без него. - Тоже верно. Не решил, как его будут звать? - Я вообще и это хотел спросить. Мне кажется, право назвать его принадлежит тебе. Всё-таки, большую его часть пока что сделал ты, Диппер, - Форд устало улыбнулся и поправил съехавшие очки лёгким жестом. Кажется, здесь ему было явно жарко. - Говоришь, я могу его назвать? Погоди, мне надо как следует подумать. А вдруг этот будет удачным? Если будет, то это имя должно быть для него идеальным. - Ночь тебе на размышление, Диппер. Иди спать, тебе завтра рано вставать на автобус. Тогда и скажешь, как его будут звать. И да, включи кондиционер, ладно? Распрощавшись на ночь и пожелав доброй ночи, Диппер поднялся вверх на лифте, как следует задумавшись. Над чем именно они работали? Люди называют такие вещи «искусственный интеллект». Несколько прототипов уже вышли из-под руки Форда, и один, неудавшийся, из-под их совместного труда. Вообще-то, не удались они все. Каждый в чём-то барахлил и испытывал много несовместимостей. Но тех, что Форд делал в одиночку, Диппер никогда не видел, а тот, который они начали делать вместе, лет пять назад, из-за одной ошибки вовсе не оказался разумным существом, а обычной машиной, единственной полезной функцией которой было плохое шинкование овощей. Пришлось разобрать его на детали, даже не дав имени. Но то, что выходило из-под их рук теперь, казалось просто идеальным. На данный момент Форд и Диппер работали над сознанием этого существа, а заодно, раз уж всё идёт настолько гладко, решили дать ему имя, которое и будет вбито в его личную базу самосознания. Нет, это не просто искусственный интеллект. Это самый настоящий советский Электроник, только на новом уровне. Кто знает, если именно этот вариант будет удачным, что же он даст этому миру? Такие же мысли преследовали Диппера, когда он, в 6.30 утра садился на автобус, что должен был отвезти его в Калифорнию. Лёгкая белая рубашка со светлым галстуком, выглаженные им же заранее брюки, вычищенные ботинки и небольшая дорожная сумка. А зачем ему с собой много вещей? Ведь он даже на одну ночь не собирается оставаться в родном Пьедмонте. - Диппер, постой, не садись. - Что такое? - Насчёт вчерашнего разговора, - Форд уже открыл рот, будто собираясь продолжать. - Я придумал. Его будут звать Билл. А когда придёт время вбивать фамилию, я уже сто раз успею вернуться, - Диппер помнил о том, что фамилия вводится в базу под другим протоколом и гораздо позже, чем имя. - Значит, Билл. Отлично, так его и запишу. Удачи тебе и приезжай скорее. Я тут один без тебя не справлюсь. - До встречи! Честно сказать, если бы не было никакой другой причины, он бы уж точно никогда не вернулся в Пьедмонт. Когда ты десять лет работаешь над тем, чтобы не думать об этом месте и о том, что с ним связано, приезд сюда кажется не лучшей затеей. Он спокойно проходит мимо той самой соседской груши и запросто рвёт плод, даже не сделав и усилия. Подумать только, как же прост становится физический мир, когда ты взрослый. Диппер хотел улыбнуться, но выдавил лишь усмешку. В этом городе просто отпадало желание улыбаться или смеяться. Хотя, быть может, это временно? Вспомнив, зачем он вообще тут оказался, Пайнс ускорил шаг. Ему надо было закончить своё дело и не опоздать на обратный автобус. Ведь ночевать ему тут негде. - Здравствуйте. Я писал вам по поводу Мейбл Пайнс, помните? 1983-й год записи. - О, так вы и есть её брат? Очень приятно. Она в саду, ожидает вас. - А как она вообще? - Сперва всё было ну очень плохо, - завела рассказ толстая дамочка из регистратуры, - Вырывалась, дралась, кусалась и ненавидела всех вокруг. Потом несла галюциногенный бред о самых разных вещах, о каких-то огромных жёлтых собаках и обо всём на свете. А сейчас – просто ангел. Ножки вместе, руки на коленках, взгляд светлый, просто чудо. Хорошо, что вы прибыли за ней, а то нам скоро её выписывать, а куда же ей идти? - И то верно. Вот и сад. Спасибо вам большое. Оформите ей пока, пожалуйста, выписку. Дождавшись, пока тётка, покачиваясь с боку на бок из-за своих размеров, укатится в сторону регистратуры, он наконец смог окликнуть её. Свою сестру. Признаться, если бы его заранее не предупредили о том, что Мейбл ждёт его в саду, то Дипперу пришлось бы долго всматриваться в её лицо, чтобы это понять. Нет, безусловно, она была узнаваема, хоть и совсем иная. Взрослая девушка с длинными волосами, почти до колена, отстранённым светлым взглядом в небеса за пределами решётки. Лёгкая улыбка на лице, словно она задумалась о чём-то поистине прекрасном. И верно, она походила на ангела, не хватало только нимба. - Диппер! Братишка… - словно задавив первый вскрик, вылетевший из горла, она не спеша встала с лавочки и приблизилась к брату, неожиданно обняв. Так крепко что, казалось, рёбра вот-вот переломаются, - Я так скучала, Диппер. Её голос, такой звонкий и резкий в детстве, теперь звучал спокойно и равномерно, и это слегка пугало. Это не было свойством Мейбл. Ли люди всегда такими становятся, когда их лечат от психической нестабильности и приступов агрессии? Да, в детстве она кидалась на людей, а Диппер настолько к этому привык, что не считал это за странность. Ещё около сорока минут ожидания в коридоре – и Мейбл Пайнс была официально выписана из клиники. Её переодели в новенькие вещи, что привёз ей брат. Чёрное платье чуть ниже колена, лёгкое, в крупный белый горошек, и белые босоножки. Она расчесала длинные локоны, бережно заплетая их в косу, попрощалась с персоналом. И, наконец-то, оба покинули душную, пропахшую мраком безумия психиатрическую клинику. И только тогда, когда они миновали квартала так два после неё в гробовом молчании, Мейбл словно сорвалась с цепи. - СВОБОДА!! СВОБОДА, ДИП, СВОБОДА-СВОБОДА! Выкусите, уроды моральные, выкусите! Она запрыгала на месте, словно ребёнок, разоравшись нечеловеческим голосом. И только тут до Диппера стал доходить тот факт, что никто её излишнюю агрессивность и экспрессию так и не вылечил. Всё это время малышка Мейбл лишь искусно притворялась, сыграв в ангела. И это принесло ему долгожданное облегчение, ведь это была она. Его настоящая Мейбл. Близнецы навестили могилу мамы. Как оказалось, Мейбл уже была в курсе того, что её больше нет. Начиталась новостей в каких-то газетах там, в дурке. А потому удивлена или расстроена она не была, лишь загорелась желанием уничтожить того, кто это сделал. - Мы обязательно найдём его, я тебе обещаю. - Конечно найдём. И я лично, вот этими руками, выколочу из него всё дерьмо, что творится в его гнилой башке. Он заставил маман быть шлюхой! Серьёзно? Шлюхой, Диппер! И он обязан будет за это заплатить. Верно, мамочка? – она обернулась к могиле, уставившись на портрет невинным ангельским взором, - Конечно верно, ты бы сделала также! - Но если мы ему и отомстим, то не сейчас. Сейчас нам надо на вокзал. Давай, прощаемся с мамой, и поехали отсюда. - Погоди, куда это ты собрался? Тебе что, есть куда ехать? - Поедем в Орегон. Куда и к кому – расскажу по пути. Не поверишь, что со мной случалось за всё это время. А ты мне тогда расскажешь, что было все эти годы с тобой, хорошо? - Конечно! За всё то время, что они ехали обратно, в Орегон, под лучами закатного солнца Мейбл многое ему рассказала. О том, что там, в психушке, они только с виду такие улыбчивые и заботливые, а на деле – просто твари, работающие за деньги. Что главврач не гнушался пускать к молоденьким клиенткам своих друзей на ночь, если те хорошо платили. Что и самой Мейбл еда ли не досталось, но врождённая агрессия позволила ей спастись. Там-то она и усвоила истину о том, что если не будешь сильным – пропадёшь. Но вместе с тем следовало быть и хитрой, если она хотела уйти оттуда рано или поздно. А потому, притворяясь при определённых людях паинькой, она быстро завоевала доверие. - А ты, значит, ухитрился найти нам родственников? Ну даёшь! - Он сам меня нашёл. В детском приюте. - Ууу, ты был в детском доме? А как там? Так, как в фильмах показывают? - Вообще-то нет. Не издевались, не смеялись. Ну, с бюджетом было плоховато, но как-то жили. - Ну, тогда повезло. И тебе, и им. А как там вообще, в этой вашей Хижине? - Думаю, тебе будет интересно. Да и вообще, весь городок славный. Люди приятные, добрые. Только смотри, ни на кого там не кидайся, они это не любят. - Ну я ж не дура, в самом деле. Да и Пухле это не понравится. Словно предупредив вопрос о том, кто такой вообще этот Пухля, она с довольным видом извлекла из сумки, что ей выдали в больнице, плюшевую толстую свинку. Правое её ухо было оторвало, из дыры торчал поролон. На брюшке поросёнка красовались пятна от старой крови, а на умильной мордашке – из горчицы. Она рассказала что-то о том, что нашла эту свинку где-то в кладовой больницы и с тех пор никогда с ним не расстаётся, беседуя по вечерам от скуки. - И он тебе отвечает? - Ясный хрен, отвечает. Он столько знает, ты себе не представляешь. - Да куда уж мне. В Гравити Фолз они приехали на рассвете. Стэнли всё ещё спал у себя, наверху, а Мейбл скоро тоже отправилась на чердак, ибо совершенно не умела спать в автобусе. А её брат, уложив своё новое сокровище спать, спустился вниз, где намеревался найти Форда. И верно, нашёл. Форд спал, упав носом прямо на панель управления и уже несколько часов, видимо, набирая одну и ту же букву. Диппер слегка расслабил галстук и бросил взгляд в открытую базу прежде, чем разбудить прадядю. В главном окошке были всё ещё открыты 3D-чертежи потенциального лица их удивительной машины. Оно было ещё не готово, лишь только задумано. А имя открытого файла гласило: Билл Сайфер. - Хм. Интересно, а почему Сайфер? Ну ладно, это неважно. По крайне мере, это звучит. - Д-диппер? Ты что, уже дома? – сонный голос Форда разрушил повисшую тишину. Он медленно поднялся, почёсывая раздавленную очками переносицу. - Только недавно приехали. Мейбл спит наверху, завтра познакомитесь. - Что ж, хорошо. А теперь, будь добр, поищи в хранилище старые руки Бена. Мне кажется, с ними можно что-то сделать. - Э, нет. Руки для Билла не будут из старых вариантов, мы их сделаем с иголочки. - Ну, и тут ты тоже прав. Что ж, вперёд. Остаток ночи подвал не прекращал своего шума, и даже тогда, когда Диппер захотел спать, там, внизу, всё ещё шла работа. Пайнс засыпал, глядя на спящую рядом сестру и медленно понимал – жизнь наладилась. Мейбл освобождена, они нашли любящих людей, а там, в подвале, быть может, вершится прорыв во всей науке и технике, который запишут в историю! - Подумать только. Билл Сайфер. Посмотрим, насколько ты выйдешь совершенным. Он перевернулся носом к стене и практически сразу заснул. Звёзды с небес понемногу исчезали, уступая место раннему солнышку. Оно знаменует новый день, полный новых, самых прекрасных в мире открытий. С самыми непредсказуемыми последствиями.